Путь Мури - Илья Бояшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но не успел весь этот теперь уже веселый и болтливый народ спуститься в долину, в которой заливались на все лады и трели большие и малые птицы, произошло то, чего втайне больше всего опасался Яков. Навстречу евреям попалась одна из многих банд, которых с плодовитостью крольчихи выпускает из своего дурно пахнущего лона любая война. Полупартизаны-полупьянчуги, неожиданно загородив дорогу, приказали толпе остановиться. После этого бандиты воткнули людям в ребра разнокалиберные стволы и погнали к жалкому, едва подающему вздохи, ручью. От этих собак несло не только псиной, но и той внутренней гнилью, которая сразу выдает живых мертвецов. Мури выпрыгнул из корзины и мгновенно растворился в траве. Местные духи также, словно капли, разбрызнулись в стороны – подальше от разборки. С другой стороны не заставили себя долго ждать демоны. Они тут же обрушились с неба, лихо притормаживая птеродактилевыми крыльями. Еще одна их темная стая планировала над горами, готовая спуститься. Но смерть так и не отмахнула флажком. Мужские и женские лбы, пропитавшиеся тропической испариной, оказались нетронуты, хотя прокопченные слуги ада прижимались все ближе к омертвевшим людям. Наблюдательный кот заметил: на краю румяного, поджаренного солнцем облачка привычно уселся ангел и, подперев бесплотными руками прозрачный подбородок, принялся ожидать скорой работы. Судя по тому, с какой искренней радостью бандиты сорвали с некоторых старцев ермолки и принялись топтать их, пощады ждать не приходилось. Яков один оставался спокоен. Жалкие космы его развевались.
– Что нам теперь делать? – раздался стон, обращенный к нему.
И вот что ответил старик:
– А теперь молитесь! Взывайте к Богу! Только Он и сможет спасти… Бог укроет и сохранит!
Одна женщина завизжала от ужаса и выдала единственные липкие мысли остолбеневших заложников:
– Сумасшедший! Ты всех погубил. Ты, проклятый, погубил всех нас. Горе, горе, не будет пощады!
Яков, словно не слыша, твердил:
– Молитесь Ему хотя бы сейчас!..
Тщетно: челюсти наглухо зацементировались, языки окаменели. А насильники рвали одежду с перепуганных женщин. Вонючие пальцы обнажали девушкам груди, но не их обреченная красота прельщала грабителей. Этих взломщиков сотрясала грубая, примитивная и торопливая жадность. Шеи и лифчики – вот что сделалось предметом тщательного осмотра. Цепочки срывались, кольца свинчивались, сбережения, запрятанные в потайных женских местах, немедленно изымались и рассовывались по карманам. Одежду грабители засовывали в мешки. И пяти минут не прошло, как голые старухи и женщины уже прижимали детей к дряблым животам, мужчины уныло сморкались и на всю округу источали запах пота. Во время этого поголовного раздевания демонята носились чуть ли не над самыми головами.
К счастью, наблюдатели с патрульного вертолета ООН разглядели творящееся внизу безобразие и тотчас вызвали подмогу. Раздался гул небесных машин. Банда рассеялась с удивительной быстротой, делающей честь любому воинству; лишь мелкие камушки, потревоженные бегством, постреливали на склонах и никак не могли угомониться. Не успев нашкодить, демоны шарахнулись в стороны. Ангел, облегченно вздохнув, растаял вместе с облаком. Армейские «кобры» уже облетали дорогу, а один вертолет опустился, поднимая тучу пыли; из его чрева вывалились миротворцы – настоящие бронированные черепахи. Грубый надежный запах солдатских ботинок и оружия разом привел всех в чувство. Ломаный английский, хрипло выкрикиваемый лужеными глотками, показался слаще хоров ангельских. Только тут старухи зарыдали в голос, а девушек с головы до ног окатил стыд. Здоровенные армейские парни вытряхивали мешки и бросали им платья. Торопливо одевшись, евреи принялись успокаивать детей, со многими из которых случилась икота. Затем все дружно спустились к ручью – смыть с себя следы страха. Все это время Яков старался справиться с трубкой, но пальцы издевались над ним. Наконец огонек удалось запалить. И тогда старик нагнулся над придорожной травой, не обращая внимания на шум и гам. «Эй, да что он там ищет? – спрашивали солдаты, уже построившие людей в маленькую колонну. – Передайте ему, пусть строится вместе со всеми. Мы отправляемся в лагерь».
Мури тотчас дал себя найти. Впрочем, старик не особенно удивился его появлению, заметив: «Куда ты денешься от консервов?»
Оказавшись в лагере беженцев, Свейнгеры, Шарумы, Алохи и прочие не на шутку разгулялись, отмечая свое спасение. Откуда-то появилась ракия и вино. Под защитой вышек и часовых всякий увидел себя героем. Кончилось тем, что заплясали даже старухи. Начальство разрешило галдящим не успокаиваться до утра. Яков сидел с котом и с мальчишкой Шейлохом в стороне от праздника. К его костерку постоянно наведывались парламентеры, упрашивая разделить с остальными общую радость, но упрямец только молча посасывал трубку. И тогда посланцы, разводя руками, возвращались и вместе с остальным хором вновь искренне свидетельствовали:
– Бог нас спас! Он спас нас, Он не мог не спасти, не помочь!..
Старые Шарум и Лейба Шахнович нараспев читали Давидовы псалмы. Под подобный речитатив многие уже строили планы: кто-то мечтал о Мюнхене, другие склонялись к венским пригородам. Дальновидные Свейнгер и Елохим замахнулись на Гудзон. Яков, слыша всю эту развязную болтовню, сердито выколачивал из трубки пепел. Затем старик обратился к Шейлоху:
– Родители твои, видно, осчастливят собой Америку. Ну-ка дай ощупаю твои ноги, малыш! Да не вертись, стой спокойно… – Потрогав затем икры мальчугана, он удовлетворенно произнес: – Хорошие у тебя ходули. Крепкие. То, что надо!
Всего на секунду отложил он затем главную свою драгоценность и отвернулся к Мури, который дремал на заботливо подстеленном одеяле. Шейлох успел схватить трубку и с присвистом затянулся. Затрещина не замедлила себя ждать.
– Убирайся к своему папаше, негодник! – взорвался Яков. – Чтоб я тебя больше здесь не видел! Вот чего ты добивался!
Довольному мальчугану ничего не стоило убежать к другим палаткам. Когда он, припрыгивая, улепетывал, старик невольно пробормотал:
– Хорошие ноги у этого Шейлоха! Хорошие, крепкие ноги!
У отшельника даже поднялось настроение. Однако он не преминул отчитать Баруха и его приятеля, как только эти два молокососа вновь приблизились просить прощения.
– Я слышал, Барух, ты громче и живее всех покрикивал «Бог для нас!», – встретил их Яков. – Так вот вопрос: только ли для вас Господь?
– Для кого же еще? – с настороженностью откликнулся Барух. – Впрочем, тебе, как никому, должно быть известно, с кем быть Богу. Сам же твердишь постоянно: не мы ли избранный народ?
Ответа было достаточно – вредный старик тотчас ухватился за повод:
– Это ты, Барух, твердишь, с кем быть Господу, а с кем – нет? Ты, возможно, впервые узнавший, что значит Его милость! А не попались бы нам по дороге насильники, ты бы о Нем и не вспомнил… Или прозрел Елохим, который не позднее чем вчерашним вечером камнем грозился убить моего кота? Вы ведь даже тогда не молились, когда стояли нагие и сопливые, все в дерьме! А сейчас голосите про свою избранность…
– Пойдем отсюда, – скрежеща зубами, вымолвил Елохим. – Немедленно возвращаемся…
Яков распалился:
– Вам, соплякам, едва отошедшим от страха, дано ли понять, кто есть Он?! Мюнхен и Вена – хорошенькие места, но лишь для того, чтобы отсидеться. Не жить, а отсидеться, чертовы вы тупицы!
Мури по-прежнему остался невозмутимым свидетелем горестных дум, в пылу гнева высказанных Яковом вслух. Никто более не отважился потревожить старого сумасброда. Яков отправился спать, не сомневаясь, что если кто и останется с ним, так только этот странный, но весьма сообразительный кот-шельма.
Крошечный дух, сделавший своим жилищем куст мелколистного шиповника, разглядел, как в полночь Мури выскользнул из палатки. Наблюдательная стихиалия была явно в курсе дела:
– Неужели ты собираешься покидать двуногого? Имей хоть каплю благодарности!
Мури мгновенно отыскал глазами ветку, на которой сидел критик, но промолчал.
– Как же его сердце? – укоризненно продолжал дух. – Оно привыкло к человеческому негодяйству, но уж точно, в чем не сомневается, так это в твоей преданности, лукавое животное.
– Какое мне дело до человеческого сердца? – ответил Мури, принюхиваясь к ветру.
– Старик огорчится!
– Что мне до старика?
– Как тебе еще не свернули голову?! – возмутился дух, протестуя против подобного цинизма. – Или ты в рубашке родился?
Здесь, так заурчав, что обитатель шиповника невольно онемел, Мури проявил истинный психологизм.
– Устремление! – кротко, со снисходительной укоризной, пояснил он глупцу. – Разве этого недостаточно для настоящей брони?
Далее путь кота пролегал от Зеницы до Баня-Луки, а от нее – к Приедору, Саве на город Крань. Когда Мури пересекал Тягловские горы, пришла зима.