Светлый град на холме, или Кузнец - Татьяна Иванько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А она будто ускользает всё время из моих рук. Хотя я уверен в ней. Я не сомневаюсь в её любви и тем более верности, но она настолько внутренне свободна, что это пугает меня. Мне это снится по ночам… В тяжёлых, мучительных снах… Правда чаще я вижу эти сны, когда мы разлучаемся…
Я замечал, что она называет меня Кай, когда хочет будто отдалиться от меня. Будто льдом проводят мне по коже…
Вот как сейчас, когда мы заговорили об Иваре, его дочери и Рауде.
— Ты сам это придумал или Ивар сказал тебе? — она смотрит на меня. Конечно, прочла всё, как и всегда. Всегда читает мои мысли. Я её могу прочесть, но только если она сама этого хочет.
Конечно, это сказал мне Ивар. Когда стало известно о беременности Астрюд. Будто и невзначай, будто и не мне, он обронил:
— Теперь дроттнинг житья не даст, сама не рожает, а наша девочка скоро первенца хакану Рауду родит.
Я ни одного мгновения не думал так, как сказал, но не вытерпел и уколол её этим.
Сигню села на лавку, что стояли вдоль стола. Она сидела всегда в кресле напротив меня, но сейчас все ушли и мы собирались выходить. Она села на скамью, будто разом потеряв силы. Опустила плечи, рука спокойная, но бледная на столе, а вторая, бессильная — на коленях…
— Послушай, Сигурд, — её голос зазвучал совсем иначе, не так, как перед этим. — Ты… Только не перебивай меня, не бесись, не думай, что я это говорю потому что разлюбила тебя или…
Мне уже стало не по себе от этого предисловия… Я сел в своё кресло, оно в шаге от того места, где сидела Сигню.
— Словом, тебе надо взять другую дроттнинг.
Я вздрогнул, вскочил. Мигом пронеслись в голове мысли: любит другого, разлюбила меня…
— Сигню… Ты о чём говоришь!? От обиды за мои глупые слова?… — я вспыхнул, мой лоб, мои щёки, моя грудь запылала. Взять другую дроттнинг. Другую!?
Сигню подняла на меня прозрачные голубые глаза:
— Седьмой год идёт, Сигурд, я бесплодна. Свее нужны наследники. Нельзя, чтобы страна осталась после нас ничьей.
— Этого не будет! — восклицаю я.
Мне больно. Мне, как и ей, больно говорить о том, что у нас нет детей. Но я себя не виню, как она…
— Седьмой год… Ну и что?! Всему свой срок. Значит это испытание послано нам Свыше! Нам всё удалось и удаётся слишком легко. Что-то должно быть…
— Это не что-то. Это самое важное… Самое важное дело дроттнинг. Все мои дела — ничто по сравнению с тем, что ты должен получить наследников. Свея должна получить наследников, — она смотрит на меня слишком серьёзно. Слишком много в её взгляде тяжёлой и уже многолетней боли. Вот и я читаю твои мысли, Сигню.
— Замолчи! — не выдержал я. Сжимаются руки… Другую… — Замолчи, я не могу этого слышать!
— Сигурд… — она смотрит на меня огромными небесами.
Взять другую…
Меня будто вихрь подхватил. Я подскочил, сорвал её с этой лавки и, подняв на руки, прижал к себе. Я прижимаю её к себе, я хочу её объятий, её тепла, надышаться её ароматом…
Другую дроттнинг…
Мой закон «Пожар или война» действует по-прежнему. Больше того, мы пользуемся им часто. Слишком часто для йофуров, для тех, что женаты шесть с половиной лет. Куда чаще, чем прилично тем, кому полагается спать на разных половинах терема.
И мы остаёмся здесь надолго, почти весь день.
— Не говори мне больше этого никогда, Сигню, — прошу я.
Мы лежим рядом. Она повернулась на живот, пот капельками на гладкой коже, ручейком по ложбинке вдоль позвоночника… Приподнявшись, подпирает голову, отягощённую волосами, волнами растёкшимися по постели, смотрит на меня:
— Я не могу думать только о своём счастье. Не могу думать только о себе. Я должна думать о тебе, о том, что ты завоевал и строишь…
— Мы завоевали и строим это вместе, — твёрдо говорю я.
Боги! Может я и ревную её так безумно ещё и потому, что мы бездетны. Чем мне удерживать её около себя?
— Сигурд…
— Нет, теперь ты послушай, — я тоже приподнимаюсь на локте. — Давай этот разговор отложим.
— На сколько? — спрашивает она.
— Навсегда. Не будет другой дроттнинг, — твёрдо говорю я. — И дети оказываются бездарными правителями и губят всё, что возвели отцы. Пусть всем распоряжаются Боги. Если у нас должны быть дети, они будут. А — нет, значит, преемника выберут алаи.
Сигню ложится на спину, смотрит на меня, я опять могу прочитать, что она думает, мысли её о любви, одна нежнее другой.
— Любовник говорит в тебе, не конунг.
— Пусть так. Но я лучше умру, чем перестану быть твоим любовником, — я протягиваю руку к ней…
Перестать быть одним целым… Как ты можешь о таком даже думать, не то, что говорить?! Как ты можешь, Сигню?
Вот как мне не ревновать…
Глава 2. Собаки умирают собаками
Дни текут за днями, скоро рожать жене Рауда, Астрюд. Юная и прелестная, поначалу мы с ней сблизились, но скоро родители наговорили ей обо мне такого, что сероглазая, тонкая девушка, до этого чуть ли не влюблённая в меня, стала скованна при мне, начала смущаться и отводить глаза.
Я перестала навязывать ей своё общество. Но с Рауда взяла слово следить за её здоровьем и если что-то пойдёт не так в родах, непременно позвать меня.
Рауд, как и все другие алаи время от времени отправлялся в один из городов, объезжая заодно все форты. Рожать Астрюд ещё через шесть недель, полтора лунных месяца, поэтому он спокойно отправился в компании Стирборна, с которым они всегда были близки, а после женитьбы обоих, сблизились особенно.
Я была рада дружбе двух счастливых мужей, когда-то так много болтавших о своей любви ко мне. Забавно теперь было вспоминать об этом, глядя на них, светящихся от счастья.
Исольф только из моих ближних алаев продолжал оставаться одиноким «Ледяным волком». Он посвящал себя книгам и службе Свее и оставался мне другом, с которым мы нередко ездили по делам вместе или иногда проводили время
