Тропа до звезд (СИ) - Лепехин Александр Иннокентьевич

Пока шли до камер, Соломон, видимо, вернулся к своему подозрительному настрою и решил уточнить:

— А вы их надежно заперли? Я почему спрашиваю, — сделал он понимающее выражение лица, чтобы не обидеть администратора пустыми подозрениями. — Все-таки, как глава Семьи, я несу ответственность. Мне надо знать.

Старший надзиратель даже как будто оживился. «Видимо, действительно ценит свою работу, — предположил Саймон, — раз любит о ней поболтать».

— Что вы, господин… Эээ…

— Фишер, — подсказал Мягков. Тюремщик благодарно кивнул, а затем до него дошло.

— Сам Фишер? Однако… Керн, Вальтер Керн, — представился он, придя в себя довольно быстро. — Так вот, я выделил подозреваемым отдельный блок для особо опасных преступников. У нас там нечасто бывают «постояльцы» — планета все же скорее тихая… Но тем не менее, весь передовой опыт мы переняли на совесть. Радиальное расположение камер — при этом каждая обособленно. Силовые барьеры в сочетании с композитными материалами. Постоянный мониторинг со стороны ИИ — и вооруженная охрана… Да вы сами убедитесь! — и он приглашающе, солидно повел рукой.

Действительно, пройдя еще пару массивных, бронированных дверей, сделавших бы честь иному корабельному доку, посетители оказались в круглом зале. По периметру, отделенные друг от друга значительными промежутками, располагались достаточно комфортные, но в то же время по-спартански обустроенные клети. Всего их насчитывалось восемь, но заняты оказались только четыре. Либо не сезон, предположил Саймон, либо прочих насельников переместили в другие блоки — от греха и пущей секретности ради.

Посередине зала возвышался массивный «Голиаф», увешанный оружием, как новогодняя елка игрушками. Впрочем, по большей части это оказались нелетальные средства — парализаторы, сетеметы, широкополосные шокеры, водяные пушки. Сенсорные башенки медленно вращались, а верхняя часть корпуса периодически покачивалась из стороны в сторону — видимо, оператор проводил визуальный осмотр. Вдоль камер прохаживалась еще пара охранников — в легких «доспехах» и с куда более скромным арсеналом. Керн развел руками.

— Вот, поставил лучших парней: Ланц, Райзе. Задействовали тяжелую технику — это у нас Макс Хагнер, он после десанта перевелся, знает толк. Готов ручаться, как за себя.

«Парни» тем временем пересеклись возле одного из занятых помещений и на пару секунд задержались. Подойдя ближе, Саймон понял причину: на полу камеры ритмично поднималась и опускалась знакомая рыжеволосая фигурка. Охранники негромко считали вслух.

— Сорок семь, сорок восемь, сорок девять… А молодец девчонка, за полтинник перевалило, — хмыкнул один из них. Второй покосился на посетителей, толкнул напарника локтем, и они вернулись к обходу. Девушка тоже заметила гостей, перестала отжиматься и медленно встала.

«Да, неплохо я так приложил», — подумалось молодому лоцману с долей раскаяния. Регенерацию для задержанных проводили, видимо, по принципу «жив и ладно», и потому с левой стороны на виске пленницы сквозь волосы наблюдался масштабный кровоподтек, переходящий в лиловый фингал сбоку и под глазом. Тем не менее, выглядела барышня бодро — похоже, нервные ткани успели восстановиться.

— Привет! — прозвучало довольно низко, хрипловато, но чуть ли не радостно. — Молодец, что пришел. Есть разговор.

Саймон замялся, затем рассердился на самого себя и выдал:

— Ага, и тебе. Слушай, я должен извиниться…

— Да не, ерунда, все путем! — энтузиазм в голосе не утихал. — Честно подрались, честно одолел. Надо было мне помнить про ту хреновину. Между прочим, на рукопашке всегда предупреждали: не жди от противника fair play. Он в полном праве воспользоваться хоть песком в глаза, хоть пряжкой от ремня в челюсть. Так что ты молодец.

Одобрение вышло неожиданным, но приятным. Сбоку попытался было сунуться Оосава, но девушка подняла руки.

— Я же сказала: говорить буду только с ним. Отойдите.

— Вы забываетесь, — напомнил ооновец. Рыжая посмотрела на него снизу вверх, но уверенно и с прищуром.

— Я все помню. Но если вы хотите этого разговора — не влезайте.

Замглавы Четвертого комитета обернулся на Фишера-старшего и Мягкова. Соломон благодушно улыбнулся и отошел в сторону, Кирилл вообще пожал плечами и отвернулся. Пришлось ретироваться и прочим: Анжело отвел Керна ко входу в зал и начал о чем-то расспрашивать. Охранники протопали мимо и пошли на очередной круг. Девушка наклонилась к слабо мерцающему силовому барьеру и поманила Саймона пальцем.

— Нужно кое-что тебе сказать, — перешла она на шепот. — Ясное дело, что потом весь разговор снимут по записи, но прямо сейчас — с глазу на глаз. Не люблю посторонних ушей. Идет?

— Идет, — согласился ее визави. Он тоже склонил голову и прислушался. Собеседница серьезно кивнула…

А затем в темных изумрудах глаз засверкали золотистые хулиганские искорки — и она задорно, надсаживаясь, заорала:

— Лоцман! Ты идиот!

Часть 1. Глава 5

Выходцы из Семей получали, что называется, «классическое образование». На самом деле, к своему историческому прототипу эта традиция имела достаточно отдаленное отношение. Все же без курса естественных и точных наук в наше время сложно считаться подготовленным к дальнейшей житейской и трудовой деятельности, а он в оригинал «классики» не входил. Но лоцманам было приятнее считать, что они поддерживают некую абстрактную «связь времен».

С другой стороны, в массе своей население Объединенных Систем (как их после долгих споров начали именовать официальные пресслужбы ООН) было вынуждено довольствоваться ускоренными, сжатыми образовательными пакетами. Оно и понятно: работы на каждой заселенной планете имелся непочатый край, и кадровый голод стоял за спиной любой отрасли, от терраформирования до сельского хозяйства. Поэтому большинство подростков обучали в объеме «необходимо и достаточно».

Отдельные вундеркинды, проявившие лоцманский дар вне Семей в достаточно раннем возрасте, тут же отлавливались соответствующими службами и направлялись в подготовительные спецклассы — иначе минимальный базис для усвоения академического образования им было просто не набрать. Именно после подобной ускоренной накачки знаниями в учебку перевели и Ляна — сразу на второй семестр первого курса. Тот еще долго потом вспоминал, как приходилось корпеть над учебниками и отлеживать бока в мнемодидактере. Зато никакой латыни.

Совсем еще юный Саймон Фишер же был вынужден ознакомиться с многочисленными шедеврами мировой литературы, собранными в образовательную программу личным преподавателем. Тот, видимо, в силу развитой гордости своими этническими корнями, упирал на изучение русской словесности девятнадцатого века, а особенно превозносил пьесу «Ревизор» за авторством Николая Васильевича Гоголя. «Постмодернизм! — завывал полноватый мужчина в декоративных очочках и винтажном вязаном жилете. — Постмодернизм задолго до постмодернизма! Фарс и трагикомедия!» Молодой лоцман успел возненавидеть маленькие уездные городки, фразу «в дороге совершенно издержался», а также фамилии Добчинского, Бобчинского и Ляпкина-Тяпкина.

Но все же было, было что-то цепляющее, что-то вневременное в строках этого древнего, чуть ли не средневекового писателя. Ничем иным не получалось объяснить тот факт, что первой мыслью Саймона, когда тот, слегка оглохнув на одно ухо, машинально обернулся назад, стало промелькнувшее в голове: «Немая сцена…»

Фишер-старший стоял, разведя руки и хлопая глазами — рот его приоткрылся, словно он хотел что-то сказать, но забыл, что именно. Мягкова слегка перекосило, будто ему предложили спиртного, которое он, как известно, терпеть не мог. Оосава, державший Керна под локоток, изумленно обернулся, а сам главный надзиратель всем своим видом изображал максимум неудовольствия, как если бы его оторвали от сытного завтрака после пары недель поста.

Оба охранника, надо отдать им должное, вскинули свои «Скаты» и прицелились в сторону источника звука. «Голиаф» тоже переступил ногами — сменил сектор наведения основного орудия, зафиксированного на корпусе. Виновница торжества довольно ухмылялась. Саймон цокнул языком, демонстративно поковырял мизинцем в ухе и попросил: