Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя - Валерий Меницкий

— Ну вот. В результате того, что вы не хотели загружать меня мелочами, подготовка к полёту у вас растягивается на такое большое время.

Каждый принял это замечание на свой счёт. Поляков действительно не хотел загружать по этому вопросу Евгения Яковлевича, поскольку у того имелись глобальные проблемы, ждущие решения. Но тем не менее стабилизация напряжения наземных источников тоже являлась важным моментом. Рано или поздно этот вопрос технически всё равно был бы решён. Но когда мы пришли на следующий день на аэродром, нас ждал сюрприз. На старте стоял вагончик с питанием — продуктами… Техническому составу бесплатно выдавались кофе и булочка с сосиской. Для того времени и региона это было нечто!

Забавный случай. Но некоторые приёмы Евгения Яковлевича имели печальные последствия. Однажды полковник Иванов, не согласовав с маршалом, отменил одну боевую работу. Формально он имел на это право, поскольку её время вышло. Тогда мы могли летать только во время паузы между пролётами американских спутников. Но с этической точки зрения он Должен был спросить разрешения на отбой полётов.

Аэродром принадлежал ВВС, Евгений Яковлевич относился к ПВО. И действия полковника были проявлением известного антагонизма между двумя видами войск, проявлявшимся зачастую в подобных мелочах. Думаю, прошлые заслуги маршала и его нынешний статус председателя Государственной комиссии предполагали уважительное отношение к нему Однако и командование института, и его низшее звено старались его как бы не замечать. Он платил им той же монетой. В частности, после того как произошёл этот отбой, он позвонил и.о. начальника института генералу Бутенко и потребовал у него отчёта. Бутенко ответил, что такие вопросы являются компетенцией руководителя боевой работы, коим являлся полковник Иванов. Поэтому у него замечаний к полковнику Иванову нет.

Тогда маршал повторно через несколько минут позвонил Бутенко и сказал:

— Я тут составил две телеграммы. Одну — министру обороны. Другую — в Центральный Комитет. Но я не такой дурак, как ты. Я сначала дам тебе их прочитать, а потом отошлю в Москву.

В результате Бутенко со стенокардией слёг в госпиталь.

Могу привести и другой пример. Одно из объединений радиопромышленности, которое возглавлял главный конструктор и генеральный директор Виктор Константинович Гришин, вело разработку прицела и явно не укладывалось по срокам в программу. Виктор Константинович представлял собой огромную человеческую массу. Был он очень большого роста и весил килограммов сто шестьдесят. Как многие полные люди, он был невозмутим. Его невозможно было вывести из равновесия. На едкие реплики он, как правило, отшучивался.

И вот когда вокруг прицела сложилась критическая ситуация и встал вопрос: быть или не быть, созвали большое совещание, на котором присутствовали два министра и председательствовал Евгений Яковлевич. Он-то и заявил Гришину, что тот-де плохо выполняет поставленную задачу. Задачу, поставленную и правительством, и Центральным Комитетом. Виктор Константинович отпарировал, что это личное мнение маршала, а у него — работника науки и производства несколько иное, отличное от Савицкого мнение.

Тогда Евгений Яковлевич заметил, что его «отличное» мнение не стыкуется со сроками, поставленными правительством. Гришин снова отпарировал, что науке иногда трудно диктовать строго определённые сроки. Тут Евгений Яковлевич не растерялся и сказал следующее:

— Это, наверное, действительно так. Но как показывает практика, иногда хирургическое вмешательство в кадровые вопросы позитивно влияет на научный прогресс. Когда было плохо с разработкой одного из прицелов, то его генерального конструктора Кунявского поменяли на Фигуровского. Затем, когда снова сложилась критическая ситуация, Фигуровского поменяли на Волкова. И опять пошёл прогресс. Когда снова создалась критическая ситуация, связанная, видимо, с застоем среди лидеров, то и Волкова поменяли на Гришина. Таким образом, если такая хирургия даёт положительный эффект, то не грех воспользоваться ею и в нынешней ситуации.

Все затаили дыхание и молчали. Савицкий пообещал доложить свои выводы в Центральный Комитет, встал и добавил:

— До этого там меня всегда понимали. Думаю, поймут и на этот раз.

Этого было достаточно для того, чтобы Виктора Константиновича свалил приступ стенокардии. И, по-моему, у него ещё был микроинфаркт. Помню, мы с главным конструктором Васильченко приезжали к нему в больницу, а до этого долго разговаривали с маршалом, потому что Васильченко был с ним тоже очень близок и всё время мне говорил:

— Давай ещё раз брать маршала на приступ! Нельзя допустить, чтобы он Виктора уволил. Потому что тогда действительно всё рухнет. Только Гришин может держать всё это дело в кулаке.

Похоже, Савицкий и сам это понимал. Он уже и не рад был тому, что сделал такую встряску. И если бы Гришин промолчал и не отвечал на реплики маршала, то всё бы закончилось обыкновенным разносом. Но, как говорится, маршал закусил удила. Хотя сам прекрасно представлял, что достойной смены Гришину пока нет.

Понимая суть ситуации, в которую попал комплекс, Евгений Яковлевич сменил гнев на милость и даже посетил больного Гришина, пожелав ему успехов. После той словесной перепалки Гришин, ведя себя с остальными независимо и высокомерно, с маршалом был очень осторожен.

Маршал любил точность формулировок и лаконичность докладов. Вспоминаю в связи с этим один забавный случай, приключившийся со мной.

После выполнения очередного полёта я должен был лететь вместе с Савицким и Васильченко на нашем единственном пассажирском самолёте в Москву. Перед тем как взлететь, я попросил Евгения Яковлевича чтобы он дал самолёту команду на взлёт сразу после моего доклада о выполнении боевой задачи. Я должен был сесть, быстро переодеться и полететь вместе с ними. Васильченко пообещал, что они меня непременно дождутся. А Савицкий произнёс:

— Лети спокойно, делай своё дело. Как ты сказал, так мы в точности и сделаем.

Я знал, что маршалу нравилось, когда во время выполнения сложных боевых задач ему докладывали не по телефону, а напрямую по радио, хотя говорить при этом надо было завуалированно. Поэтому, выполнив боевую работу, я на малопонятном языке доложил ему об этом по радио и спокойно стал снижаться для захода на посадку. Но когда я уже заходил на посадку, то увидел выруливающий на взлётную полосу Ан-24. Он дал «по газам» и запросился на взлёт. Увидев это, я тут же переключился на первый канал — канал транспортных самолётов — и сказал:

— Командир, передай ноль первому, что он не выполняет свои обещания.