Добрая фея - Фрида Митчелл

— Простите, я не хотел огорчить вас, — упавшим голосом сказал Генри, сожалея, что затеял этот разговор.

Хилари проглотила слезы и передернула плечами.

— Вы не виноваты, в жизни такое случается.

Она, разумеется, умолчала, что отца подкосило известие о ее преждевременных родах. Сама Хилари долго и тяжело болела и не смогла вылететь в Австралию на похороны. В свою очередь, и самые близкие Хилари люди — мама и сестра — оказались не в состоянии прилететь в Англию и поддержать ее в нелегкое время. Так одна беда повлекла за собой целую цепочку трагедий, поразивших ее семью из-за неверности Макса.

Даже теперь Хилари частенько просыпалась по ночам от кошмаров, не в силах поверить, что отца больше нет. Врачи сказали, что Хилари быстрее смирилась бы с утратой, если бы присутствовала на похоронах и вместе с другими выплакала свое горе. Но врачи не знали нюансов…

— Вы чересчур напряжены, — сказал Генри. — Расслабьтесь и наслаждайтесь поездкой.

— Я чувствую себя превосходно! — заверила Хилари.

Автомобиль остановился на перекрестке перед красным сигналом светофора, недовольно рявкнув мощным мотором. Генри прищурился и окинул спутницу изучающим взглядом.

— В самом деле? — На его бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул.

Хилари потупилась и сжала кулачки так, что костяшки пальцев побелели. Ей нечего было ответить, и она молча уставилась в окно, пытаясь сохранить невозмутимость. Все будет замечательно, просто великолепно, убеждала она себя. В голове крутилось выражение, заготовленное для первого урока с Доминико: «Из огня да в полымя».

Постепенно внутреннее напряжение стало спадать. Автомобиль жадно поедал мили, проносясь мимо горного хребта, позолоченного мягким солнечным светом. Это было захватывающее зрелище!

Какой-то согбенный старик вел за собой по обочине ослика, ушастую голову которого венчала огромная соломенная шляпа. Хилари усмехнулась: бывают же чудеса на белом свете!

В последнее время жизнь казалась ей бесконечным боем, в котором испытываются на гибкость и прочность ее мозговые извилины и нервы. Иногда возникала уверенность в скором очищении от скверны тяжких воспоминаний и мерзких кошмаров, надежда, что Валери и другие близкие друзья не зря стараются ободрить и обнадежить ее, предрекая скорое выздоровление. Но порой хандра низвергала ее в темную пучину депрессии, и тогда казалось, что ей не суждено увидеть свет в конце тоннеля.

Мать уговаривала Хилари перебраться в Австралию. Хилари дважды навещала родных после смерти отца, но жить в Южном полушарии ей не хотелось. Она была рада, что сестра и мать сумели превозмочь утрату близкого человека и найти свое место в незнакомой стране.

Хилари чувствовала себя не в своей тарелке в их новом доме. Возможно, причиной тому стала кончина отца, еще более вероятно — привычка к самостоятельному существованию в собственном гнездышке. Однако те две поездки в Австралию вполне убедили Хилари в том, что ей не стоит менять обстановку и образ жизни. И она предпочла одиночество.

Следя за дорогой, Генри время от времени отвлекал Хилари непринужденным разговором, не углубляясь в серьезные материи, и постепенно к ней вернулось душевное равновесие. Причиной же легкого волнения, которое она все же ощущала, явились не мрачные мысли, а близость стройного и широкоплечего брюнета.

— Вот мы и проделали половину пути, пора перекусить!

Генри свернул с шоссе на подъездную дорожку перед старинным трактиром, прилепившимся у горы. Солнечные зайчики весело скакали по брусчатке просторного двора, окруженного апельсиновыми деревьями.

— Сказочное местечко! — восхитился Генри, выйдя из автомобиля и распахнув дверцу для Хилари. — Скоро вы убедитесь, что подобных уголков в этой стране немало, — продолжал он, не стараясь скрыть гордость за Францию.

Хилари поймала себя на мысли, что ей приятно столь искреннее выражение чувств мужчиной, обыкновенно выглядящим холодным, властолюбивым и бесстрастным. Одно время ее сходным образом заинтриговал и Макс: он подкупил ее своим пренебрежением к женщинам, которым разбил — ради самоутверждения — сердца, мальчишеской увлеченностью наукой, готовностью отстраниться от всего света — ради их с Хилари благополучия и счастья, и тысячей других фокусов, на поверку обернувшихся хладнокровным фарсом.

Подозрения и сомнения на его счет не оставляли Хилари и до омерзительной истории с Мьюриел. Целый год ее не покидало ощущение, что их брак похож на замок на песке. Однако поразительная способность Макса убеждать окружающих, что черное — это белое, магическим образом заставляла Хилари винить во всех неприятностях только себя. А когда она обнаружила, что беременна, то совершенно позабыла все опасения и страхи, от счастья воспарив под облака.

Хилари стиснула зубы: какая же я дура, законченная тупица! Расплатой за легкомыслие стала истерзанная душа…

— Здесь великолепно готовят! — вещал Генри. — Никто во всей Франции не владеет секретом приготовления такого кассуле, кроме папаши Пьера.

Хилари заставила себя вернуться из ада воспоминаний в приятную действительность и прислушаться к тому, что пытается втолковать ей спутник.

— А что такое кассуле?

Генри взял ее за руку и повел к столикам, виднеющимся за распахнутыми дверями трактира. Сделано это было естественно и непринужденно, однако Хилари ощутила удар тока и едва не вырвала ладонь. Этот большой мужчина бесцеремонно вторгся в ее защитное поле и оттого вдруг стал ей неприятен.

— Так что это за блюдо? — повторила она дрожащим голосом.

— Как, вы не пробовали кассуле?! — изумился Генри и печально покачал головой. — Придется мне всерьез заняться ознакомлением вас с отрадными явлениями этой жизни! — Он с видимым удовольствием отметил, что лицо Хилари окаменело при этих словах, и с садистским наслаждением продолжил:

— Кассуле — бобы в горшочке. Но сказать так — значит, не сказать ничего. Кассуле — это поэма из белой фасоли, баранины, окорока, чесночной колбасы, пряностей и… я затрудняюсь перечислить все. В сочетании с красным вином это блюдо кажется божественным. А вина во Франции первоклассные!

Внутреннее убранство трактира, выдержанное в типично французском стиле, было не менее восхитительным, чем само здание и окружающий его пейзаж. Белые стены, украшенные декоративными фаянсовыми тарелками, и пол из терракотовых плит, большие вазы с цветами там и сям создавали атмосферу тепла и уюта. Столик рядом с огромными распахнутыми в сад окнами, казалось, манил гостей к себе, млея в ласковых лучах нежаркого солнца, запутавшегося в ветвях деревьев и подмигивающего двум упитанным котятам, свернувшимся калачиком на подоконнике. В это сказочное царство и пригласил Хилари ее спутник.

Это воистину был иной мир — наполненный светом, яркими красками и теплом. И внезапно туманная и промозглая Англия со всеми ужасами минувших месяцев осталась где-то далеко-далеко, оттесненная ослепительным и цветущим югом Франции.

— Вот так гораздо лучше, — удовлетворенно заметил Генри.

— Что именно? — Хилари вздрогнула, сбрасывая оцепенение.

И не успел солидный улыбающийся мужчина средних лет склониться над их столиком, чтобы принять заказ, как Генри доверительно прошептал ей:

— Наконец-то вы расслабились!

Кассуле по рецепту папаши Пьера — того самого обаятельного и добродушного толстяка, который принял заказ, оказалось действительно божественным блюдом. Хилари съела его с аппетитом, проснувшимся в ней впервые за многие месяцы, — его не подпортили ни подозрительно интимная атмосфера, окутывающая их столик на двоих, ни близость Генри. Хилари уплела все до крошки едва ли не с жадностью голодной собаки.

— Восхитительно! — выдохнула она, кладя на тарелку приборы и откидываясь на плетеную спинку стула. От выпитого вина щеки ее порозовели. — Благодарю вас, Генри!

— На здоровье! — Он окинул ее безмятежным взглядом. — Оказывается, вы не принадлежите к тем женщинам, которые довольствуются листиком зеленого салата и морковкой!

— А вы приняли меня за такую?! — Она с негодованием сверкнула глазами и распрямила плечи.

— Я не был в этом уверен. Впрочем, вы не первая и не последняя из жертв нашего времени, превращающего стройных женщин в древесных гусениц.

— В древесных гусениц?! — Хилари покрылась красными пятнами. Да какое он имеет право называть меня так?! — Вам нравятся толстухи? — задыхаясь от гнева, спросила она.

— Вовсе нет! — невозмутимо ответил он. — Мне нравятся женщины, остающиеся такими, какими их создал Бог: толстыми или худыми, высокими или небольшого роста. Когда женщина уверена в себе, это делает ее лицо и тело прекрасными.

— Вот оно что! По-вашему, толстухи с двумя-тремя подбородками столь же привлекательны, как худенькие красотки?