Остроумие мир. Энциклопедия - В. Артемов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Один человек, хваставший глубоким знанием законов, на самом же деле, как всем было известно, круглый невежда в них, был однажды вызван в суд свидетелем по какому-то делу и на обычный вопрос отозвался, что он ничего не знает.
— Ты, верно, думаешь, что тебя спрашивают что-нибудь о законах? — заметил на это Цицерон.
* * *
Друг Цицерона Аттик в старости столь жестоко страдал от водянки, что решился уморить себя голодом. Но голодание, вместо того чтобы убить его, наоборот, прекратило его болезнь. На убеждения врачей, что теперь он здоров и что ему остается только пользоваться жизнью, он отвечал:
— Я уже так близко подошел к смерти, что мне совестно возвращаться вспять.
И он доморил себя голодом.
* * *
Угощая Цицерона за ужином вином, хозяин настойчиво обращал его внимание на качества напитка, уверяя, что вину этому сорок лет.
— Скажи, пожалуйста, — заметил Цицерон, — а каким оно еще выглядит молодым для своих лет!
* * *
— Кто это привязал моего милого зятя к мечу? — острил он над чрезвычайно малорослым мужем своей дочери.
* * *
Некто Ваниций попал в консулы, но проконсульствовал всего лишь несколько дней. Цицерон говорил про него, что в его консульство свершилось настоящее чудо: не было ни весны, ни осени, ни лета, ни зимы.
* * *
Этот же Ваниций упрекал Цицерона, зачем тот его не посетил, когда он был болен. Цицерон отвечал, что собрался было его навестить во время его консульства, но в дороге его застигла ночь, — намек на кратковременность этого консульства.
* * *
Цицерон узнал о смерти Ваниция случайно, по слухам. Встретив уже после того одного из слуг Ваниция, он задал ему вопрос, все ли у них в доме благополучно. Тот отвечал утвердительно:
— Ну, значит, он в самом деле умер, — заключил Цицерон.
* * *
Адвокат Крисп имел слабость сильно убавлять свои годы. Однажды, поймав его на этом, Цицерон сказал:
— Выходит, что мы вместе с тобой говорили речи еще до твоего рождения.
* * *
Его зять то и дело твердил, что его жене тридцать лет.
— Знаю и не сомневаюсь, — заметил Цицерон, — ведь ты мне уж двадцать лет твердишь это.
* * *
Римский полководец Ливий Содикатор не отличался особенно блестящими воинскими дарованиями, но не упускал случая выставлять свои заслуги. Так, он допустил карфагенян занять Тарент, а сам укрылся в его крепости. После этого к городу подступил знаменитый Фабий Максим и отнял его у неприятеля. Ливий же, сделавший в это время несколько удачных вылазок из крепости, не преминул поставить Фабию на вид, что он взял город лишь благодаря ему, Ливию.
— Будь спокоен, я этого не забуду, — успокоил его Фабий. — Если бы ты его не отдал врагу, то мне не было бы и надобности брать его.
* * *
В войне с карфагенянами Фабий держался той же системы, какую принял Кутузов во время войны 1812 года: он отступал перед неприятелем, вечно беспокоя и истощая его длинными переходами. Многие из его подчиненных осмеивали его распоряжения, но он неизменно твердил:
— Боязнь насмешек, по-моему, хуже, чем трусость перед лицом врага.
* * *
Катон столкнулся с прохожим, несшим большой ящик. Носильщик сначала крепко ударил его этим ящиком, а потом уже крикнул:
— Берегись!
— Разве ты еще что-нибудь несешь, кроме этого ящика? — спросил его Катон.
* * *
Он же, по поводу множества памятников-статуй, поставленных в память малоизвестных людей, сказал:
— По-моему, пусть лучше все спрашивают, почему Катону не поставлено памятника, чем иметь памятник среди таких людей.
* * *
Известный в Риме шут Гальба отвечал знакомому, который просил у него на время плащ:
— Если дождь идет, так плащ мне самому нужен, а если не идет, так зачем он тебе?
* * *
Он же, когда ему подали где-то рыбу, одна половина которой была уже съедена накануне, так что она лежала той стороной вниз, а нетронутой вверх, сказал:
— Надо есть ее поскорее, а то снизу из-под стола ее тоже кто-то ест.
* * *
Некий весьма посредственных дарований оратор однажды старался изо всех сил тронуть своих слушателей и, окончив речь, остался при полном убеждении, что он достиг своей цели.
— Скажи по правде, — обратился он к известному поэту Кату ллу, бывшему в числе его слушателей, — ведь моя речь разве только в самом черством сердце не возбудила бы сочувствия.
— Именно так, — отвечал Катулл, — едва ли кто-нибудь будет так жесток, чтобы не пожалеть тебя за эту речь.
* * *
Помпей, в сильный разгар своей распри с Юлием Цезарем, однажды торопился куда-то плыть на корабле. Но была страшная буря, и командир судна не решался пускаться в путь. Помпей вскочил на судно и скомандовал, чтобы поднимали якорь:
— Тронуться в путь совершенно необходимо, необходимее, чем беречь жизнь!
* * *
Марий взял у кимвров один город и отдал его на разграбление своим воинам. Ему поставили на вид, что он поступил против закона.
— Не знаю, может статься, но гром оружия не давал мне расслышать, что говорит закон.
* * *
Сабиняне решили подкупить римского военачальника Мания Курия. Когда они пришли к нему со своими предложениями, он как раз в это время ел репу. Отринув сабинское золото, Курий сказал при этом:
— Пока я буду довольствоваться репой, на что мне ваше золото?
* * *
Один из друзей консула Рутидия усердно просил его о чем-то, но так как его просьба была неосновательна и ее исполнение было сопряжено с беззаконием, то Рутидий и отказал ему.
— А мне зачем твоя дружба, — отвечал ему Рутидий, — коли из-за нее я должен совершать несправедливости?
* * *
Консул Карбон издал какое-то несправедливое постановление, и, когда престарелый Кастриций выговаривал ему за это, тот сказал:
— За мной много мечей.
Кастриций же возразил: А за мной много годов.
Раздел II. ВОСТОК
Глава 1
За мгновеньем мгновенье — и жизнь промелькнет.
Пусть весельем мгновенье это блеснет.
Омар ХайямКак известно, индийская литература созидалась за три или за четыре тысячи лет до нашего времени. В числе сокровищ санскритской литературы есть и сборники сказок, басен, разных смешных историй, анекдотов. Из произведений этого рода особенно славится «Панчатантра». Мы приведем здесь повесть о приключениях четырех глупых браминов, которая обычно присоединяется к спискам «Панчатантры».
В одной местности была объявлена санарахдана, т. е. большое публичное угощение, которое в особых случаях предлагается браминам. И вот четыре брамина, отправившиеся из разных деревень на этот праздник, дорогой случайно встретились и, узнав, что все направляются в одно место, порешили идти вместе.
По дороге с ними встретился воин, шедший в противоположную сторону. При встрече он приветствовал их, как водится, сложив ладони и произнося слово: «Сараниайа!» (Привет, владыко!), с которым обычно обращаются к духовным лицам. На это приветствие все четыре брамина в один голос отвечали тоже обычным словом: «ассирвахдам» (благословение). Воин, не останавливаясь, продолжил свой путь, и брамины тоже. В скором времени они подошли к колодцу, утолили жажду и присели отдохнуть под деревом. Сидя в тени, они не могли придумать никакой серьезной материи для беседы и долго молчали, пока одному из них не пришло в голову сделать замечание:
— Надо признаться, что солдат, которого мы сейчас встретили, человек очень умный и разборчивый. Вы заметили, как он сразу отличил меня среди других и обратился ко мне с приветствием?
— Да он вовсе не к тебе обращался, — возразил другой брамин. — Он мне кланялся.
— Оба вы ошибаетесь, — сказал третий. — Привет воина относился ко мне одному, он когда говорил «сараниайа», смотрел прямо на меня.
— Все это вздор! — сказал четвертый. — Он здоровался вовсе не с вами, а со мной. Ежели бы не так, то с какой же стати я бы отвечал ему: «ассирвахдам»?
Принялись они спорить и в споре до такой степени разгорячились, что едва не разодрались. Тут один из них, видя, что ссора их зашла слишком далеко, кое-как утихомирил других и сказал им:
— Зачем нам без всякой пользы впадать в гнев? Если бы мы даже наговорили друг другу всяких дерзостей, если бы даже разодрались, как какая-нибудь сволочь «судра» (люди низшей касты), то разве этим путем спор наш разрешился бы? Кто может решить этот спор успешнее того, из-за кого он возник? Ведь воин, которого мы встретили и который отдал привет одному из нас, вероятно, не успел еще далеко уйти. И, по-моему, нам лучше всего пуститься за ним вдогонку, и пусть он сам скажет, кому из нас четверых он отдал свой привет.
Совет показался благоразумным, и, следуя ему, все четверо повернули назад и во всю прыть помчались вдогонку за солдатом. Едва переводя дух от усталости, они, наконец, нагнали его верстах в четырех от того места, где встретили. Увидав его, они еще издали крикнули, чтобы он остановился, а затем, подбежав в нему, рассказали, какой у них вышел спор из-за его поклона, и просили его разрешить этот спор, указав того, кому он отдал поклон.