Современный родильный обряд - Е. Белоусова

Очевидно, имеют хождение и другие народные приметы, связанные с определением пола, хотя в нашем материале они не зафиксированы как используемые врачами. Содержание примет апеллирует к традиционному месту полов в парадигме бинарной классификации: мужское — большой, активный, сильный, громкий, правый, острый, верх; женское — маленький, пассивный, слабый, тихий, левый, тупой, низ.

Использование народных примет продолжает сосуществовать с методами УЗИ, что противоречит замечанию Т.Б. Щепанской (Щепанская 1996б: 399) о вытеснении или замещении этим методом диагностики народных способов определения пола плода: Приметам в этой области доверяют не меньше, а, может, и больше, чем УЗИ (Круглякова 1997). У обоих этих способов узнавания может быть одна и та же аудитория. Интерес к полу будущего ребенка в нашей культуре весьма велик, и все методы оказываются хороши. Кроме того, доверие к УЗИ не является абсолютным: распространенный мотив рассказов о беременности и родах — неправильное определение пола ребенка при помощи УЗИ — за мужские половые органы принимают пуповину или ногу, либо же наоборот их наличие не удалось зафиксировать.

Очевидно, что УЗИ — строго медицинская процедура. Однако обратим внимание на то, как она используется. Данный метод диагностики практикуется вовсе не для того, чтобы определить пол ребенка, а для раннего выявления патологий. Тем не менее, в народном сознании прослеживается устойчивая ассоциация именно с предсказанием пола ребенка: — «Сегодня ходила на УЗИ». — «Ну и кто у тебя там?» (И1); Когда я летом пришла в палату после УЗИ очень расстроенная, потому что у меня нашли серьезные дефекты плаценты и говорили о возможных аномалиях развития плода, мои соседки заподозрили, что у меня родится мальчик вместо ожидаемой девочки, но никому не пришло в голову поинтересоваться состоянием его здоровья (Круглякова 1997).

По инструкции определение пола вовсе не является необходимым и предписываемым — эта информация даже не заносится в медицинскую карту. Тем не менее, врачи по собственной инициативе проявляют стойкий интерес к этой теме — сами сообщают пол ребенка, спрашивают, «сказать ли, кто», радуются, если поставленный ими «диагноз» подтвердился: Однако Снегиревка славится точностью определения пола. Говорят об этом каждой вернувшейся, даже если она пролежала уже две недели, и не могла не слышать этой новости. Важно это и для врачей. Мне делал УЗИ два раза один и тот же врач. В апреле на 20 неделе сказала не точно. В июне страшно радовалась, что не ошиблась. Говорила, что это дело чести (Круглякова 1997). Предсказание сопровождается радостными эмоциональными комментариями половых достоинств ребенка: Потом я пошла делать ультразвук, когда у меня было уже недель 20, и дяденька-врач радостно закричал: «Пенис! Пенис!» У меня внутри все похолодело, и я сказала: «Как же, мне только что сказали, что будет девочка, а вы видите пенис!» Он говорит: «Очень интересный случай. Приходите ко мне через недельку» (И3); мне делали на 31-й неделе УЗИ, и мне сказали, что это мальчик, да еще какой — как выразился врач (И37).

От плода ожидается стереотипизированное поведение в зависимости от его пола (переношенные — обычно мальчики (И61), мальчики активнее, крупнее и т. п.). «Обучение» ребенка стереотипам мужского и женского поведения активно осуществляется во время беременности: Узнать, кто родится, очень важно, потому что ребенка надо соответствующим образом воспитывать еще в утробе. Здесь очень опасно ошибиться. У Нади была подруга Таня. Ее мать очень хотела, чтобы родился мальчик и называла ее еще в утробе сыночком. Таня росла пацанкой и мечтала стать мужчиной. Когда ей было 18 лет, в Ленинграде сделала операцию по ликвидации молочных желез (которые и без того были не велики) и накачала торс. В 20 лет превратилась в Сашу. Мать считает виноватой себя (Круглякова 1997).

При рождении ребенка «закрепление» за ним половой идентификации также совершается медиками. Первые слова, следующие за выходом ребенка, связаны именно с называнием его пола. Матери показывают ребенка, демонстрируют его половые органы и спрашивают, «кто родился», либо же акушеры сами называют пол. Когда я родила Алешу, я была немножечко уже не в себе, и когда показывают, кто родился — а я еще без очков — я сказала: «Девочка!», с такой надеждой. Тут басом фельдшерица или там акушерка закричала: «Смотрите хорошенько! Где там девочка?» — и сунула мне прямо в лицо это причинное место (И40); мне показали просто, кого родила. То есть показали пипиську. Я говорю: «Девочка! А не мальчик». Я была так поражена (И38); когда она родилась, я увидела пуповину и приняла ее, прошу прощения, за член. «О, — говорю, — опять мальчишка!» А она говорит: «Дура, девочка!» Мне сразу стало очень радостно и хорошо (И35); И когда мне показали уже этот комочек, сказали: «Девочка родилась», я была страшно удивлена, и мне было в принципе ее очень жалко (И53). Ср. иносказательное «проговаривание» пола в традиционной культуре: «Бапка П'атровна, чё паймала?» Ана атв'ащаит': «Рашшырепу» (если девочка) или «Каня с с'адлом» (если мальчик); «бабушка скажет': «Ну, паймала мал'щика с-канем», а на деващку: «Ээ, зассыха радилася» (Власкина 1999: 9).

Таким образом, биологическая половая принадлежность ребенка на уровне культурном «достраивается» различными средствами, в том числе, вербальными (ср. Байбурин 1991: 257–258). «Обретая» пол, ребенок вписывается в социальную структуру, и дальше от него ожидается соответствие физиологическим и психологическим проявлениям, которые наша культура приписывает детям того или иного пола: девочки выживают лучше, чем мальчики (И20); дети разного пола в большей или меньшей степени подвержены определенным заболеваниям: У девочек чаще встречается врожденный вывих бедра: они еще в утробе и при рождении неосторожно раздвигают ноги (И21); мальчики рождаются крупнее, но затем хуже прибавляют в весе (И21) и т. п.

Аналогичным образом строится «нормативная» идентификация: степень соответствия ребенка физиологическим и поведенческим нормам нашей культуры оценивается медиками. В традиционной культуре повитуха при помощи магических средств пыталась воздействовать на облик ребенка до его рождения, в ходе беременности и после родов — сделать его «белым и румяным», «высоким и стройным», «смышленым», «умелым» и т. п. В современной городской культуре существуют свои представления о внешности, здоровье, умственном и физическом развитии, соответствующие разным возрастам человека. Контроль над этим соответствием осуществляет медицина: она конструирует некую «норму», описывает ее, распространяет знание о ней, оценивает степень соответствия ей и выявляет девиации. Эти нормы фиксируются в специальной и научно-популярной литературе, где антропометрические параметры ребенка и его «умения» указываются достаточно дробно: в период беременности и первых месяцев жизни ребенка «вехами» представляются дни и недели, далее для всего первого года жизни — каждый месяц и т. д. Постепенно эти культурно сконструированные временные промежутки становятся все более и более продолжительными. В соответствии с этим, контроль за состоянием ребенка осуществляется медиками сначала ежедневно (в родильном доме и при домашнем патронаже), затем ежемесячно (обязательное посещение детской поликлиники), затем раз в несколько месяцев и т. д.

До зачатия и в период беременности врачи пытаются запрограммировать «нормальное» физическое, психическое и умственное развитие будущего ребенка. Они дают будущей матери советы, регламентирующие ее отношения с космосом и социумом — питанием, движением, работой, общением, половой жизнью, определяют желательность контактов с воздухом, водой и солнцем и т. п. Часть этих советов апеллирует к народному опыту, часть — к научным данным, нередко вписанным в псевдонаучные контексты. При несоответствии состояния матери и плода «норме» врачи пытаются добиться желаемого соответствия, прибегая к медицинскому вмешательству — фармакологическому, хирургическому или физиотерапевтическому. В результате сконструированного медициной в последнее время представления о том, что удовлетворяющих всем требованиям «нормы» рождений в природе не существует, само медицинское вмешательство в процесс беременности и родов, а также в организм новорожденного и родильницы, стало восприниматься как «норма».

Представление о медленном, постепенном «программировании» через поведение беременной свойств будущего ребенка, недостаточно удовлетворяет потребность сознания в мифологизации. Потому в нашей культуре, как и во многих других, были сконструированы «кульминационные», маркированные во времени моменты, когда задается программа всей жизни, судьбы человека — это моменты зачатия и рождения ребенка. Несоответствие человека «норме» может быть спровоцировано в момент зачатия (мифологема «пьяного зачатия») и в момент родов (мифологема «родовой травмы»). Мы говорим здесь именно о культурных коннотациях этих явлений: в нашей культуре они маркированы, ожидаемы, практически стали вариантом нормы: — Чего нельзя делать в день зачатия? — Пить; — Чего следует более всего опасаться при родах? — Родовой травмы. Контроль за соблюдением этих требований предписывается медикам: они должны предотвратить пьяное зачатие (при помощи просветительской работы) и родовую травму (путем «правильной» организации родов).