Посланник небес. Далекий Сайкат - Михаил Ахманов

Но все же Тревельян ее нашел, не столько дорогу, сколько тропу, бежавшую вдоль лесной опушки. Этот факт подтверждал, что специалисты Базы даром хлеб не ели и картам их можно довериться даже через половину столетия. Трудно было ожидать иного; Фонд развития инопланетных культур являлся слишком серьезным предприятием.

ФРИК прогрессировал именно культуры, так как это понятие шире цивилизации; скажем, можно говорить о культуре неолита, хотя ее представителей цивилизованными не назовешь. Идея помощи инопланетным расам зародилась в глубокой древности, еще в двадцатом веке, и первый импульс ей дали не философы, не представители точных наук и, конечно, не политики, а писатели-фантасты. В современном мире Тревельяна Ивана Ефремова, Лема и братьев Стругацких рассматривали как великих гуманистов, намного опередивших свою эпоху; собственно, их предсказания, выраженные в художественной форме, легли в основу деятельности ФРИК. Но, разумеется, с существенными поправками. Киннисон, один из основателей Фонда, доказал (сначала теоретически, а затем на практике), что положительный эффект внешнего воздействия может быть достигнут только в рамках культур, не перешедших некоего порога. Эта граница лежала в позднем Средневековье, когда географические представления о мире еще неясны, когда влияние религии огромно, когда капитал, машины и скорострельные пушки еще не начали своего победного шествия. Помогать без большой крови удавалось лишь обществам на дотехнологической стадии, еще не вступившим в эпоху Великих географических открытий, не поделившим земли и источники сырья в планетарном масштабе, не имеющим иного транспорта, кроме паруса, лошади и собственных ног. Любое тайное или открытое вмешательство в технологически развитую культуру давало негативный результат, который варьировался от всепланетной войны с десятками миллионов погибших до полного разрушения экологии, с регрессом немногих выживших в троглодитов. В технологическом и даже предтехнологическом обществе конкуренция между державами и их владыками уже настолько велика, что всякий эстап, казалось бы, абсолютно невинный, обращается к военным нуждам либо к достижению экономического превосходства – что, в свою очередь, ведет к порабощению соседних стран. Стремление к общепланетному господству обостряет все противоречия, религиозные, расовые, национальные, и жизнь мира в подобный момент зависит лишь от мощности оружия: меч ли это или атомная бомба и смертельный вирус. Во времена Киннисона Фонд попытался прогрессировать три гуманоидные расы, достигшие уровня девятнадцатого века Земли, но больше такие попытки не повторялись. Миры, погубленные вмешательством извне, были переименованы, и даже Тревельян, социоксенолог, не помнил прежних их названий. Зато нынешние сидели в памяти гвоздем: Ледяной Ад, Горькая Ягода и Рухнувшая Надежда.

С той поры Фонд научился многому и не допускал ошибок ни в большом, ни в малом. Взять хотя бы эту дорогу… Есть на карте – и значит, есть в реальности.

По расчетам Тревельяна, он, лазая по горам, не слишком удалился от морского берега – очевидно, на четыре-пять километров. Ренур, местное солнце, стоял еще высоко, была середина Дня. Не дня вообще, а времени суток, которые во всех цивилизованных странах Осиера делились на пять периодов: Восход – с семи до десяти утра, Полдень – с десяти до четырнадцати, День – с четырнадцати до восемнадцати, Закат – с восемнадцати до двадцати одного. Остальные восемь часов занимала Ночь. Более мелкие доли времени здесь обозначались как середина и четверть; с одной стороны, не очень точно, с другой, осиерцев это устраивало. Они никуда не торопись, а меньше всего – в эпоху технической революции.

Середина Дня – четыре часа по земному счету. Тревельян полагал, что еще до начала Заката он выйдет к какой-нибудь деревушке.

Так оно и получилось. Вскоре он услышал плеск волн, затем тропа резко свернула к северу и сделалась шире, постепенно превращаясь в хорошо утоптанную грунтовую дорогу. Слева от Тревельяна по-прежнему зеленела лесная чаща, а справа были уже не горы, а ровный, усыпанный галькой откос и лазуритовая даль Жемчужного моря. В ней темнели пироги; одни шли под парусом, к другим, застывшим на месте, то и дело поднимались ныряльщики, перебрасывая через борт сетки с раковинами. Берег был изрезан бухтами, их разделяли то невысокая скала, то нагромождение камней или мыс, протянувшийся на сотню-другую метров, и дорога отклонялась и петляла, обходя препятствия. Наконец за очередным поворотом открылся залив побольше тех, что встречались прежде, пальмовая рощица, причалы с лодками, а между рощей и причалами – два десятка аккуратных бревенчатых домиков, навесы, сараи и сети, растянутые для просушки.

На мелководье у берега бродили двое мальчишек с острогами. Увидев Тревельяна, они застыли точно пара изваяний из красноватой меди, затем помчались к берегу, размахивая своими орудиями, подпрыгивая и вскрикивая от избытка чувств. «Хотят напасть?..» – подумал Тревельян, но тут же понял, что ошибается: его приветствовали.

– Т-ты… т-ты правда рапсод? – заикаясь, спросил один из мальчуганов. У обоих брови были необычайно густыми, а мочки ушей оттянуты почти до плеч.

– Рапсод, – ответил Тревельян на восточном диалекте. – Рапсод из Братства Рапсодов, и зовут меня Тен-Урхи. Я иду из…

Но его не дослушали. Пареньки помчались по дороге в деревню, подпрыгивая еще выше и вопя в две глотки: «Рапсод! К нам пришел рапсод! Его имя Тен-Урхи! Настоящий рапсод из Семи Провинций! Тен-Урхи!»

Империю часто называли Семью Провинциями. Двойное имя Тревельяна и его внешность, бакенбарды, темные волосы и пигментные пятна под глазами, были свидетельством того, что он появился на свет в центре материка, у пресного моря Треш. Видимо, люди континентальной расы, да еще певцы, были не частыми гостями в этой деревушке.

Он вступил на небольшую площадку между домами. Люди сбегались со всех сторон – женщины, ребятишки, старики. Мужчин почти не видно, отметил он, – надо думать, промышляют в море.

Вперед выступил старик. Одежды на нем, как и на других жителях, было немного – кусок зеленой ткани, обернутый вокруг бедер, да ожерелье из рыбьих костей и птичьих перьев.

Старец сделал ритуальный знак – описал кружок у сердца. Тревельян ответил тем же.

– Да будут милостивы к тебе Трое, Тен-Урхи! Я разделяю твое дыхание.

– А я – твое, – ответил Тревельян.

– Ты устал? Ты голоден? Ты хочешь пить?

– Устал, голоден и хочу пить.

Его не спросили ни о цели визита, ни о том, откуда он пришел и куда направляется. В рыбацких общинах Хай-Та были свои понятия, как встречать чужестранцев.