Империя проклятых - Джей Кристофф

Она никогда раньше не видела, как вампир по-настоящему пьет кровь из смертного – те несколько глотков, которые она видела по дороге сюда, не могли сравниться с ужасом происходящего. Потому что в глазах юноши не было страха, когда ему в шею вонзились клыки. В них отражалось блаженство. Он застонал, когда Кейн впился глубже, и глаза юноши закатились, а губы изогнулись в эйфорической улыбке. И если бы его руки не были прижаты к бокам, он бы наверняка обнял существо, которое его убивало.

Потому что Кейн именно убивал его…

– Прекрати, – сказала Грааль.

Она боролась в неумолимой хватке Хоакина, охваченная ужасом и яростью.

– Скажи ему… Нет, прекрати! ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО!

Палач не обратил на нее никакого внимания. Юноша в его объятиях напрягся, дыхание у него стало прерывистым, улыбка угасала. Но вампир все равно пил, стонал, рычал. Издав последний вздох, его жертва задрожала, как любовник, достигший оргазма, каждый его мускул напрягся в истоме. А затем Кейн ослабил свою убийственную хватку, позволив телу безжизненно, с глухим стуком упасть на снег.

Палач ухмыльнулся, между его губ тянулись рубиновые нити украденной жизни.

– Вот теперь и тебе найдется место, девочка.

И, развернувшись на каблуках, он зашагал вслед за Сорайей и Матерью-Волчицей. Диор посмотрела на мертвого юношу, изо всех сил сдерживая рвоту. Хоакин обменялся взглядом с другим рабом, но, глубоко вздохнув, поднял Диор и втолкнул ее в зловоние и давку, царившее в клетке с другими «ценными трофеями», и запер за ней дверь. Его сородич подхватил свежий труп, словно это была охапка соломы, и, не оглядываясь, пара зашагала к костру, а Элайна, виляя хвостом, следовала по пятам за своим хозяином.

– Хоакин? – раздался чей-то голос.

Юноша остановился и повернулся к фургону, куда поместили Диор, заморгав при виде фигуры, которая теперь тянулась к нему сквозь решетку. Конечно же это была Исла, девушка-оссийка, ругавшаяся на Габриэля из-за картошки и сказавшая Диор, что лучше б они оставили ее в покое.

– Исла? – прошептал он.

– Да, это я! – Девушка прижалась лицом к решетке, две родинки на щеке потемнели от слез. – О боже, Хоакин, я думала, ты умер! Я думала, они захватили тебя!

Хоакин взглянул на идущего рядом раба-мечника, на нежить вокруг, на холодный предрассветный ветер, который взметал снежинки между ними. Судя по тому, как Исла говорила о своем единственном, эти двое по-настоящему любили друг друга до падения Авелина. Но теперь, снова встретившись, Хоакин смотрел на нее так, словно она была незнакомкой. Холодно. Жестко. Каменным взглядом.

– Они действительно захватили меня, – ответил он.

И, не сказав больше ни слова, поплелся к своим товарищам.

Диор прикусила губу, когда Исла снова выкрикнула его имя. Другой клейменый проревел, призывая к тишине, и ударил ее дубинкой по руке. Исла взвыла, втянув руку назад за решетку. К щеке Диор прижалось холодное железо, а сердце забилось в жутком ритме: до нее наконец-то дошло, где она на самом деле оказалась. Пройдя мили и мили по мрачным пустошам, направляясь в страну, которую она никогда не видела, в плену у монстров, которых она и представить себе не могла.

Она встретилась взглядом с Ислой, девушка слегка кивнула, узнав ее. Губы Исла плотно сжала, пока баюкала свою раненую руку. Голос Диор тихо прозвучал в полумраке:

– Где они вас поймали?

– В нескольких днях пути к северу от Авелина, – ответила Исла. – Мы не очень-то далеко продвинулись без тебя.

– А что случилось с братом Лакланом? Он пал? – вздохнула Диор.

– Нет. – Исла покачала головой. – Он бросил нас.

– Бросил вас? Он же должен был позаботиться о вас, почему…

– На реке мы встретили других угодников-среброносцев, – пробормотала Исла. – Они направлялись на юг. Брат Лаклан поговорил с крупным мужчиной с железной рукой. Я не слышала, о чем они говорили, но брат разозлился. Даже пришел в ярость. И, не сказав ни слова, отправил нас одних в Сан-Мишон, а сам отправился на юг со своими братьями.

– Дерьмо, – выругалась Диор, опустив голову, и глубоко вздохнула. – Прости, Исла, что так вышло.

– Вы ни в чем не виноваты, мадемуазель Лашанс. Такова воля…

– Мадемуазель Лашанс?

Бледно-голубые глаза Диор распахнулись, когда она повернулась на этот голос, и у нее перехватило дыхание. И тут она увидела его, крепко зажатого среди других пленников, но достаточно высокого, чтобы возвышаться над ними, и его недоверчивая улыбка была яркой, как солнце когда-то.

– Батист?

Она прошептала имя большого зюдхеймца, когда он начал протискиваться к ней, пробираясь сквозь плотную толпу. Диор нырнула между людьми, и, хотя была гораздо меньше его, тоже старалась изо всех сил пробиться сквозь локти и ребра, и где-то в самой гуще они встретились, и чернопалый попытался обнять ее своими ручищами.

– Великий Спаситель, это и вправду ты, Диор!

– Батист! – всхлипнула она, обнимая его, как тонущая девушка обнимает плывущее дерево. – О, слава мученикам и Деве-Матери! Мы думали, ты мертв!

– Со мной все в порядке, милое дитя, – выдохнул он, и его темные глаза заблестели от слез. – Боже правый, вот уж не думал, что снова увижу тебя! Разведчики, которых мы послали, так и не вернулись, а потом Дивоки…

Чернопалый покачал головой, притягивая ее к себе, чтобы она посмотрела ему в глаза. Он казался ей красивым, этот кузнец из Авелина: волевой подбородок, смуглая кожа, коротко подстриженные волосы с проседью на висках и в бороде. На нем были темные кожаные штаны, отороченные светлым мехом в пятнах крови, а большие, покрытые кузнечными мозолями руки нежно сжимали ее руку.

– Как ты здесь оказалась? Ради всего святого, где Габриэль?

Когда она наконец услышала имя моего брата, оно прозвучало ударом. Несколько недель Диор окружали враги, она не смела проявить слабость, показать, как сильно страдает. Но там, в объятиях чернопалого, казалось, внутри нее что-то прорвалось: какая-то плотина, сдерживавшая боль и горе, рассыпалась в прах.

– Он п-пал, – прошептала она, и по щекам у нее потекли слезы. – Я н-не знаю…

На лице Батиста отразились скорбь и горе, боль и отчаяние, когда ему пришлось признать еще одну потерю. Кузнец обнял девушку, пока она рыдала, сотрясаясь всем телом от боли. Нежно поглаживая ее испачканные кровью пепельные волосы, он шептал слова утешения, хотя в его глазах тоже горело страдание.

– Успокойся, chérie, – сказал он ей, стиснув зубы. – Не надо плакать по павшим праведникам. Они пребывают в царстве небесном, по правую руку от Святого Отца.

– Прости м-меня. Я знаю, что у тебя свое