Так называемая личная жизнь - Константин Симонов

Лопатин дал ей закурить.

- Наверно, в вас есть что-то располагающее к женским исповедям.

- Не терплю исповедей, - сказал Лопатин, - тем более женских. И самого слова "исповедь" не люблю: в нем есть что-то заранее заготовленное. А вы просто что подумали, то и сказали. Какая же это исповедь? Тем более женская? Женские исповеди обычно предназначаются бабам в штанах. При всех своих недостатках к ним не принадлежу. Исповедуйтесь-ка лучше, давно ли начали дымить?

- Недавно, уже в войну. Заметно?

- Заметно.

- А вы?

- Я с пятого класса реального. Сначала или в уборной, или в рукав.

- А в войну не стали больше курить?

- Наоборот, меньше. Не всюду и не сразу достанешь курево.

- А все-таки, когда опасно, сильней хочется курить?

- Как-то не связываю одно с другим. Когда опасно, боюсь, а когда хочется курить, курю, если есть чего.

- Мне нравится, как вы со мной говорите.

- Очень рад.

- Скажите, Василий Николаевич...

Кажется, она хотела сирость что-то важное, но в это время позвонили в коридоре, и она вышла открыть дверь.

"Сейчас увижу ее мужа", - подумал Лопатин о Ксении, совершенно не представлю себе, каким будет этот человек. От Ксении можно было ожидать чего угодно, и муж мог быть каким угодно.

Вслед за вернувшейся в комнату женщиной, которую Лопатин мысленно продолжал называть Никой, вошла еще одна женщина, немолодая и непомерно высокая, и мужчина среднего роста казавшийся рядом с ней маленьким.

У нового мужа Ксении, крепкого красивого блондина, было здоровое и спокойное лицо здорового и уверенного в себе человека. Он выглядел ровесником Ксении. Так, наверное, и было.

Лопатин сделал шаг навстречу высокой женщине, но она, неуклюже махнув на него рукой и не поздоровавшись, громко сказала, почти крикнула:

- Сейчас я вернусь! - и исчезла за дверью. А новый муж Ксении пошел навстречу Лопатину и протянул ему холодную крепкую руку.

- Здравствуйте, Василий Николаевич. Веденеев! Рад, что вы согласились прийти к нам.

Лопатин покосился на Нику. Она стояла, сморщив свой смешливый нос. Кажется, ее забавляло, что она присутствует при этой встрече.

"Ну что ж, присутствуй, раз не осталась там, в передней, как сделала бы на твоем месте другая женщина), - подумал о ней Лопатин и, протягивая новому мужу Ксении папиросы, сказал:

- Я тоже рад. И давайте для начала закурим и поставим все на свое место. Я не потерпевший, вы не ответчик, а все, что произошло, к общему благу. На том и будем стоять, сидеть и пить водку, если она у вас окажется.

- А теперь будем знакомиться с вами, Василий Николаевич, - снова входя в комнату, сказала высокая женщина таким громким голосом, после которого в комнате сразу наступила тишина. - Я напудрила свой нос и считаю, что достаточно хороша для первого знакомства.

- Здравствуйте, Зинаида Антоновна, - целуя ее большую, покрасневшую от мороза руку, сказал Лопатин. - Давно хотел и даже два раза надеялся с вами познакомиться, но не вышло.

- Только не врите, пожалуйста. Терпеть не могу, когда про меня врут, что я кусаюсь, брыкаюсь и вообще ведьма. Если бы хотели, познакомились бы. Я добрая и тщеславная ведьма и никогда не кусаю тех, кому действительно нравлюсь. - Она первая расхохоталась собственным словам громким мужским смехом и отказалась от предложенной Лопатиным папиросы. - Не курю, хотя наверно бы, мне это пошло. Особенно трубка. - Она снова хохотнула и бесцеремонно, с ног до головы оглядела Лопатина. - После ваших корреспонденции с фронта считала, что вы геройский брюнет с усами. А вы нормальный интеллигент из дореволюционных студентов, похожий на моего мужа. Сколько вам лет?

- Сорок шесть.

- Столько же, сколько ему. И он тоже на фронте, начальником медсанбата. Врет мне в письмах, что это совершенно неопасно. Врет, да?

- Иногда врет, - сказа! Лопатин.

- Это хорошо, что вы не соврали, - сказала она. - Старшим не надо врать, а я старше вас, мне пятьдесят три.

Она выглядела моложе, но что-то в ее пронзительно-умном лице с горбатым мужским носом и копной седых волос мешало сказать ей, что она выглядит моложе своих лет. Это было одно из тех лиц, которым придает обаяние старость, а не молодость.

- Я в первый раз видел вас на сцене давно, еще до революции, в "Макбете", - сказал Лопатин.

Она довольно хмыкнула:

- С галерки?

- С галерки.

- В этом слове есть какая-то театральная тайна, что-то неотразимо привлекательное для нас, артистов. Почему-то хочется, чтобы тебя до старости помнили именно те, кто в молодости толокся на галерке. Воспоминания об артисте, увиденном с галерки, чем-то похожи на любимую вещь, купленную когда-то на толкучке. Логика отсутствует, но похоже.

- Зинаида Антоновна теперь наш худрук, - сказал новый муж Ксении.

- Но они скоро выгонят меня обратно в актрисы, - снова хмыкнула она. Потому что я твержу им, что театр - это храм, и не позволяю ходить по сцене в валенках. Даже на черновых репетициях.

То, что она теперь худрук, пожалуй, было единственным, чего не знал о ней Лопатин. Все остальное знал. И если бы не был занят мыслями о том, как выглядит новый муж Ксении, конечно, как она только заглянула в дверь, сразу узнал бы в пей ту одинаково ошеломлявшую остротой своей игры и в трагедиях и в фарсах актрису, которую многие в Москве считали то слишком резкой, то слишком эксцентричной, но которая на самом деле была просто-напросто великой. И оставалась великой актрисой, даже когда проваливалась. А это с ней тоже бывало.

Вот и сейчас она пришла в этот чужой Лопатину дом, в эту чужую комнату, и в доме и в комнате все сразу стало каким-то другим. Что-то до этого забытое вдруг стало самым важным. И что-то, казавшееся самым важным, оттеснилось в сторону. Она, как и на сцене, в театре, вдруг растолкала в стороны всех других, приготовившихся играть в этой комнате свои, другие роли. И все, что, не будь здесь этой великой актрисы, наверно, бросалось бы в глаза Лопатину, стало незаметным и незначительным.

Теперь он только мельком заметил, как обменивались между собой понимающими взглядами Ксения и ее новый муж, и как Ксения с понятной, но все-таки чуть-чуть смешной торжественностью поставила посредине стола довольно большое блюдо с пловом, и как она заколебалась, кого рядом с кем посадить.

Ксения весь ужин радовалась тому, как они красиво, по ее мнению, разошлись и красиво теперь встретились. Хотя одно было неизбежным, а другое вышло случайно. И они просто-напросто не причинили друг другу лишнего зла. Только и всего.

Но и эти мысли о Ксении только минутами появлялись у Лопатина и сразу же исчезали, и даже инстинктивно тревожившее его молчаливое внимание рядом с ним сидевшей Ники было все-таки чем-то вторым, не самым главным за этим столом.