Какая-то ерунда (сборник рассказов) - Александр Хургин

- Ну посудите сами, - сказал молодой человек, - стоило ли уходить черт-те куда от одной компании, чтобы тут же вляпаться в другую?

- Не стоило, - согласился не то чтобы старый его попутчик, ставший попутчиком невольно, лишь потому, что догнал этого молодого человека в вареном костюме с сумкой. А так бы он был просто не старым еще человеком, идущим независимо от других.

А молодой человек сказал:

- Вот и я говорю - не стоит, - и он тщательно причесался расческой, вынув ее для этой цели из кармана сумки. И дальнейшая их беседа имела такой вот приблизительно облик диалога двух интеллигентных в меру людей:

- Но я - не дурная компания, - сказал не старый еще человек.

- А какая? - спросил молодой.

- Я - умная, - сказал нестарый.

- Терпеть не могу умников, - сказал человек молодой. - Они, умники, скучные.

- Зато они не доведут до дурной компании, - сказал нестарый.

- А куда они доведут? - спросил молодой.

- А этого знать никто не может, - сказал нестарый.

- Даже ученые академики наук?

- Даже правительство всей страны.

- А кто?

- Я же сказал - никто. Вот разве только старушка какая-нибудь древняя и от этого умудренная жизненной мудростью, помноженной на жизненный опыт.

- А где ее взять, такую помноженную старушку?

- А сзади идет. С моей гантелей в складках одежд. Давай ее подождем и спросим, чтоб не откладывать в долгий ящик то, что можно не откладывать.

- Некогда мне ждать. Меня самого ждут - большие дела и, может быть, даже свершения.

- Ну а я подожду.

И моложавый молодой человек пошел один туда, куда шел, используя то свое преимущество, что перед ним были открыты все пути, а нестарый остался на обочине ждать старушку. И ждал до тех пор, пока ждать устал. И тогда он устало подумал:

- А не упала ли она случайно в канаву? Пойти, разузнать.

И он двинулся в обратном направлении знакомой дорогой. И через определенный промежуток времени набрел на ту самую канаву, где сидела упавшая старушка, готовясь к новому решительному штурму отвесной скользкой стены. А со стороны молодежной новостройки неумолимо и тупо надвигался ковшом вперед экскаватор. Он надвигался, чтобы зарыть разрытую им же канаву, а там хоть трава не расти. Правда, надо отдать ему должное, он ничего не знал о том, что в канаве имеет местонахождение злополучная старушка с гантелей. Таким образом, значит, не старый еще человек подоспел в самое вовремя и оказался на месте происшествия как нельзя кстати. Он наорал на всех, торчавших из окон по пояс в предвкушении скорой развязки, он сказал им:

- Что же вы, сволочи, смотрите, когда надо спасать человека?

А экскаватор с ним тоже наверняка был согласен и он развернул стрелу и погрозил своим мощным вместительным ковшом пристыженным обитателям многоэтажек. И они поняли подлость своего характера и устыдились, и спрятались за гардинами, висящими на окнах их отдельных квартир.

А старушку из канавы вынули ковшом аккуратно и не повредив. И посадили в кабину, и отвезли домой с комфортом и с почетом, хотя и на малой скорости. Потому что экскаватор - это же вам не "Жигули" и даже не велосипед, а серьезная строительная техника, предназначенная как для рытья канав, так и для их полного зарывания.

И дома старушка вернула гантелю ее настоящему хозяину, сопровождавшему старушку на броне экскаватора до самого ее места жительства, сказала "спасибо" экскаваторщику и пошла в ванную комнату, заменявшую ей баню, и обмыла с себя дорожную пыль и грязь, налипшую на нее в канаве, вышла из ванной комнаты в ненадеванном исподнем белье, прилегла на свою постель, распрямив изогнутость копчика и окончила жизненный путь своей смертью, что совершенно естественно. И ее предали - в последний раз - земле при дороге с салютом и с плачем.

А моложавый молодой человек, не жалея сил, которых у него было достаточно много, шел еще долго и упрямо и дошел до того места, где его давным-давно поджидала с нетерпением молодая, симпатичная на взгляд девушка, а совсем никакие не дела и свершения, как он ошибочно предполагал. И она, эта девушка, приняла его уставшее тело в свои объятия и в них, в объятиях, заключила. И взяла за это совсем, можно считать, недорого, если, конечно, учитывать повседневный рост цен на товары широкого потребления и услуги, из чего само собой следует и выходит, что вовсе даже недаром причесывался молодой человек посреди дороги расческой, торчавшей большой красной ручкой из ярко-коричневой сумки. Ну прямо - как в воду глядел. 1990

МИСС

А было все как? Танька Еремееву не дала. И Бог его знает, что ей в голову забрело. Всем же давала. Ну всем - как часы. А ему - нет.

- Чего это, - сказала, - я тебе должна давать? Ты что мне, брат, жених или пионервожатый?

У Еремеева аж дар речи заклинило от таких ее наглости и коварства. Потому что ей, Таньке этой, ей никому не жалко было дать и не составляло труда. Она как-то, имел место такой эпизод, двенадцати человекам дала по собственному желанию в бытовке. Тогда получка была, и мужики распитие спиртных напитков в бытовке устроили, используя ночную смену и отсутствие начальства. А тут и Танька с крана слезла. Она крановщицей на сборке работает, в южном пролете. Ну вот, слезла она с крана, так как вышел в нем, в кране, из строя основной механизм подъема грузов, и - к мужикам в бытовку. Дескать, надо слесаря, ремонт произвести. А мужики налили ей и говорят:

- Слышь, Танек, ну его, твой ремонт, в трещину. Ты лучше дай нам.

А она говорит:

- Ну, нате.

И дала, значит. И они там с ней на фуфайках - все двенадцать человек, какие в бухаловке с получки принимали активное участие - до утра вышивали в порядке очереди. А ей - ну хотя бы чего-нибудь. Встала, отряхнула себя и все. Правда, еще стакан красного после этого дела с мужиков скачала. Сказала, с целью кровь погонять по органам. Ну и пожрать тоже запросила сытно, а не просто закусить. И они все это требуемое ей обеспечили безоговорочно - и все довольны остались. И они, и она.

А Еремееву, значит, наотрез отказала. Как последнему. Он ей говорит, что ты, мол, это, не думай, что я на шару попользоваться хочу, я водяры взял и закусь сорганизую. Все, как в кино показывают, будет. А она говорит:

- Так бросила я водяру пить. Коньяк теперь употребляю и коньячные изделия. А кроме того, - говорит, - я новую жизнь начинаю заново.

- Перестраиваешься, что ли? - Еремеев у нее спрашивает.

А Танька ему:

- Во-во, - и ушла, стервоза жареная. И еще задом так, раз налево, раз направо, раз туда, раз оттуда - ну манекенщица, не ниже или даже эта вот мисс.

А Еремеев стоит, смотрит на ее общий вид сзади и думает:

- Эх, - думает, - классная баба. Блядь, конечно, всесторонняя, но зато ж и фигура, и ноги - да все части тела при ней и классные. И на лицо тоже ничего, красивая.

Хотя насчет красивости, если честно, с объективностью, судить, Еремеев сильно Танькины заслуги преувеличивал и превозносил. Фигура, ноги и остальное все по женской линии - это да, первосортное у нее было, а красивая Танька была, если ее с женой Еремеева непосредственно сравнивать. Еремеев же, он и сам точно не знает, как на ней женился, на Любке своей. По пьяному случаю получилось. Гуляли они в одной общей компании, отмечая всенародный праздник День Конституции, выпивали, а потом танцы начались под магнитофонные записи, и Еремеев, пока расчухивался, всех, кто хоть чуть более-менее покрасивей выглядел, порасхватали и порастаскивали, а Любка, значит, в единственном числе сидит и не танцует. Не берет ее никто с собой танцевать в паре. И Еремеев тоже, получается, один сидит. Ну вот он и вылез из-за стола и говорит ей, дескать это, пошли со мной танец станцуем медленный. А там, это, то-другое, потанцевали, все, потом еще попили, потом еще, а потом просыпается Еремеев, а Любка вместе с ним в одной кровати спит, и вся во сне такая счастливая и обрадованная, и улыбается до самых своих ушей, аж противно. То есть, видимо по всему, хорошее ей что-нибудь во сне вспоминается и снится. И так как-то само впоследствии произошло, что поженились они, Еремеев с Любкой, через ЗАГС, свадьбу отыграли, все, и стали, значит, совместно жить. И, конечно, Любка в скором времени Еремееву надоела до смерти. Сильно она все ж таки страшноватая была и вредная. Еремеев ей говорил:

- Я ж на тебе как женился? Как честный человек, можно сказать. А ты, это, недооцениваешь ни фига.

А Любка ему говорила:

- Да я могла хоть сто раз замуж пойти по любви и дружбе. И за хорошего человека. За Маслова, вон, Юрку могла и за Садошникова, тоже Юрку, который в сантехническом кооперативе начальником работает, - считала, наверно, что Еремеев не знает ничего того, что ни за кого она не могла пойти, благодаря своей блеклой наружности и возрасту, равному двадцати пяти годам с половиной.

И в таком плане пожили они с Любкой около полугода, наверно. А может, и меньше еще. Мало они, короче, успели пожить перед тем, как Танька Еремеева оскорбила в его намерениях и отказала ему бесповоротно. И он, конечно, сильно за себя и за свое мужское достоинство обиделся и за Танькой погнался вдогонку. Она, это, идет, вихляется, а он, значит, бегом за ней. Догнал, отдышался и говорит: