Вице-президент Бэрр - Гор Видал

— Я дам вам паспорт, когда захотите. — Дон Карлос весьма любезно улыбнулся. Как бы ни занимало его мое будущее, он ограничился вопросом, будет ли он иметь честь меня видеть, когда на пустыре соберется следующая сессия конгресса. Я сказал, что он увидит меня в Вашингтоне и я счастлив буду рассказать ему, что думаю о положении в обеих Флоридах.

— Генерал Уилкинсон говорит, что вы добрый друг Испании. — Может быть, дон Карлос что-нибудь заподозрил? Вряд ли.

— Нельзя остаться равнодушным к Испании, особенно сейчас, когда она страдает по вине Бонапарта. — Я счел уместным подобное выражение участия, ему оно явно понравилось, и он со своей стороны тоже решил оказать мне любезность:

— Губернатор Нью-Джерси просил моего тестя, губернатора Пенсильвании, подвергнуть вас экстрадиции за убийство.

— Когда просил?

— Депеша пришла сегодня утром. Давайте-ка лучше я завтра же утром выдам вам паспорт.

— Вы очень любезны.

— Мой тесть — ваш почитатель, полковник. Как и все мы. — Вежливый поклон. Я понял, что надо как можно скорее бежать из Филадельфии.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Несколько дней у меня ушло на то, чтобы выудить последнюю часть мемуаров. Полковник повторялся, терял нить. А сегодня утром он опять стал самим собой и заставил меня снова пройтись с ним по тексту, внести изменения, кое-что добавить, отшлифовать.

— Это ведь важнейшие доказательства. Одно неверное слово, и меня снова обвинят в государственной измене.

— Чем, — спросил я, — отличается версия мистера Джефферсона от вашей?

— По его версии, я предложил Мерри свои услуги как английский агент, готовый на раскол Союза. — Полковник покачал головой. — Знаешь, люди слышат в твоих словах только то, что хотят услышать. Бедный Мерри так хотел, чтобы я согласился на его план раскола Союза, что в конце концов решил, что я и на самом деле согласился. Но мне от него было нужно только одно — английскую флотилию в Веракрус и сто тысяч фунтов.

Сегодня к нам явилась гостья.

— Миссис Киз, — возвестил мистер Крафт таким тоном, будто открещивался от предстоящего совращения сей особы.

— Я не знаю никакой миссис Киз. — Полковник курил сигару. — К тому же не уверен, что правила приличия позволяют принимать леди в такой поздний час и в дезабилье. Тем не менее приготовьте ее к худшему, мистер Крафт. Чарли, будь начеку! Вдруг ее подослала мадам, чтоб скомпрометировать меня самым подлым образом. — Он явно развлекался. Еще больше он развеселился, когда явилась названная леди с большой корзиной.

— Миссис Овертон! — Полковник ликовал. — Овертон, мистер Крафт, не Киз.

— Именно Киз, полковник! — сказала миловидная пожилая дама лет пятидесяти с румяными от природы щеками и шотландским акцентом. — Я снова вышла замуж.

— Мистер Овертон?..

— Умер! — сказала она радостно, так уж она была устроена. — Я принесла вам настоящий ужин, полковник, я же знаю, что такое удар. О, я изучила удар как свои пять пальцев. А индейку всегда хорошо жарила.

— О да! — Полковник объяснил, кто эта леди. — Я познакомился с отцом миссис Киз во время Революции…

— Какая встреча! — Миссис Киз начала резать индейку, еще теплую после духовки. — Просто сказка! — Она пророкотала вирши сэра Вальтера Скотта на шотландском. Мы не поняли ни слова.

— Недалеко от квебекских высот, — продолжал полковник, — я отправился к ручью напиться с пистолетом наготове и увидел у самой воды английского офицера…

— Шотландского, полковник.

— Шотландский офицер оказался вашим отцом. Так вот, оба мы не знали, что делать. Встреча двух вражеских офицеров в подобных обстоятельствах уставом не предусмотрена. Тогда отец ее предложил мне глоток воды из фляги, я положил пистолет и стал пить. Затем он поделился со мной конским языком, а я последней луковицей, мы с полчаса поболтали о том о сем и поклялись после войны встретиться и продолжить знакомство.

— И они встретились через тридцать шесть лет в имении моего отца в Шотландии…

— А сейчас тому уже больше шестидесяти лет! Господи! — На лице полковника изобразилось истинное страдание. — Шестьдесят лет! Зачем я живу? Нелепость. Все, все умерли, кроме меня.

— Президент Мэдисон еще жив, — сказал я.

— Верховный судья Маршалл еще жив. — Мистер Крафт произнес великое имя, как заклинание.

— Но я же должен их пережить, верно?

— И непременно переживете, если вас хорошо кормить. — Последовала еще одна громогласная непонятная цитата, на сей раз из Бернса.

Мы чудесно отужинали, и миссис Киз рассказала нам, что первый муж разорил ее. Теперь она держит со своим вторым мужем пансионат на Бродвее у Боулинг-грин.

— Там для вас две прекрасные комнаты, полковник, в цокольном этаже, но очень светлые, выходят в прелестный зеленый сад.

— Дорогая моя девочка, я боюсь, что цены в том районе…

— Платите, сколько хотите!

Мы с мистером Крафтом переглянулись. Полковник допустил ложный шаг, если тут уместно такое выражение.

— Скажите, — спросил полковник, — а чей это дом? Я когда-то знал все дома от Боулинг-грин до Уолл-стрит наперечет.

— Так это же дом старого губернатора Джона Джея.

— Моей радости нет предела. — Полковник ликовал. — Мистер Джей по крайней мере хоть разок перевернется в гробу, если я окажусь в его погребе.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Осень стоит холодная и тоскливая. Идут выборы. На каждой стене читаешь: «Долой аристократию!» Говорят, этот демократический лозунг — изобретение элегантного мистера Ван Бюрена; его кандидат в губернаторы должен победить кандидата вигов. Мистер Дэвис и Леггет с головой ушли в кампанию, и я их избегаю.

Элен мне досаждает. Целыми днями не вылезает из дому. Я думаю о ней. Я всех ненавижу.

К счастью, полковник Бэрр безмятежно живет в двух комнатках, которые миссис Киз ему предоставила. Хотя в них не так светло, как она описывала, зато жарко, как в духовке, где жарятся ее индейки, и старичок-паучок счастлив. Полковник так забил обе комнатки мебелью, книгами, картинами, что посетитель должен расчистить место, чтоб сеть рядом с софой, где он возлежит возле столика с портретом Теодосии. Между прочим, он приобрел черного слугу и послал его за чаем, когда я навестил его впервые.

— Очень приятный человек, — сказал полковник. — Работал у Де Уитта Клинтона, ни больше ни меньше! Бедный старик. Боюсь, он немного не в себе. Иногда принимает меня за Де Уитта Клинтона и приносит мне бутылку виски, я делаю вид, будто пью, просто чтобы не потерять его уважения.

Полковник спросил о конторе. И хотя он все еще готовит дела, молча подразумевается, что он больше не появится на Рид-стрит и не переступит порог суда. В это трудно поверить, но Аарон Бэрр наконец — инвалид.

— Я ждал тебя. — Кипы документов и газетных вырезок устилали пол около софы. — Я советовался с Сэмом Свортвутом. Толку от него немного. Память хуже моей. Но Сэм отыскал письма, которые он писал своему брату Джону с Запада, а они пригодятся.

Шумно вошла миссис Киз, желая накормить постояльца, но тот не хотел кормиться.

— Вы даже не представляете себе, мистер Скайлер, какая для меня честь, что он тут! — Она тотчас удалилась, издав шотландский боевой клич.

Бэрр высказывается о ней — как бы это сказать? — насмешливо: «Женщины играли немалую роль в моей жизни, хорошо бы поговорить о них открыто, но — увы! — кодекс чести не позволяет. Я не умею, как Гамильтон, целоваться и писать об этом в газетах».

Затем полковник показал мне свой портретик в возрасте лет тридцати.

— Собственность недавно скончавшейся дамы. Сын мне передал.

На портрете полковник удивительно красив: полные губы, прямой нос, огромные мечтательные черные глаза. О чем он мечтал?

Я спросил его. Вопрос его огорошил.

— Мечтаю? Разве я мечтаю? Мечтал? — Он надел очки, стал внимательно рассматривать миниатюру. — Нет, просто фантазия художника. Или твоя. — Он снял очки. — Нет, я не мечтаю. Это не в моем характере. Я… действую. Рискую. Никогда не мог оставаться надолго в одном месте. Всегда хотел движения, действия. — Он умолк. Дотронулся до портрета Теодосии. — Когда я, бывало, уезжал, бросая больную жену, я часто думал: господи, да ведь она скоро умрет. Вернись домой, говорил я себе, побудь с ней, пока еще не поздно. Но я был не в силах остановиться, и умерла она без меня. А ведь мог бы провести с ней на несколько лет больше — не будь я таким беспокойным.

Полковник положил свой портрет вниз лицом подле портрета дочери.

— Ну, перейдем к великой американской комедии — «Государственная измена Аарона Бэрра».

Я покинул Филадельфию вместе с моим слугой и Сэмом Свортвутом в августе 1804 года под именем некоего Р. Кинга (в честь доброго тори Руфуса Кинга, хозяина Вихокского холма) и отправился в Джорджию.