Злые куклы - Елена Юрская

— Был у ней хлопчик. Думали сначала, что сынок, давно прижитой, из детдома вернулся. Потом думали — усыновила просто. А потом, как обжиматься стали, а Алка за Филю пошла, враз и смекнули, что того… Жених. — Старушка смущенно потупила глаза. — Красивый мальчик, тут уж врать не буду. Или обжиматься она с другим стала? Вот, не упомню. Но месяца два как в последний раз видели. А так — одна как перст, ну совсем-совсем одна. А еще ее на машине подвозили, и по телефону она все время мурлыкала. У нас блокиратор. — Старушка примолкла, явно о чем-то задумавшись. — Может, это… имущество к соседям отойдет? Так я ей спички всегда в долг давала, и вообще по хозяйству советовала, и дверь сторожила, а?

— А вчера был кто?

— Вчера сразу две серии показывали. Мы рано ушли, а вечером уже и не выходили. Не знаю, не знаю, так соседям, значит, не отдадут?

— Нет, мать ее приезжает, — сказал Петров-Водкин. — Из пригорода, — строго уточнил он и снова что-то записал в блокноте. Когда Кузьма Григорьевич наконец закончил с опросом соседей, старушенция заголосила на весь двор:

— Ой, на кого ж ты нас покинула-оставила, о горе горькое, о лихо-лишенько, ой, беда-то какая!

По всему было видно, что через пять минут весь лавочный комитет будет оплакивать свою мечту о разделе имущества и утешаться тем, что хотя бы одним глазком сможет посмотреть на невиданное квартирное богатство.

— Все там будем, — сказала старуха на прощанье. — Если что, я Фенечке-то передам, что ты беспокоился, милок. — Она хитро усмехнулась и вернулась к подругам.

Петров-Водкин почесал нос, по которому только что получил болезненный щелчок. Ему стало стыдно оттого, что он так плохо подумал о старухах. Они не плохие, просто им, этим бедным старушкам, хочется хоть напоследок увидеть в жизни то, что знакомо им только по «Санта-Барбаре».

— И ничего не хочу слушать, — сказал Кузьме Григорьевичу шеф. — В кои веки раз все так ясно, а ты о возбуждении уголовного дела хлопочешь. Дернешь прокурорских — пеняй на себя. Хотя… Хотя им-то тоже наверняка позвонили. Давайте-ка, оформляйте несчастный случай, если не хотите самоубийство, и все. С балкона упала? Ну вот и прекрасно — развешивала простыни и упала, бывает? А?

— Бывает, — согласился Кузьма Григорьевич.

Он вышел из задумчивости только дома, когда буркнул настороженной, застывшей от любопытства Леночке:

— Несчастный случай. Все. Дела не будет. — Буркнул и пошел мыть руки.

Она включила телевизор на всю катушку — вечером снова давали криминальные новости. И обиженно устроилась на диване. Когда сюжет о смерти Афины, названный несчастным случаем, подошел к концу, Петров-Водкин вышел из укрытия и обнял жену за плечи.

— Ты помнишь Станиславского? — тихо спросила она.

— Стоматолога?

— Дурак, Станиславского! Так вот я — как он: «Не верю». Ясно тебе? «Не верю». И не бросай ты это расследование. Ты докопаешься… Все получится. Вот увидишь, — сказала она и загадочно улыбнулась. — Я тут тебе пару версий набросала…

Петров-Водкин практически никогда не отказывал жене. В этом и заключался секрет их добротного длительного брака. Он вскочил с дивана и, похлопав себя по животу, радостно заявил:

— Будем готовиться к следственным экспериментам.

Глава 3

ЖАННА. В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. И РАНЕЕ

Лицо. Глаза, нос, рот, щеки и немного волос. Если это все убрать, останутся только кости и кожа. Это будет происходить постепенно… Нос заострится, губы станут совсем бледными, а глаза будут выражать лишь скуку и усталость. Все это уже было, все это еще будет. Ничего нового. Ничего.

Но пока нужно ходить на работу, улыбаться, пререкаться с начальством, сносно выглядеть и пытаться сделать ремонт в кабинете за свой счет. И страдать, и выходить из страданий. Это и называется наполненной, осмысленной жизнью.

Жанна тихо хмыкнула и пальцами растянула губы в улыбке. Урод. Ничего не осталось от женщины. Шеф-губернатор абсолютно прав. Абсолютно.

Жанна усмехнулась и посмотрела на часы. Уже светало. Она не сомкнула глаз и сделала все, что должна была сделать. И даже немножечко больше. Бессонная ночь оставила жуткие следы — мешки под глазами, и было бы удивительно, если бы этого не случилось.

Сегодня в двенадцать снова совещание. В двенадцать — именно тогда, когда у нее перерыв. Шеф опоздает минут на сорок, войдет и грозно рявкнет: «Когда входит хозяин, все должны вставать. Три-четыре… Теперь можете садиться». Вначале, когда Глебов устроил ее на работу в администрацию, ей показалось, что она совершенно не готова к чиновничьим играм. Она так верила в демократию, в то, что теперь в начальственные кресла сядут если не самые лучшие, то хотя бы не пошлые хамы, что, столкнувшись первый раз с грубостью своего «хозяина», просто рассмеялась.

— Кто? — рявкнул Андрей Иванович. — Кто посмел?

— Я. — Жанна встала и вызывающе посмотрела на обновленца. В старые добрые времена он руководил строительным трестом. Говорили, будто матерится он просто виртуозно. А все остальное делает кое-как. — Комиссия по приватизации.

— Там, где больше всего воруют, — уточнил губернатор-правдолюб. Среди своих он абсолютно не стеснялся ни в выражениях, ни в оценках. — Вы нам задолжали! А еще смеетесь. Сесть!

Жанна снова рассмеялась.

— Встать! Выговор! С занесением! С потерей в зарплате и премии! С подачей заявления об уходе! Быстро извиняться! Ах, не хотите, тогда в прямой эфир! В прямой эфир! В передачу: «На связи обком». Ну, вы поняли. Ирочка, запишите. Пусть там посмеется. Коза. — Андрей Иванович замолчал и обвел тяжелым взглядом конференц-зал. — Кто-то еще хочет на телевидении рожу показать? Что-то умное про президента сказать? Или опять — я?

— Опять — вы, — раздался нестройный гул голосов. — Вы, у вас получается. Нам так нравится. Нам всем еще поучиться надо.

— Правильно, а на этой, — Андрей Иванович нахмурился и кивнул в сторону Жанны, — а на этой мы поучимся, как не надо. Теперь о дефиците. Он во многом создается искусственно. Вот, например, моя супруга. Знает же, что я кашу не ем, а все тащит и тащит в дом крупу. Уже дошла до того, что запасает просо, которым лично я в армии обожра… обкушался. Надо объяснить своим домашним, что это вещи вредные, во всяком случае во время выборов.

Жанна живо представила себе, как матрона-губернаторша скупает каши, не стесняясь суровых взглядов охранников и величественного вида припаркованного у гастронома «мерседеса», и снова не удержалась. Хмыкнула.

— Так, ты, смешливая, уже доигралась. Останешься, будем говорить лично, — пообещал Андрей Иванович.

Он так разозлился, что остаток разговора провел скомканно и без примеров из жизни. Он очень расстроился, так как не любил даже намека на то, что может вызывать смех. Что это, над чем эти «хиханьки»? А все — вертихвостка.

— И откуда взялась? — спросил он, когда совещание в пятом часу наконец завершилось. — Кто подослал нам такую диверсантку? Кому спасибо говорить?

— Глебов, Виктор Федорович, — ответила Жанна.

В принципе она очень мало дорожила этим местом работы. Скорее, здесь она пристроилась в ожидании места, которое вот-вот должно было освободиться в частном банке. Глебов расписал ей здешние возможности, намекнул, что ее подпись под определенными бумагами может стоить что-то около маленькой женской иномарки. Но пока золотой дождь так и не пролился, а место в банке не сегодня-завтра можно было занять. В целом, Жанна была готова к позорному изгнанию. Она бы даже обрадовалась ему.

— Я вижу тебя насквозь, — сообщил Андрей Иванович, балуясь с буденновскими усами. — М-да… Удружили. Ты ж чего сразу не сказала, что такая юморная? Я бы тебя на детскую комиссию с дорогой душой. Утренники там… Ладно. Разберемся. Но на телевидение — будь любезна. Раз в протокол (он делал ударение на первый слог) записано, тут уже все. Буква. — Андрей Иванович поднял вверх указательный палец. Чем-то он даже понравился Жанне.

Интересно, а если бы она пришла не от Глебова, чем бы закончилась для нее эта выходка?

Она выступила по телевидению. Жанна посмотрела передачу в повторе и ужаснулась. Телеоператор, видимо, был женоненавистником. А может, дело не в нем. Толстая старая женщина с прокуренным и пропитым голосом. Единственное достоинство, которое Жанна отметила у себя на этой пленке, — это внушительность. Ужасно. Приходилось признать, что Андрей Иванович выглядел действительно фотогеничнее своих подчиненных. Но этот визит на телевидение подарил ей Славика. Глупо, но романтично. У самого выхода из губернаторского дома, построенного из красного кирпича и немецкого пластика, ее остановил мальчик.

— Здравствуйте, Жанна Юрьевна. Меня зовут Славик. Моя фамилия Ищенко. Я — никто, ничто и звать меня никак. — Он улыбнулся и тряхнул светлыми длинными волосами.