Здравствуйте, пани Катерина! Эльжуня - Ирина Ивановна Ирошникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алеша! Не осуждай. Ты — не знаешь. — Больше он не сказал ничего.
Потом Алексей пел еще, пел медленно, повторяя строфы… Но был он не таким, как всегда, что-то угнетало его, Алекс заметил это. Когда пришло время расходиться, Алекс спросил его, какое название он даст песне.
— Название? — переспросил Алексей, видимо не очень-то понимая, о чем тот спрашивает.
— Как хочешь назвать песню? — повторил Алекс.
— Как назвать? — Алексей ответил не сразу. — Может быть… Гекатомба. — И, потрясенный точно найденным словом, воскликнул: — Алеша! Но это ведь действительно гекатомба! Гекатомба-41.— Видимо, он имел в виду не песню, не только песню, но в ту минуту Алекс не понял этого.
— Тогда, — говорит Алекс, — трагический смысл этого не дошел до меня. Я подумал даже, что ге-ка-том-ба — это может быть названием воинской части, где он служил. Но об этом Алексей не вспоминал никогда. И я не посмел у него спросить…
На следующий день, точнее, на следующую ночь из работавших русских не появилось на фабрике несколько человек. Не появился и Алексей Сазонов. Попытки Яна Водички узнать что-нибудь о нем ничего не дали. Общеизвестно было, что русские, которых забирали внезапно из рабочих бригад, исчезали бесследно и уже навсегда.
Но Алексу удалось получить весточку от Алексея. Станислав Келес — Крауз, польский узник, выполнявший в лагере функции врача и «опекавший», как говорит Алекс, русских, то есть пытавшийся оказывать им какую-то помощь, с величайшими предосторожностями передал ему последний фрагмент «Гекатомбы» — написанный Сазоновым на рыжем клочке бумаги, оторванном от мешка с цементом.
И Алекс решил любою ценой увидеть последний раз Алексея. Доступ в бараки, где размещались русские, был строго-настрого воспрещен. Выбрав время, Алекс подполз под колючую проволоку, окружавшую эти бараки. Он не знал: удастся ли ему отыскать Алексея среди сотен других. Но ему посчастливилось. Он увидел его почти сразу. Алексей сидел на земле перед бараком — слабый, по-видимому избитый, среди нескольких узников, находившихся в таком же состоянии, как он.
Алекс тихонько позвал его: «Сазонов! Это я — Алекс, поляк». Алексей услышал. И видно, узнал его: повернул голову в его сторону. Но в этот момент капо — «профессиональный бандит с зеленым треугольником на лагерной блузе», так говорит Алекс, — ударил Сазонова ногой.
Видимо, он приказал Алексею подняться и следовать за ним. Но подняться Алексей не мог. И тот, ухватив Сазонова за одежду, поволок куда-то.
— Я часто и сейчас вижу перед собой окровавленные пальцы Сазонова, непроизвольно цепляющиеся за все, что, казалось, могло бы удержать его на этой земле, — говорит Алекс. — Слышу вскрик его: «Алеша! Не позабудь!..»
Так родилась «Гекатомба-41», последняя, предсмертная песня Алексея Сазонова.
Кулисевич перевел ее на польский язык. И часто пел в блоках. И многие в лагере, узнав историю этой песни, стали приходить к нему: «Найдешь для меня местечко в своем архиве?!»
Норвежцы и чехи — узники — перевели на свои языки «Гекатомбу-41» еще в Заксенхаузене. А после войны она была издана впервые немецкой Академией искусств в ГДР.
Так песни Сазонова вырвались за стены Заксенхаузена. В исполнении Алекса Кулисевича они звучали в самых различных концертных залах Европы, на многих фестивалях. Передавались радиостанциями: Мехико-Сити, Лондона, Эдинбурга, Рима, Токио, Брюсселя, Берлина, Москвы, Киева, Свердловска…
«Песни расстрелянного русского солдата» — напоминая о трагической гибели их создателя, они тревожили, они будоражили память, вызывая сложную гамму чувств, особенно в сердцах молодых — тех, чьим ровесником остался Сазонов. Остался поныне и навсегда.
«Те песни, которые вы поете, никогда не смогут уйти в непамять. Слишком многое произошло с человечеством, чтобы все это „отложить на полку“ — по давности».
«Служу сейчас в армии, которая поставила перед собой цель уничтожить любую индивидуальность и воспитать в каждом из нас стремление к групповому убийству… Единственная надежда, что так же, как я, мыслят тысячи других…»
«Обвиняйте дым,
Он заслонил звезды,
Как видимый знак насилия…
Здесь вы должны петь,
Там осталось только молчание…»
Все это строки из писем, полученных Кулисевичем от его молодых слушателей из разных стран.
А вот строки из последнего письма самого Кулисевича. Ими я и закончу этот рассказ:
«…В феврале минувшего (1972) года песни Сазонова впервые услышала молодежь ГДР. Я пел их… в числе других на Третьем Международном фестивале политической песни.
По дороге в Берлин мне стало плохо (сердце, потерял сознание), меня забрала „Скорая помощь“. Врач абсолютно не советовал выступать. Но я настоял на своем, передохнул несколько часов и сел в другой поезд…
Когда я пел, то все время думал о том, что когда-то в нескольких километрах отсюда, от центра Берлина, умирал Алексей Сазонов. И я не хотел показать даже след усталости перед этой молодежью, хотя бы пришлось упасть на эстраду и больше не встать…
Когда закончилась последняя песня, весь зал поднялся в молчании на много более долгом, чем минута…»
Примечания
1
Авторская разрядка заменена на болд+италик (прим. верстальщика).
2
Резиденция польских королей.
3
Семья.
4
Польская подданная немецкой национальности.
5
Минутку.
6
Боевик.
7
Верно.
8
Это — посмертные строки, написанные польской девочкой Эльжуней, застреленной гитлеровским солдатом.
9
В Польше эсэсовцев называли «эсэсманами».
10
Евгения Сарычева, Людмила Мушникова, Ирина Харина (в то время Иванникова), Виктория Никитина, Екатерина Белостоцкая (подпольная кличка «Наташа») — московские комсомолки, ушедшие добровольно в армию.
11
Перевод с польского здесь и далее — автора.
12
Специальный детский приют, находившийся в ведении. СС.
13
Признать свою принадлежность к немецкой национальности.
14
Теперь известно: Геновефа Пооль присуждена к двадцати пяти годам тюремного заключения.
15
Цит. по кн.: В. Яжджинский. Репортаж з пустего поля.
16
Массовое, бессмысленное уничтожение людей (см. словарь Ожегова).
