Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд - Клайв Баркер

Стрелявший испуганно поглядел на женщину. Она обращалась к нему? Нет, Жаклин смотрела на труп Петтифера и спрашивала его.

— Доволен?

Охранник бросил оружие. Его напарник сделал то же самое.

— Как это случилось? — спросил человек у двери.

Простой детский вопрос.

— Он попросил, — сказала Жаклин. — Это все, что я могла дать ему.

Охранник кивнул и опустился на колени.

Случай играл очень большую роль в моем романе с Жаклин Эсс. Порой мне казалось, что меня подхватывает и несет случайное течение, а иногда я подозревал, что Жаклин владеет моей жизнью, как жизнями сотен и тысяч других людей: режиссирует каждое событие, все мои победы и поражения, и незаметно направляет меня к нашей последней встрече.

По иронии судьбы я нашел ее, не зная, что нашел. Я впервые проследил ее до дома в Суррее — того самого, где в прошлом году был застрелен своим телохранителем миллиардер Титус Петтифер. В верхней комнате, где произошло убийство, царил порядок. Если Жаклин и побывала там, все ее следы оттуда убрали. Но ветхий разрушающийся дом был исписан граффити, и на стене в той комнате кто-то нацарапал женщину. Картинка была утрированно-непристойной: из промежности женщины вылетали молнии. У ее ног находилось существо неопределенного вида: то ли краб, то ли собака, а может быть, даже человек. Кем бы оно ни являлось, в нем не было силы. Он блаженно сидел в свете обжигающего присутствия женщины. Глядя на это скрюченное создание, не сводящее глаз с пылающей мадонны, я понял: рисунок изображал Жаклин.

Не знаю, сколько я простоял там, разглядывая картинку. Меня отвлек человек, пребывавший в еще более плачевном состоянии, чем я. Он оброс бородой, был невероятно толстым и вонял так, что устыдился бы и скунс.

Я не узнал его имени, но он сказал мне, что сам нарисовал это на стене. Я легко поверил. Его отчаяние, жажда, путаница в мыслях — это признаки человека, встречавшего Жаклин.

Возможно, я чересчур настойчиво расспрашивал его, но я уверен, он простил меня. Он испытал огромное облегчение, поведав мне все, что видел в день убийства Петтифера. Он знал: я верю ему. Он сказал, что его напарник — телохранитель, который застрелил Петтифера, — совершил самоубийство в тюрьме.

Он сказал, что жизнь его стала бессмысленной. Она разрушила ее. Я постарался убедить его, что она не хотела ничего плохого и он не должен бояться ее прихода Когда я сказал это, он заплакал — кажется, от ощущения утраты, а не от облегчения.

Потом я спросил его, знает ли он, где искать Жаклин. Я откладывал этот самый важный вопрос до конца — в глубине души я боялся, что он не знает. Но, слава богу, он знал! Она не сразу покинула дом после смерти Петтифера Она еще спокойно побеседовала с этим человеком о его детях, его портном, его автомобиле. Она спросила, на кого похожа его мать, и он ответил, что мать была шлюхой. Счастлива ли она? Он сказал, что не знает. Плакала ли она когда-нибудь? Он сказал, что никогда не видел ее ни плачущей, ни смеющейся. Жаклин кивнула и поблагодарила его.

Позже, перед тем как убить себя, второй охранник сказал ему, что Жаклин уехала в Амстердам Это он знал из первых рук, от человека по имени Каас. Круг замыкается, верно?

Я семь недель пробыл в Амстердаме и до вчерашнего вечера не находил ни единого намека на ее присутствие. Семь недель полного воздержания — это для меня непривычно. Охваченный нетерпением, я отправился в район красных фонарей, чтобы найти женщину. Они сидят там, знаете, в витринах за розовыми шторами, как манекены. У одних на коленях маленькие собачки, другие что-то читают. Большинство глядят на улицу как завороженные.

Там не было лиц, которые заинтересовали бы меня. Они казались безрадостными, бесцветными, совсем не похожими на нее. И все-таки я не мог убраться оттуда. Как сытый ребенок в кондитерской: и есть не хочется, и уйти жалко.

Где-то в середине ночи ко мне обратился молодой человек. При ближайшем рассмотрении он выглядел уже не так молодо. Он был сильно накрашен, вместо бровей — нарисованные карандашом дуги, в левом ухе несколько золотых колец; руки в белых перчатках, в одной — надкушенный персик; обут в сандалии, а ногти на ногах покрыты лаком Он властным жестом взял меня за рукав.

Должно быть, я презрительно сморщился, но он вовсе не был задет моим презрением.

— Вас трудно не заметить, — сказал он.

Я так не думал, поэтому ответил ему:

— Должно быть, вы ошиблись.

— Нет, — возразил он, — я не ошибся. Вы Оливер Васси.

Первой мыслью моей было: он хочет убить меня. Я дернулся, но незнакомец мертвой хваткой вцепился в мою рубашку.

— Тебе нужна женщина, — заявил он.

Я, все еще сомневаясь, сказал:

— Нет.

— У меня есть женщина, не похожая на других, — сказал он, — чудесная. Я знаю, ты захочешь увидеть ее во плоти.

Почему я понял, что он говорит о Жаклин? Возможно, потому что он выделил меня из толпы, словно она глядела из окна где-то поблизости и приказывала, чтобы ее поклонников приводили к ней, — примерно так, как; вы приказываете сварить выбранного омара. Возможно, потому что его глаза бесстрашно встречались с моими, ибо он боялся лишь одного существа на этой жестокой земле. Может, в его взгляде я узнал свой. Он видел Жаклин, я не сомневался в этом.

Он знал, что я на крючке. Пока я колебался, он отвернулся с еле заметным пожатием плеч, словно говорил: ты упускаешь свой шанс.

— Где она? — спросил я, уцепившись за его тонкую, как прутик, руку.

Он кивнул головой в направлении улицы, и я пошел за ним послушно, как идиот. По мере того, как мы двигались вперед, улица пустела, красные фонари освещали ее мерцающим светом, потом наступила темнота. Я несколько раз спрашивал, куда мы идем, но он не отвечал. Наконец мы подошли к узкой двери узкого домика на улице узкой, как лезвие бритвы.

— Вот и мы, — провозгласил он так, точно мы стояли перед парадным входом в Версальский дворец.

Через два лестничных пролета в пустом доме я увидел комнату с черной дверью. Он прижал меня к этой двери. Она была закрыта.

— Смотри, — сказал он. — Она внутри.

— Там заперто, — ответил я.

Мое сердце едва не разрывалось. Она рядом; конечно, я чувствовал, что она рядом.

— Смотри, — повторил он и показал на маленькую дырочку в дверной панели. Я приник к ней глазом.

Комната была пуста — лишь матрас и Жаклин. Она лежала, раскинув ноги, ее запястья и локти были привязаны к столбикам, торчащим из пола по четырем углам матраса.

— Кто сделал это? — спросил я, не отрывая глаз от ее наготы.