Избранницы короля - Виктория Холт

— Нет, — сказал он. — Я не уйду, не поговорив с вами. Мы и так слишком долго были с вами в ссоре, Фрэнсис.

Она не ответила, но по ненавистному лицу поползло что-то влажное и горячее, пронзающее острой болью. Слезы, догадалась она.

Губы Карла коснулись ее руки. Господи, неужто он потерял рассудок?! Ведь опасность заразиться еще велика.

— Я здесь, потому что не могу более выносить разлада в наших с вами отношениях, — сказал он. — Я узнал, что вы больны и одиноки, и пришел вас проведать.

Она в отчаянии замотала головой.

— Заклинаю вас, уходите! Вам же противно глядеть на то, во что я превратилась. Теперь... вы можете питать ко мне одно только отвращение.

— К друзьям — если речь идет об истинной дружбе — не питают отвращения, что бы с ними ни произошло.

— Вас влекла ко мне моя красота... — Голос ее дрогнул. — Эта красота... ее больше нет, есть уродливая маска. Я знаю, как вы ненавидите всякое уродство. Я могу внушать вам разве что жалость.

— Я любил вас, Фрэнсис, — сказал он. — Боже, как я вас любил! Я и сам не осознавал этого в полной мере до вашего злополучного побега. Сейчас, когда вам больно и тоскливо и бывшие друзья покинули вас, я пришел сказать вам вот что: среди ваших друзей есть один, который никогда вас не покинет.

— Нет... Нет... — повторяла она. — Вы не сможете глядеть на меня, такую!

— Я буду приходить к вам каждый день, а когда поправитесь, вы вернетесь ко двору.

— Чтобы быть мишенью для насмешек?

— Король ваш друг, поэтому никто не посмеет над вами смеяться. Более того, вы рано отчаиваетесь: ведь последствия оспы излечимы. Есть снадобья, которые уже многим помогли. Я узнаю у сестры, что пользуют сейчас французы для заживления кожи. Глаз ваш скоро опять сможет видеть... Не отчаивайтесь, Фрэнсис.

— Если бы раньше у меня не было той красоты... — прошептала Фрэнсис.

— Поговорим о другом, — сказал Карл. — Сестра пишет мне о платьях, какие носят сейчас во Франции. Надо сказать, что в этом смысле французы оставили нас далеко позади. Я попрошу ее выслать для вас французские платья. Хотите появиться при дворе в платье из Парижа?

— Разве что с маской на лице, — печально отозвалась Фрэнсис.

— Ну, это уж совсем на вас не похоже! Помните, как весело вы смеялись, когда у кого-нибудь разваливался карточный домик?

Фрэнсис медленно кивнула.

— Вот и мой домик развалился... — вздохнула она. — Видно, строить его надо было не из карт, а из чего-то более прочного.

Он сжал ее руки, и Фрэнсис, обманутая нежностью его тона, обернулась; но, увы, того, что она надеялась увидеть в его лице, не было и не могло быть.

Ибо как он мог любить ее, жалкую и безобразную? Фрэнсис вспомнилась яркая пламенеющая красота Барбары Кастлмейн и мальчишеская грациозность актрисы, с которой, по слухам, король проводил теперь немало времени. Мог ли он любить Фрэнсис Стюарт, не имевшую за душою ничего, кроме своей непревзойденной красоты, но лишенную отныне этой красоты?

Взгляд Фрэнсис застал Карла врасплох.

Глядя в ее некогда прекрасное, а теперь обезображенное оспой лицо, он ясно, как и она сама, видел, что никакие снадобья ей уже не помогут; она же, кроме того, видела, что он явился к ней единственно по доброте своего сердца и вел себя в этом случае точно так же, как если бы заболела какая-нибудь его собачка во дворце или зверушка в парке.

Из всех, кто волочился за нею в дни былого торжества ее красоты, лишь один человек пришел утешить ее в печали — и это был сам король. Однако после него, когда прошло еще какое-то время и опасность заражения миновала, начали заглядывать другие — не потому, что их волновала ее судьба или самочувствие, но просто потому, что придворным должно следовать за королем.

Он протянул ей руку помощи — и она намерена была помнить об этом до последнего дни своей жизни. Рискуя заразиться тяжким недугом, и, может быть, даже умереть, он поспешил к ней в ту минуту, когда она уже готова была ускорить свое расставание с жизнью.

Теперь он играл взятую на себя роль. Сидя на краю кровати, он шутил и делал вид, что скоро она вернется ко двору, и они продолжат старую игру: он будет ее преследовать, она избегать его.

И хотя Карл был довольно сносным актером, все же в тот первый миг лицо невольно его выдало: увы, эта женщина вызывала в нем жалость, одну только жалость.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Пришла весна, а с ней и новые надежды. Если — Бог даст — все сложится хорошо, на этот раз Екатерина все-таки подарит стране наследника престола.

Сейчас она любила Карла сильнее, глубже, полнее, чем тогда, семь лет назад, во время их самозабвенного медового месяца. Она давно рассталась с надеждой, что муж будет принадлежать ей безраздельно. Она смирилась, готовая делить его со всеми, кто претендует на его внимание. А любовниц у Карла было воистину великое множество — никто не взялся бы сказать, сколько в точности. В последнее время он увлекся сразу несколькими актрисами. Обыкновенно его страсть к таким женщинам иссякала быстро, но он был неизменно предан Элинор Гвин, которую при дворе, да и во всей стране, нежно называли Нелли. Список любовниц — в основном благодаря собственным ухищрениям — по-прежнему возглавляла Барбара; Карл попросту ленился лишить ее положения, которое она привыкла занимать. И всем было ясно, что ей ничто не грозит, пока рядом с королем не появится женщина, которая сама займется свержением Барбары.

Екатерина же старательно не обращала внимания на любовные похождения короля. При ней был ее собственный маленький двор: избранный круг вельможных дам. В их число входила и бедняжка Мэри Ферфакс, натерпевшаяся от своего мужа ничуть не меньше, чем Екатерина от своего. Молилась супруга короля в собственной часовне, в стенах Сомерсет-хауса — резиденции королевы-матери. Ее окружали преданные священники и слуги, король питал к ней самые добрые чувства, — короче, особых причин грустить у Екатерины не было.

Мэри Ферфакс, мягкая, умная и очень терпеливая женщина, рассказывала порой о своем детстве и первых днях супружества — именно тогда познала она истинное счастье. Как верила она тогда, что это счастье — вечно, что муж будет любить ее всю жизнь!..

Мэри и Екатерина понимали и утешали друг друга как могли.

Говорить старались о приятном и никогда не упоминали леди Кастлмейн, которую обе они считали злым гением собственных мужей.

Много говорили о будущем наследнике, о том, как возликует страна, когда он родится.

Изрядно пополневшая Екатерина лежала, откинувшись на подушки, в просторном белом одеянии и была почти красива. Она представляла, как Карл обрадуется сыну — непременно сыну! - как станет вглядываться в его черты и находить в них собственное отражение. О, этот мальчик не будет особенно хорош собой, но глаза его будут ясны и веселы, характер — мягок, ум— остер. Как у отца.