Хождение во власть - Анатолий Александрович Собчак

Дача Ельцина охраняется: человек шесть или восемь с автоматами, не больше. Вошел — обмер. В комнате все российское руководство. Хватит одного взвода спецназа на всю российскую государственность.

Ельцин спросил, что посоветую. Говорю: надо собирать российский парламент. И чтобы он заседал непрерывно.

Ельцин: Это мы уже решили. Сейчас принесут текст воззвания к гражданам России, а потом надо думать, оставаться здесь или ехать.

Мнения разделились. И то и другое — опасно.

Хасбулатов: Я еду сразу, как получу текст, а вы решайте сами.

Текст приносят. Исполняющий обязанности Председателя Верховного Совета России уезжает в „Белый дом“. Кажется, на частной машине. Чтоб не опознали.

Я стал настаивать: нужно прорываться за Хасбулатовым. Есть ли другая дорога? Очень боюсь тех десантников на повороте у кольцевой дороги.

Говорят, другой нет. Если только пешком.

Я: Все-таки это президентский кортеж… Давайте выставим государственный флаг — и в путь. Только быстрее!

Пока Борису Николаевичу одевали бронежилет, его дочь повторяла: „Папа, успокойся, теперь все зависит только от тебя“.

Впрочем, явных признаков волнения никто не высказывал. Даже жена президента, Наина Иосифовна.

Спрашиваю у Ельцина, нужен ли я в „Белом доме“ или могу вернуться в Ленинград. Он говорит: „Езжай“. Уточняю: „До Кутузовского я за вами, а там — по обстановке“. Если проскочим — мне назад, на кольцевую и в Шереметьево.

Слава Богу, десантников уже нет. То ли поехали нас брать и мы разминулись, то ли это другая группа захвата опоздала на усовскую дачу (как потом мы узнали, на десять минут).

Едем быстро. Впереди ГАИ, а потому машины уступают нам дорогу. Танки и бронетранспортеры — не исключение. Машины сопровождения прикрывают автомобиль Ельцина с боков. Кольцевую проскакиваем за несколько минут. Дальше — Рублевка. Это узкое шоссе, но и здесь бронетранспортеры, завидя нас, съезжают на обочину. Хорошо, что их немного.

Прорвались. Теперь мне — на Шереметьево. А там узнаю́, что самолет на Питер только через два с половиной часа.

Стал ожидать, коротая время за работой с текущими документами. В это время в депутатскую комнату вошли трое. Дежурная спросила их: кто они? Показывают удостоверения. Я говорю Олегу: „Готовься“. Он: „Я одного из них знаю“.

Прошли в буфет. Олег за ними. Возвращаются вместе, говорят, что они из службы по борьбе с валютчиками (как выяснилось потом, работники МВД) и намерены меня охранять до трапа самолета. Теперь у меня уже четыре охранника.

Они помогли мне по спецсвязи аэропорта выйти на мэрию и дать необходимые распоряжения о взятии под охрану телевидения и созыве сессии городского Совета. Мне говорят, что это уже сделано. Выясняю ситуацию. Командующий Ленинградским военным округом генерал Самсонов уже вышел в прямой эфир и объявил о чрезвычайном положении. В остальном все спокойно, войск в городе нет.

Позже я узнал, что арестовывать меня собирались в Пулковском аэропорту. Но начальник ленинградского ГУВД Аркадий Крамарев по своей инициативе выслал мне навстречу машину с ОМОНом. Да и мои помощники приехали.

Ныряю в автомобиль — и в штаб военного округа. Охрана остается внизу. Потом они рассказали, как торчавший в холле гидасповский охранник из-за моей спины, весь сияя, показал моим ребятам язык.

На втором этаже — кабинет командующего. Дверь нараспашку, комната пуста. Ору на все здание: „Что за бардак! Кабинет командующего не охраняется!..“

Откуда-то бежит перепуганный подполковник. В иной ситуации он бы меня не пустил, но тут вытягивается. Я продолжаю: „Ведите к командующему!“

— Есть! Они вот там заседают…

— Немедленно проведите!

Спускаемся на первый этаж, там все они и сидят. Самсонов, Курков (начальник КГБ), Саввин (командующий внутренними войсками), Викторов (начальник Северо-западного пограничного округа). И, конечно, Гидаспов, первый коммунист области. А также начальник ГУВД Аркадий Крамарев, недавно назначенный Ленсоветом. Он единственный свой.

Вижу, что растерялись, и с порога не даю им открыть рта. Произношу целую речь, напоминаю о генерале Шапошникове, который в 1962-м отказался в Новочеркасске стрелять в народ, объясняю, что с точки зрения закона все они — заговорщики и, если хоть пальцем шевельнут, их будут судить, как в Нюрнберге нацистов.

Укоряю Самсонова: мол, вспомните, генерал, о Тбилиси… Вы же там 9 апреля 1989 года чуть ли не единственный вели себя как разумный человек: от исполнения преступного приказа уклонились, остались в тени… Что ж вы теперь? Связались с этой бандой… Это же незаконный комитет!

Самсонов: А почему незаконный, у меня есть распоряжение…

— Вы прекрасно знаете, что я один из разработчиков Закона о чрезвычайном положении, и есть только четыре ситуации, когда оно может быть введено на конкретной территории. Это — эпидемия, эпизоотия, стихийные бедствия и массовые беспорядки. Что из этого наличествует?

Самсонов: Но мы вводим на всякий случай… У меня приказ. Есть шифрограмма…

— Покажите.

— Не могу. Она секретная.

— Тогда ответьте, есть в ней слова: „ввести в городе Ленинграде чрезвычайное положение“?

Самсонов: Таких слов нет.

— Я знаю, что нет. А вы вспомните генерала Родионова на Съезде народных депутатов СССР. Он 9 апреля тоже превысил приказ. Ему велели всего-навсего взять под охрану ряд объектов, а он войска на людей бросил. И вы туда же?

Гидаспов: Что вы на нас голос повышаете?

— А вы вообще замолчите. Неужели не понимаете, что своим присутствием уничтожаете собственную партию? Вам бы сейчас не здесь сидеть, а по улицам бегать и кричать, что КПСС не имеет к этому никакого отношения.

Гидаспов: Но у нас хозяйственный развал, промышленность падает…

— Ложь. Промышленность Ленинграда выполнила план по первому полугодию. (К Самсонову): Виктор Николаевич, я прошу сделать все, чтобы войска не вошли в город!

— Хорошо, я сделаю…

Еду в Мариинский дворец, в мэрию. Выясняю: возвращается из поездки наш вице-мэр, контр-адмирал Вячеслав Щербаков. Договариваюсь с телевидением о выступлении в прямом эфире в телепрограмме „Факт“. Это будет в 20.20.

С Щербаковым и Яровым, председателем областного Совета, — обоих их путчисты включили, не