Взрывной ребенок. Новый подход к воспитанию и пониманию легко раздражимых, хронически несговорчивых детей - Росс Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совершенно ясно, что хроническая раздражительность и возбудимость служат топливом для того взрывного состояния, которое мешает ребенку разумно и адаптивно реагировать на обычные повседневные проблемы.
Мать: Мики, что ты такой мрачный? Сегодня такая хорошая погода! Почему ты весь день сидишь дома?
Мики (низко сползая в кресле, раздраженно): На улице ветер.
Мать: Ветер?
Мики (еще более раздраженно): Говорю же — ветер! Ненавижу ветер.
Мать: Мики, ты мог бы поиграть в баскетбол, поплавать… Что ты так переживаешь из-за какого-то ветра?
Мики (крайне раздраженно): Меня этот ветер достал! Оставь меня в покое!
Беспокойство тоже непосредственно связано с умением контролировать эмоции. Подобно раздражительности, беспокойство и тревога мешают рационально рассуждать. И как назло именно тогда, когда мы чего-то боимся (чудища под кроватью, контрольной по математике, новой или непредсказуемой ситуации), способность здраво мыслить необходима нам более всего. Сочетание беспокойства и раздраженности заставляет некоторых детей ударяться в слезы. Надо сказать, им повезло. Некоторые, менее везучие, в затруднительной ситуации просто взрываются. Тех детей, которые плачут, я называю везучими потому, что мы, взрослые, реагируем на плач куда более сочувственно, чем на ярость, хотя и то, и другое имеет одну и ту же причину. Кроме того, совершенно ясно, почему дети, которым поставлен диагноз «биполярное расстройство», склонны ритуализировать свои действия: в отсутствие рационального мышления ритуал — это единственное средство, к которому они могут прибегнуть для снижения беспокойства.
Для примера расскажу о самом себе. Раньше я боялся летать на самолетах. Да, представьте себе, боялся. И поверьте, мой страх (потные ладони, колотящееся сердце, мысли о возможном крушении) не был намеренной уловкой, рассчитанной на то, чтобы привлекать внимание стюардесс. Меня и в самом деле приводила в ужас мысль о том, что я несусь на высоте восемь километров со скоростью 800 километров в час в алюминиевой посудине, наполненной бензином, и что моя жизнь находится в руках незнакомых мне людей, пилотов и авиадиспетчеров. Для того, чтобы справиться со своим страхом, я выработал несколько крайне важных для меня ритуалов: я всегда садился рядом с иллюминатором, чтобы следить за приближающимися самолетами, и внимательно изучал перед взлетом инструкцию по безопасности. Я был уверен в спасительной силе моих ритуалов, ведь ни один самолет со мной на борту ни разу не разбился.
Не производили ли эти ритуалы временами странное впечатление? Как-то раз на высоте около 10 километров я, как обычно, напряженно всматривался в иллюминатор, следя за приближающимися самолетами. И вдруг я увидел то, чего всегда опасался: на горизонте появился самолет, летящий в нашем направлении. По моей «экспертной» оценке у нас было не более пяти минут до того момента, как траектории обоих самолетов пересекутся и моей жизни придет внезапный конец в пламени взрыва. Поэтому я поступил так, как поступил бы на моем месте любой испуганный и теряющий остатки рассудка человек: я подозвал стюардессу. Нельзя было терять ни секунды.
«Видите вон там самолет?» — пролепетал я, указывая на еле заметную вдали точку. Стюардесса посмотрела в иллюминатор. «Как вы считаете, пилоты его видят?» — потребовал я ответа. Стюардесса попыталась скрыть свое изумление (или насмешку, я не сумел разобрать) и ответила: «Не беспокойтесь, я обязательно сообщу об этом пилотам».
Это меня успокоило, хотя я был уверен, что мой героизм не был оценен по заслугам ни стюардессой, ни сидевшими рядом со мной пассажирами (которые теперь оглядывали салон самолета в поиске незанятых сидений, чтобы пересесть от меня подальше). Конечно же, самолет благополучно приземлился. При выходе из самолета я был встречен улыбающимся капитаном самолета и стюардессой. Стюардесса представила меня капитану: «Сэр, вот тот господин, который помогал Вам вести самолет».
Могу с гордостью сказать, что, хотя я до сих пор предпочитаю место рядом с иллюминатором, я больше не слежу за каждым приближающимся самолетом и не изучаю инструкцию по безопасности (и все равно я сотни раз благополучно приземлялся). Как я преодолел свой страх? Практика. И ясность мысли. Все началось со слов пилота компании Эйр Флорида. Я поднимался на борт самолета, а капитан встречал пассажиров у входа. Я немедленно воспользовался представившейся возможностью и спросил его: «Вы ведь будете соблюдать осторожность во время полета?». Он даже не представляет, как его ответ помог мне: «Ты думаешь, я тороплюсь на тот свет, приятель?».
Тот факт, что пилот тоже хочет остаться в живых, оказался для меня откровением, и это заставило меня задуматься. О тысячах самолетов, находящихся в воздухе в любой момент времени, и о том, насколько мала вероятность аварии именно того самолета, в котором нахожусь я. О миллионах рейсов, каждый год благополучно прибывающих к месту назначения. О всех тех многочисленных полетах, которые я уже пережил без каких-либо происшествий. О спокойствии стюардесс. О том, что большинство пассажиров в полете спокойно спит даже при турбулентности. Совершенно непреднамеренно этот пилот Эйр Флорида открыл для меня новый способ мышления, который помогает мне в те моменты, когда я склонен терять голову. Вместо того, чтобы неотрывно смотреть в иллюминатор, гадая, не отвалится ли крыло, теперь я могу сосредоточиваться на менее тревожных мыслях, например: «пилот тоже хочет выжить», или «вероятность аварии крайне мала». Как видите, мы можем оказать взрывным детям неоценимую поддержку, помогая им сохранить ясность мысли в те моменты, когда они склонны терять голову.
Можно ли научить раздражительного или склонного к беспокойству ребенка адаптивному подходу к решению проблем, снижая при этом степень его раздражительности и беспокойности? Конечно. Но только не за счет траты времени и сил на изобретение новых и оригинальных наказаний.
Навыки интеллектуальной гибкости
Маленькие дети обычно склонны к прямолинейному, черно-белому и буквальному восприятию действительности. Это объясняется тем, что в раннем детстве, когда дети только начинают свое знакомство с окружающим миром, им легче просто сложить два и два, тогда как исключения из правил или разные точки зрения осложняют
