История Роланда - Пилип Липень

1E. Побег и скитания. В страшном доме

У своего приятеля на санстанции я провёл неделю или две, пока в один из дней он не сказал, что подыскал мне место получше. И вот, ранним-ранним утром, холодным, туманным, он отвёз меня на своём ниссане к женщине. Женщина эта была лет шестидесяти или шестидесяти пяти, с волосяным пучком на затылке, как раньше любили учительницы. Она улыбалась мне подкрашенными губами и показывала дом: здесь ванная, здесь кухня. Её единственный сын уехал работать в США программистом. Я вздрогнул и быстро опустил глаза, чтобы она не заметила, как заколотилось моё сердце. «Сын присылает мне ежемесячно некоторую сумму, чтобы я ни в чём не нуждалась», – продолжала она со сдержанной гордостью. Я заставил себя думать, что это просто совпадение – куда же мне идти, снаружи февральская пустота, голод. Мы жили хорошо, хотя немного странно: она вязала, я смотрел в окно. Что она вязала, кому? Я спросил у неё о фотоснимках в гостиной, и она отвечала с добрыми лучиками у глаз, что это все те, кого она у себя принимала, такие же болезные. Что значит «такие же» и что значит «болезные»? больные? болезненные? – думал я, но заставил себя думать, что это просто совпадение, даже не совпадение, а словосочетание. Мы жили хорошо: перебирали рис и гречку, отделяя камушки. Но потом всё вдруг изменилось, исказилось, показало лицо. Она стала покупать пакеты со сладостями, печенье в пакетах, конфеты в пакетах, изюм в пакетах, и вспарывала пакеты ножом. Зачем вспарывать ножом? Ведь на пакетах делают специальные зубчики, чтобы разрывать руками? Или хотя бы ножницами? Вспоров пакет, она значительно взглядывала на меня, и я леденел. Пакеты лопались с сухим шелестом, багровые леденцы рассыпались по скатерти. Фотографии в гостиной немо кричали мне. Медлить было нельзя. Прихватив несколько программистских ассигнаций, в одну из ночей я бежал прочь из страшного дома.

1F. Истории безоблачного детства. О желаниях

Когда мы с братиками были маленькими, мы жизни не представляли без того, чтобы всласть не поподглядывать за соседями сквозь щели в заборе. Обычно за каждым из нас закреплялась своя сторона, и за ней полагалось тщательно наблюдать – а перед сном мы рассказывали друг другу увиденное. Время бежало, соседи сменялись, и чего только мы не насмотрелись!

Как-то раз Колику достался сосед с красной крышей, адвокат, доморощенный философ и большой чудак. Через несколько дней Колик рассказал, как тот прямо в пижаме вышел на крыльцо, простёр руки в стороны и кратко изложил свою философию:

Тот, у кого есть желания – глупец.

Тот, у кого нет желаний – мертвец.

Есть только один способ не быть ни тем, ни другим: методично и непрерывно делать то, что тебе может захотеться, ещё до момента возникновения желания.

Иными словами, надо делать то, что тебе не хочется.

Тезисы соседа произвели у нас фурор – мы забросили все остальные заборы, сосредоточили внимание на философском и были свидетелями тому, как сосед воплощает теорию в жизнь. Некоторое время он попросту водил к себе по утрам разных дам, а к обеду напивался пьян – очевидно, предвосхищая таким образом позывы плоти. Но всё это получалось у него слишком легко и быстро прискучило; и он начал искать дела, которые бы ему не хотелось делать в большей степени. Он стал подниматься на заре, обливался холодной водой и подолгу изнурял себя упражнениями с гирей. Вскорости же, видимо почувствовав вкус к спортивному образу жизни, бросил его и перешёл к сложным и бессмысленным занятиям: выбирал горох и чечевицу из золы, как у братьев Гримм, выбирал просо из мака, как у Шарля Перро, выбирал наконец мак из мака, замеряя каждую маковку штангенциркулем и отмечая показания в таблице. Но и этого адвокату было недостаточно – он часто вскакивал, плевался и потрясал кулаками от недовольства. Мы уже не сомневались, что дело добром не кончится, так оно и случилось. Однажды утром мы увидели, как адвокат вышел из дома, неся верёвку и наручники, и решительно зашагал к высокой яблоне. Толик тут же бросился вызывать пожарных, а мы в страхе смотрели, что будет. Сосед вскарабкался на яблоню, привязал к суку верёвку, верёвку привязал к наручникам, а наручники защёлкнул на сведённых за спиною руках. Вдалеке уже выла пожарная сирена, но он успел осторожно соскользнуть с ветвей и повиснуть. Руки выкручивались, выламывались у него за спиной, он рычал от боли, но лицо его сияло от необыкновенной полноты жизни – вот сейчас он и вправду не был ни мертвецом, ни глупцом! Через четверть часа пожарные уже сняли соседа, выслушали, поставили двойку по логике и отвезли в смирительный дом номер пять. С тех пор мы его и не видели, наверное, он нашёл своё счастье где-то там.

20. Истории безоблачного детства. О порке

Наш папа был самым мирным человеком на свете, и телесные наказания не принимал принципиально. Но только пока дело не касалось литературы! Если один из нас получал двойку по литературе, то папа розовел от ярости, вспоминал, что он фронтовик, и командовал: выпороть его! Порка была нашим любимым развлечением – двоек было много, пороли что ни день, и каждый желал отомстить другому за вчерашнее. Мы даже заранее начинали вытягивать ремни из штанов, когда видели, что кому-то вот-вот будет двойка. Столько весёлых историй случалось! Например, однажды Колик назвал Набокова сытой буржуйской отрыжкой и, не дожидаясь оценки, выскочил в окно и забрался на старый дуб. Мы потрясали ремнями, а он хохотал и швырял сверху жёлуди. Багровый от гнева, папа рявкнул: пилите!! Мигом нашлась пила, но тут выступил Валик: я не буду пилить. Что?! Ты что – грязный толстовец?! Я не грязный, с достоинством отвечал Валик. Теперь папа даже почернел. Выпороть!! Мы с воплями набросились на Валика, а Колик спустился с дерева и помогал.

Мама потом всегда подолгу утешала папу: они ведь не со зла, а по неразумению. Малые ведь совсем, несмышлёныши.

21. Истории безоблачного детства. О заторможенности

Наша мама всегда была очень добра к нам и никогда ни за что не ругала, а если и ругала, то только за безделье. Но бездельничать, тупить и тормозить мы любили больше всего на свете: складывали руки на столе, опускали на них голову и забавлялись, фокусируя и расфокусируя глаза. Или смотрели в окно, дивясь птичкам небесным. Или просто лежали, водя пальцами по обоям. Мама, когда видела это, нападала на нас и громко кричала – она хотела, чтобы мы были деятельными и целеустремлёнными. А папа, не желая открыто противоречить маме, но желая нас защитить, смягчал обстановку:

– Послушай, мамочка, сказку. Жил-был один мальчик, очень славный, но невероятно заторможенный – до такой степени, что никогда не успевал делать уроки, никогда ничего не помнил, и год из года оставался на второй год. И вот в десять лет мальчика обследовали эксперты – и заключили, что его развитие соответствует четырём годам, и перевели в спецшколу. Зажил заторможенный мальчик в спецшколе. Там на него нарадоваться не могли: и вежливый, и приветливый, и весёлые песни напевает неизменно. Кроме того, он выучился писать каллиграфическим почерком и замечательно чертить. И полетели годы... И вот в двадцать лет мальчика снова обследовали эксперты – и заключили, что его развитие соответствует семи годам, но что довольно его кормить из кармана налогоплательщиков. Заторможенного мальчика устроили в проектное бюро чертёжником, чтобы он копировал инженерные чертежи. И он копировал самозабвенно! Да так точно и искусно, что сам Верховный Архитектор свои проекты никому кроме него не доверял. И полетели годы... Сверстники мальчика давно обзавелись семьями, усадьбами и автомобилями, а он ничего вокруг не замечал, только чертил и чертил упоённо. А уж как он циркули свои любил! Бывало, откроет готовальню и любуется, водит пальцами по бархату – и так часами. И медленно-премедленно взрослеет. Сменялись инженера, сменялись Верховные Архитекторы, у сверстников внуки вырастали, и вот исполнилось мальчику шестьдесят восемь лет. И вот обследовали его снова эксперты и говорят: развитие вашей личности соответствует пятнадцати годам. Клёво! – думает мальчик. Пошёл он по улице из клиники в бюро, а кругом весна! Солнышко, птички, котятки! Идёт он мимо школы и видит вдруг девочку, на год или на два младше, но такую! И платьице короткое, в горошек, и лаковые туфельки, и косица, и веснушки! Покраснел мальчик, заробел, но всё-таки осмелился – подошёл к девочке и говорит: ты классная! давай дружить? хочешь конфетку? Но девочку аж перекосило, и как закричит она: караул! подлец домогается! Выскочили тут няньки, выскочили мамки, прибежали жандармы – и ну мальчика вязать, ну бить, ну проклинать! Ах ты грязный старикашка! Ах ты выродок! Ах подонок! Его счастье, что не успел он ни дотронуться до девочки, ни поцеловать – отпустили его, но поставили на особый учёт. А потом он вскорости заболел, да так и помер пятнадцати лет от роду, непонятый и отвергнутый…