Чертово колесо - Андрей Васильевич Саломатов

- Все в порядке, - закуривая, спокойно ответил Горбунов. - Итак, фамилия, имя и отчество..?

После того, как его разоблачили, Сергея словно прорвало. Он рассказывал долго и вдохновенно, пересыпая повествование несущественными для следствия подробностями. Когда он увлекался описаниями своих переживаний, следователь не перебивал его. Лишь иногда он умело направлял рассказ в нужное русло, где требовалось сочувственно поддакивал и все время писал. Единственное, о ком Калистратов умолчал, это о Михаиле, у которого он собирался купить пистолет. Подставлять старого друга не имело смысла и было совестно, тем более, что он и так его подвел.

- Все, - наконец произнес Сергей и, засмущавшись, попросил: - Можно я у вас схожу в туалет?

- Сейчас тебя отведут в камеру, там и сходишь, - перечитывая написанное, ответил Горбунов. - До утра я тебя больше трогать не буду.

- А можно здесь? - повторил просьбу Калистратов, но Горбунов резко оборвал его:

- Не положено. Я и так из-за тебя весь вечер угробил, выяснял, кто ты такой, Свиридов-Калистратов. Врать тоже нужно уметь. А то у него полные карманы телефонов, так нет, зачем-то голову морочит. Я тоже человек. Мне домой надо. Понимаешь? Домой! На, прочти и вот здесь распишись.

Сергей невнимательно читал длинный протокол, и одновременно пытался свести воедино слова Горбунова о "полных карманах телефонов" и своем разоблачении. Наконец он взял авторучку, расписался, а затем спросил:

- А как вы узнали, кто я такой? По этим телефонам?

- Естественно, - убирая бумаги, ответил следователь. - Пришлось к твоему дружку с фотографией ездить.

- Значит вы ничего не знали о "Золотом рассвете", - с досадой проговорил Калистратов.

- Не знал, - устало согласился Горбунов. - А чего ты так разволновался? Не знал, так узнал бы. Дело-то, небось, давно уж заведено и лежит у нас.

- А то, что с сестрой все в порядке, вы тоже наврали? - тихо спросил Сергей.

- Ну, не тебе меня во вранье упрекать, - отмахнулся следователь. - Сам виноват.

В камеру Калистратов вернулся куда более мрачным, чем ушел. Он едва ли не приплясывал от нестерпимого желания освободить мочевой пузырь, но параша оказалась занятой. Мордастый полуголый старик, сидевший на унитазе орлом, сосредоточенно смотрел прямо перед собой и до покраснения тужился.

- Ну ты, гондон, давай смывай, - прорычал ему кто-то с нижних нар. - И так всю ночь одно говно снится.

Старик удивленно заглянул себе между ног, затем подпер подбородок кулаком и, не глядя на кричавшего, ответил:

- Там и смывать нечего. Запор у меня.

- А чего ж тогда так воняет? - укрывшись с головой, крикнул тот же заключенный.

- А здесь все время воняет, - резонно ответил старик и затрясся в беззвучном смехе. - Хочешь, скажу, почему тебе говно снится?

- Я тебе сейчас скажу, - из-под одеяла пробурчал тот.

Чтобы не стоять столбом у всех на виду, Калистратов заполз на свой матрас и лег на живот. Он пролежал так минут пятнадцать, прежде чем старик слез с толчка, и едва успел дойти до параши и расстегнуть штаны.

Наступившее облегчение на время затмило все его неприятности и даже физическую боль. Сергею показалось, что в камере стало значительно светлее и прохладнее, а сама она как-будто сделалась более просторной. С удовольствием растянувшись на матрасе, Калистратов ощутил себя оторвавшимся от земли воздушным шаром, и закрыв глаза, он почувствовал, как медленно уплывает куда-то в даль. Приглушенное бормотание эеков у противоположной стены становились все тише и тише, и наконец Сергей уснул крепким сном.

Проснулся Калистратов от того, что кто-то теребил его за плечо и одновременно шептал на ухо:

- Киллер. Слышь, Киллер?

- Чего? - Позабыв об ушибах и ссадинах, Сергей попытался сесть, но лишь вскрикнул от острой боли и остался лежать на спине. Его возвращение в реальный мир было настолько тяжелым и болезненным, что Калистратов жалобно застонал, чертыхнулся и с мученическим выражением на лице проговорил: - Ну чего еще? Я спать хочу.

- Слышь, Киллер, я завтра на свободу выхожу, - заговорщицки зашептал незнакомец. - Если нужно что передать, я сделаю.

- Что передать? - спросонья ничего не понимая, спросил Сергей.

- Что хочешь, - ответил доброжелатель. - Я на свободу выхожу, могу позвонить жене или дружкам. Могу записку передать. Не бойся, сделаю как надо.

То, как он говорил, непонятная страстность и торопливость его речи очень не понравилось Калистратову, а когда он разглядел лицо незнакомца, ему и вовсе сделалось противно. Подследственный был плешивым, давно небритым и почти совсем беззубым. Рот сокамерника напоминал черную дырку, тогда как глаза стеклянно блестели и, словно у настенных ходиков, все время двигались из стороны в сторону.

- Спасибо, не надо, - холодно ответил Сергей и закрыл глаза.

- Чего "не надо"? - горячо проговорил плешивый. - На свободу выхожу. Все передают. Корешок, я же слово в слово. Ни одна душа...

- Мне не надо, - повторил Калистратов. Некоторое время доброжелатель молчал, но затем ещё раз потряс его и предложил:

- Покурить хочешь?

- Нет, - отказался Сергей и с тихими стенаниями повернулся на бок. Слушай, меня так сегодня... Дай поспать.

После разговора с плешивым Калистратов долго лежал и напряженно вслушивался в шорохи на другом конце камеры. Он размышлял, что бы все это могло значить, и не последует ли за этим более близкое знакомство с сокамерниками, которого он так боялся. Сергей уже понял, что Киллер - это его кличка, и возможно, он будет носить её до конца жизни. Он даже испытал некоторую гордость - все же не Хмырь, не Косой и не Горбатый. Назойливый доброжелатель сидел у него за спиной тихо, как мышь, заключенные спали, а в противоположном по диагонали углу кто-то переливисто храпел. В спертом воздухе ощущался запах табачного дыма, под глухим окошком сидел могучий человек с опущенной головой и курил. Через одинаковые промежутки времени его рука с огоньком сигареты прочерчивала короткую дугу, и тогда затененное лицо освещалось слабым оранжевым светом.

- Слышь, Киллер, - снова зашептал плешивый. - С тобой Саня хочет поговорить.

- Какой Саня? - после