Королевы смеха. Жизнь, которой не было? - Сергей Капков

Для меня не стоял вопрос, буду ли я артисткой: я твердо знала, что буду. Поэтому не понимала, зачем иду в первый класс, когда я уже готова поступать в театральный вуз, хотя в то время об их существовании я даже не знала, так как жила в эвакуации в Новосибирске.

Когда же я поступала в театральное училище и читала басню, то заливалась искренним, детским смехом. А когда прочла стих Ходасевича о «сомнительных девах» и «грошовый дом свиданий», комиссия была поражена. Почему это дите (а я действительно выглядела совсем юной девочкой, наше военное поколение формировалось позже, мы отставали в физическом развитии от своего возраста) решила взяться за такую тему? И меня дослушали до конца и чуть ли не зааплодировали.

– Значит, вам с первого раза удалось покорить будущих педагогов!

– Не совсем так. Меня, если можно так сказать, взяли на испытательный срок, на полгода. Решили понаблюдать: если то изумление, которое я вызвала на экзамене, оправдается, значит – все правильно.

Училась я в самом престижном театральном училище – Щукинском, где работали выдающиеся педагоги. Они пестовали нас должным образом, так как понимали, что обязательно должны дать нам элементарную профессиональную грамотность (не талант – он или есть, или его нет, а именно грамотность). Я низко кланяюсь «Щуке».

Это был «золотой век» Щукинского училища. Вели наш курс Вера Константиновна Львова и Леонид Моисеевич Шихматов – гении в своей профессии. Нас воспитывали Кольцов, Катин-Ярцев, Понсова, я немного поработала с Мансуровой. А какие были однокурсники! Ну, Щукинское училище вообще славилось красивыми женщинами и красивыми мужиками, а тут собрался «цветник»: Стриженов, Шворин, Лановой, Сатановский, Ширвиндт, Державин, Панич, Ливанов, Лева Борисов. Мне, маленькой студенточке, они казались богами.

– Наверное, учиться в такой компании было необычайно весело и интересно?

– Я не могу сказать, что это были веселые годы. Они были очень серьезными в постижении профессии, которую я выбрала. А я человек очень серьезный… в глубине души. Это сейчас я стала несколько ироничной, и на что-то могу всего лишь пожать плечами или улыбнуться. А тогда я была робкая, худенькая девушка с косичкой. И я не помню, чтобы мы выпивали, курили. Мы очень серьезно относились к жизни, и если шли в кафе «Мороженое», то, в лучшем случае, заказывали бутылку вина на пять-шесть человек. Ну, Вы понимаете, что от этого не спьянишься… Если мы собирались у кого-то дома, то заводили пластинки и танцевали.

Время было сложное. На нашем курсе учились еще участники войны, например, Лазарь Усач – в дальнейшем замечательный эстрадник. Конечно, были разные индивидуальности, и Шура Ширвиндт и тогда был ироничен, очарователен и нравился женщинам. Но на первом месте была серьезная, напряженная работа.

Училище я окончила с красным дипломом.

– И вас сразу пригласил Николай Павлович Акимов в Ленинградский театр комедии. Он специально приезжал в Москву отбирать молодежь?

– Акимов сам был вахтанговцем, и одна из его жен – замечательный режиссер Ремизова – тоже вахтанговка. Этот театр всегда поддерживал Николая Павловича в трудную минуту, и Акимов старался брать выпускников именно оттуда. Ему легче было находить с щукинцами общий язык.

Но я поначалу такому приглашению даже удивилась. «Как, в Ленинград? У меня здесь квартира, мама с папой…» Но наши педагоги были мудрыми людьми. Вера Константиновна Львова сказал: «Инна, это твой театр, это твой режиссер. Через три годы ты станешь настоящей актрисой». Так и произошло.

Шесть с половиной лет, проведенных у Акимова, были царской жизнью. Я не боялась выходить на сцену с первых же дней, потому что он сразу представлял, по какому пути меня вести, как правильно меня использовать.

Я сейчас смотрю, как с жизнью меняются художники. Не в лучшую сторону, доложу я вам. Когда режиссер становится политиком, актер – режиссером, это неправильно. Каждый должен заниматься своим делом, к чему стремится сердце.

– Значит, Акимов, приглашая вас в свой театр, уже разглядел в вас талант комедийной актрисы?

– Да, ему понравились отрывки, которые я показала, и он сразу же меня взял. У Акимова я играла то, что и должна была играть – комедии. И сейчас вряд ли смогу сыграть что-нибудь душещипательное, потому что никто же не поверит. В спектакле «А зори здесь тихие» в Театре на Таганке я рыдала на всю Ивановскую, провожая Васькова, а зрители смеялись.

У Акимова я получила и любовь, и ласку, и воспитание. Причем, Николай Павлович не читал нотаций, а воспитывал собственным примером, вниманием и состраданием. Он умер от сердца в 68 лет. Люди недушевные не умирают от сердца. Может быть, не умирают вечно. Ему можно было позвонить и сказать: «Николай Павлович, у меня проблемы». Он отвечал: «Знаете что, захватите бутылочку сухого вина и приходите!» – и помогал тебе подняться над обстоятельствами.

– Не вспомните ли что-нибудь из его советов, высказываний?

– Пожалуйста. «Вы знаете, почему у свиней шея не двигается? Она же свинья, она же не может посмотреть на небо». Какая прелесть, правда?

Или такая фраза: «Инночка, избегайте жизненных сквозняков, избегайте драматических ситуаций. Вы научитесь плакать, потому что у Вас начнут сдавать с годами нервы. Но все равно, берегите свой дар. Меня тревожат Ваши постоянные женитьбы…» Я отвечала: «Но я же один раз вышла замуж!» – «Ну, видите, неудачно. Мой подаренный сервиз оказался прочнее вашего брака».

Атмосфера в театре была чудеснейшей, актеры относились друг к другу поразительно. Ты пришел в труппу, Елена Владимировна Юнгер здоровалась с тобой так, будто ты народная артистка, а не она. Там нельзя было «стучать», наушничать. Если ты приходил к Акимову с поклепом на кого-нибудь, он презирал в первую очередь тебя. Он был настолько вкусово воспитан, что его ранили даже ненаманикюренные ногти актрисы. Это был человек другого века.

– А почему вы уехали в Москву?

– Я очень соскучилась по дому. Если бы я родилась в Ленинграде, все было бы нормально. Этот город лучше Москвы. А тут женитьбы, разводы, всякие бытовые обстоятельства – год театр снимал мне номер в гостинице «Европейская», потом предложили комнату в квартире. Я привыкла к более комфортной жизни, и меня потянуло в Москву, к родному дому, где были родители, бабушка с дедушкой, роскошная квартира. Николай Павлович сказал: «Инночка, Вы делаете огромную ошибку, уходя из театра, где вы любимы». И это действительно было так.

– Вы уезжали в неизвестность. Тем более, уже с первых шагов на сцене Театра на Таганке было ясно, что ленинградского успеха не повторится.

– Да, и было отчаяние. Я понимала, что второго такого театра не будет. Не скрою, что было приятно, когда в Ленинграде тыкали вслед пальцем: «Вон Ульянова идет!»