Никогда не было, но вот опять. Попал 3 - Алексей Борков

Кузнецов, вытащил пробку из бутылки и обнюхал её со всех сторон, вызвав приступ смеха у своего товарища, и улыбку у Жернакова, глянувшего на него мельком.

— Ну, ты Петька совсем особачился со своей псарней. Вон все обнюхивать начал, а скоро и метить начнешь. — веселился Морозов, намекая на его любовь к собакам.

— Дык, чем коньяк от водки отличается? — наливая коньячок в серебряные стопки, Петр скосил на коллегу глаза и чуть не пролил драгоценную жидкость. — Только запахом. — ответил он на свой же вопрос.

— Запахом? А что вкусом разве не отличается? — засомневался в справедливости высказывания Пахомий.

— Может и отличается, но водка лучше, честнее. Она и на вкус водка, и пахнет водкой. А коньяк он, как артист в театре -притворяется благородным, а перепьешь, так все равно болеешь одинаково, что с водки, что с коньяку.

— Ты Петруха прям философ. Спиноза, мать его за ногу. — отложив бумаги сказал Жернаков.

— Он что, тоже пил? — живо заинтересовался Кузнецов.

— Кто пил? — недоуменно спросил Павел Кондратьевич.

— Ну, этот… Спиноза твой.

— Ну, ты Петька и спрашиваешь! — вмешался Морозов. — Конечно же, пил! А и иначе, какой он философ. С похмелья знаешь, как на философию тянет.

Жернаков с усмешкой наблюдал за пикирующимися подчиненными и по совместительству друзьями. Петра Кузнецова он знал с детства, а Морозов присоединился к ним уже работая в управлении. Всех троих объединяла большая нелюбовь к разного рода «варнакам» и здоровый цинизм в делах.

— Паша, а ты нам не объяснил, чего это мы в Барнаул по срочному сорвались и чего там делать будем? Ведь там и без нас сыскарей хватает. — спросил Морозов.

— Вот сейчас и обговорим. — Павел Кондратьевич взял стопку и, отсалютовав ею друзьям, добавил:

— На здравие!

После того как выпили и закусили, Жернаков начал было рассказывать, но был остановлен Петром:

— Погодь. — сказал тот и, метнувшись к дверям, резко распахнул их.

— Смотри-ка, никого. — разочарованно произнес он.

— А ты кого там хотел увидеть? — усмехнулся Павел Кондратьевич. — Никто не будет подслушивать и за нами наблюдать. Так что успокойся и налей по второй.

За неторопливым обедом Жернаков поведал друзьям о заказе полученным от миллионера-золотопромышленника. Слишком разъяснять и разжевывать было не нужно. Помощники понимали всё с полуслова.

— Значит, боится кого-то Хрунов? — спросил Пахомий.

— Не сказать, чтобы боится, но кто-то под него явно копает. Вот здесь, — указал Жернаков на бумаги, — собраны все эпизоды, когда по его мнению ему вставляли палки в колеса. Большинство мелочь, но тенденция прослеживается. А тут еще и нагло ограбили беднягу.

— Ничего, не обеднеет варначина! — высказался Петр Кузнецов. — А пес его, Голубцов, чего так поскуливает?

— Так облажался Ефим и хозяйские деньги свистнули, и свои потерял, вот и скулит. Все пытался меня уговорить разыскать украденные денежки.

— А ты отказался? — полюбопытствовал Кузнецов.

— Разумеется отказался. Мы ведь там будем частным порядком шустрить. И потом, даже если и найдем мы те денежки, неужель Голубцову отдадим?

— Вот гляжу я на тебя, Павел Кондратьевич, и удивляюсь. — сказал Морозов. — То ты за справедливость пуп рвешь, а то чистым варнаком себя выставляешь. Это почему мы не должны деньги вернуть Хрунову с Голубцовым? Ведь это их деньги.

— Ты, Пахом, не туда смотришь. — вмешался Кузнецов. — Деньги эти только формально хруновские, а по справедливости принадлежат работягам, что на его приисках горбатятся по четырнадцать часов, за скудный зароботок. По сути, грабит их Хрунов с присными. А потому не отдавать им эти денежки вполне справедливо. Так ведь Паша?

Тот, занятый своими мыслями, рассеянно кивнул. Морозов же набычившись посмотрел на приятеля.

— Петруха я тебя в сотый раз предупреждаю не называй меня Пахомом! Я — Пахомий! Ясно⁈ А потом по твоим словам эти деньги нужно раздать работягам с прииска. А мы ведь не какие-то английские Робины Гуды, чтобы богатых грабить, а награбленное раздавать беднякам.

Жернаков с Кузнецовым изумленно уставились на Пахомия.

— Что смотрите? Сынишка у меня к языкам способный. Английский язык учит, вот и приволок английскую книжку «Баллады о Робин Гуде». Оказывается, был в Англии такой варнак, из лука стрелял хорошо.

— Но ты же английского не знаешь. — сказал Петр.

— Ванька перевел и рассказал, а я запомнил. — несколько смущенно произнес Морозов.

— Тут ты Пахомий Лукич совершенно прав. Робины Гуды из нас никакие. Если деньги разыщем, то себе возьмем. Кстати за работу я с Хрунова десять тысяч стряс, и еще полторы на расходы по розыску. Так что извольте получить по три тысячи пятьсот. Себе беру четыре, как организатор и начальник. Возражения есть? Возражений нет.

— Какие возражения, Паша? Но за такие деньги нам в Барнауле придется поработать, а времени у нас всего неделя. Успеем ли? — засомневался Кузнецов.

— Не всего неделя, а целая неделя! Если мы за неделю ничего не нароем, то значит не оставили варнаки следов. А так не бывает. Теперь слушайте, чем займемся в первые два дня. Ты Петруха, как всегда прочесываешь самое дно. Базар, пивнушки, нищие и так далее. Не мне тебя учить. Собираешь все, что в последнее время выбивается из унылого однообразия жизни в маленьком городке. Ты Пахомий, делаешь то же самое, но работаешь с публикой почище: слуги, продавцы, девки из публичного дома и всякие прочие. Местную полицию и «чистую» публику беру на себя. Вечером обсуждаем нарытое и «отделяем зерна от плевел». Все ясно?

— А чего тут не ясного? Дело привычное. Справимся. — подвел итог Морозов.

Пароход «Тарас Бульба». Неизвестный фотограф. 1900-е гг. Альбом «Управление водных путей Амурского бассейна. Река Шилка и верхний Амур»

Глава 4

В Барнаул прибыли под вечер. Капитан предупредил Жернакова, что больше недели стоять в Барнауле не будет, иначе придется застрять здесь на зиму. Павел Кондратьевич успокоил капитана сказав, что недели им будет вполне достаточно, а возможно и ещё раньше смогут двинуться в обратный путь. Устроились в новой деревянной гостинице «Империалъ» на Мало-Олонской улице. На следующий день разбежались выполнять намеченное.

Кузнецов, надевший видавший виды армяк и приклеивший себе неопрятную бороденку, отправился первым делом на базар, а ближе к вечеру его ждали