Пурпурное Древо Порфирия - Лариса Чурбанова

Домогара умела и любила рукодельничать. Уже не первую холстину вышивала она оберегами и складывала в заветный сундучок - на приданое доченьке. Придет время - и сошьют из них узорчатые рубашки да рушники. Не стыдно будет и мужу показаться и свекру умываться подать. И пусть охранят ее Лебедушку Макошь и Рожаницы.

- Симаргл, деточки, он кореньям и травам хозяин, - объясняла княгиня притихшим детям. - Всю зиму гостит он у Макоши в тереме, а весною слетает на землю. Под его горячими лапами просыпаются растения, и все начинает цвести.

Малыши затаили дыхание и слушали мать. Дети любили, когда она забавляла их сказочными побасенками. Мальчишки-тройняшки замерли над своими деревянными солдатиками. "Какие же они у меня разные, " - в который раз умилилась Домогара. - "От одних отца-матери, в одно время рожденные, а так несхожи друг с другом". Кий- светлоглазый и светловолосый, с гордым разворотом плеч- весь в отца. А Щек и Хорив больше походят на нее- оба с черными глазками и вьющимися каштановыми волосиками. Только Щек- упитанный увалень, а его братец- худощав и верток словно ласочка.

- А тети зачем, для красоты, да? - не унималась девочка. Она пальчиком водила по рисунку, словно гладила вышитых женщин по светлым волосам.

- Не тети, а Рожаницы, - строго поправила ее мать, пряча улыбку. - Их зовут Лада и Леля.

- Леля? Как меня? - восхитилась непоседа.

- Как тебя, солнышко, лебедушка моя белая, - Лыбедь родилась вскоре после братьев, и считалась младшей в семье.

- Рожаницы шьют зверям теплые шубки, чтобы они могли снова родиться на земле, - продолжала княгиня свой рассказ. - Дабы род звериный не перевелся. Они всякое живое дыхание любят и берегут. А звери им служат.

- И волк? И мишка косолапый? - выспрашивала любознательная девочка.

- И волк, и медведь, и лисы с белками. Все что бегает или летает- все им подчиняется. Только заяц да рыбы безгласные, твари подземные- те Ящера подданные. Ему да помощнику евонному, Кощею Трипетовичу преданы.

- Ну, чему ты детей учишь, Домогара?! - прервал плавно текущую речь жены внезапно вошедший Ольгерд. - Почто им головы забиваешь своими языческими суевериями? Вот услышал бы тебя Порфирий- задал бы по первое число.

- Уж с кем-кем, а с отцом-настоятелем я завсегда договорюся, - со смешком отмахнулась княгиня. - Он человек с понятием, не то, что некоторые.

- Экая ты, баба, упертая! - в сердцах сплюнул князь. - Меня не боишься, так хоть Бога побойся- крещеные ведь они, христиане!

- Да что ты распалился? - досадливо оборвала его жена. Сегодня Домогара пребывала в миролюбивом настроении, словно белая огромная кошка, угнездившись среди своих кошенят. Она мало не мурлыкала за рукодельем и против обыкновения совсем не хотела ругаться с Ольгердом. - Лучше сказывай, с чем припожаловал. Али просто так заглянул?

Тяжелая тень государственных забот скользнула по челу князя.

- Какое там просто так, - удрученно отозвался он. - Я предупредить зашел, чтоб сегодня из терема ни ногой.

- Вот здрасьте! А я к обедне собиралась.

- Богом прошу тебя, Домогара, сиди дома! - взмолился Ольгерд. - Боричевские волхвы, слышь, у нас объявились. Сама знаешь, что они в Луцке да Городце творили, сколько баб да молодаек порезали!

- Глупости говоришь, муженек, - возразила Домогара. - Ну, кто поверит, что я зерно гною?

- А нешто Мирослава из Луцка хлеб прятала? Да она свое последнее роздала, чуть не в сермяге ходила! А когда чревный мор был, кто, не боясь заразы, с отварами по дворам ходил? - Бледное лицо Ольгерда полыхало отчаянием. - Думаешь, пожалели ее? Волхв указал- и готово, даже хоронить нечего. Оголодал народишко. Тот год недород, этот неурожай. Зима тяжелая была. Скотина от бескормицы дохнет, у людей животы с полынного хлеба пухнут. - Князь горестно опустил голову. - Сейчас свечу поднеси- и полыхнет! Вынут боричевские перед тобой хлеб или рыбу, да скажут, что ты припасы прятала- разорвут!

Домогара промолчала. Но мужу хорошо было известно это выражение ее лица: поджатые губы и упрямо выпяченный подбородок. "Черт с ней!" думал Ольгерд, хлопая дверью светелки. Князь не надеялся на благоразумие жены, но он оставил у ее покоев вооруженную охрану и дал им вполне определенные указания.

Весна в этом году была ранняя, но на удивление холодная и неприветливая. Снег быстро сошел, но тепло так и не наступило. Теперь черные проталины были скованы жесткой коркой льда. Набухшие было почки прибило ударившим морозом, и деревья стояли угловатые и мрачные, словно в немом отчаянии протягивая худые ветви к стеклистому небу.

Безысходность витала в воздухе. Изможденные лица людей пугали своим отчужденным выражением. Перед соборной церковью собралась толпа. Время было к обедне, но народ не шел внутрь, а толпился на площади перед входом, жадно внимая вещавшим ораторам.

- И по всей земле русской все тож! - напряженно, с подвизгом, выкликал один из них: высокий и худощавый, с длинными черными волосами, похожий на ворона. - Отреклися от дедовой веры, от старых богов, вот они от вас и отвернулись. Не греет светлое солнышко, не слетает на грешную землю крылатый Симаргл. - Тут волхв откашлялся, обвел своих слушателей тяжелым ищущим взглядом. - Токмо страшнее неверия губят народ колдовки. Гноят хлебушек, словно геена огненная пожирая мед, и рыбу, и муку. Но господин мой Ящер даст вам узреть тайное! - Оратор взмахнул рукой, и его темно-синие просторные одежды метнулись, словно крылья птицы.

Речь перехватил его напарник, невысокий здоровяк, тоже одетый в синее.

- Внемлите! И на ваших глазах свершиться чудо! Узрите вы спрятанные колдовками припасы. В своем теле держат они их, распухая на чужом горе.

- Неужели сие возможно?- спросил вполголоса Ольгерд у настоятеля. Они, окруженные дружиной, стояли чуть поодаль толпы, наблюдая за происходящим.

- Господь сотворил человека из земли, составлен он из костей, да жил кровяных. А сверх того не может в нем ничего быти, противно сие законам божеским. Только дело сейчас не в этом, сыне.

- А в чем же, ешкин хвост? - не сдержавшись, ругнулся князь.

- В том, кому поверят люди, в том, чему они захотят поверить, - грустно проговорил монах. Для своих почтенных лет он выглядел вполне моложаво, только пробивающаяся седина и разбегающиеся морщинки выдавали его возраст. Но сегодня он весь как-то согнулся и потух, словно озлобленность, витающая в воздухе, спеленала его. Казалось, даже слова слетали с его губ через силу.

- Всегда же легче сказать себе: не я упал, но это он меня толкнул. Он виноват, он враг. Вот и сегодня случиться то же самое. Люди растерзают баб, якобы виноватых в недороде, выпустят пары и успокоятся.

- Я этого не допущу, - отрезал Ольгерд. - Дружина...