Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Л.Н. Толстой был абсолютно убеждён в том, что государство не может вмешиваться в его право на его же последнюю волю в его же собственной интерпретации. Своё понимание собственности исключительно как явления, разрушающего человека, он продемонстрировал даже там, где от него этого никто не ожидал, например в удивительно тонком и печальном рассказе «Холстомер», где его главный герой – старый мерин по кличке Мужик Первый – прекрасно понимает, что такое христианская душа, но никак не может понять, что значит «моё» и как это «принадлежать кому-то»: «То, что они говорили о сечении и о христианстве, я хорошо понял, но для меня совершенно было темно тогда, когда, что значили слова: своего, его жеребёнка, из которых я увидел, что люди предполагали какую-то связь между мной и конюшим. В чём состояла эта связь, я никак не мог понять тогда. (…) Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода» (Толстой Л.Н. Холстомер. История лошади. М.: Художественная литература, 1936).
Кстати сказать, исключительное право могло распространяться только на официально изданные, то есть прошедшие цензуру, произведения Льва Толстого. Закон делал различия между литературными трудами, допущенные цензурным комитетом к публикации, и самиздатом. Профессор Г.Ф. Шершеневич настаивал на том, что нельзя ставить частное право в зависимость от цензурных постановлений или требований морали, и то и другое имеет тенденцию к изменению: «то, что сегодня запрещалось, завтра может быть разрешено и наоборот». Автор повести «Крейцерова соната»[102], признанной опасной для общественной нравственности, не должен был терять в результате этого неоднозначного решения своих прав на него по цензурным соображениям, однако с точки зрения действующего закона авторское право сохраняется за Львом Толстым и его наследниками только в случае соблюдения цензурного законодательства. «Напечатавший книгу без наблюдения правил цензурного устава лишается всех прав на оную» (ст. 21 прил. к ст. 420. Т. Х. ч. 1).
Лев Николаевич по примеру «солнца русской поэзии» А.С. Пушкина был чрезвычайно требователен к издателям в вопросах оценки собственного труда и, по его же выражению, стремился «драть сколь можно больше» с книгопродавцев. Своё первое произведение – повесть «Детство» – молодой писатель предлагает издателю самого популярного в стране журнала «Современник» Н. Некрасову, а после её одобрения редакцией и последовавших затем восторженных отзывов потребовал от редактора аванса за свои следующие, ещё не написанные произведения. Некрасов в ответ обещает лучшую цену в 50 рублей серебром за печатный лист, и за рассказ «Записки маркёра» гонорар Льва Николаевича уже составлял 75 рублей, за «Набег» и «Святочную ночь» – 100, за публикации статей на педагогическую тему – сначала 150, а совсем скоро размеры авторского вознаграждения составят 250 рублей за печатный лист плюс процент от доходов издания.
Ещё в феврале 1856 года Лев Николаевич вместе с Тургеневым, Гончаровым, Островским, Григоровичем и Дружининым подписали четырёхлетний контракт, согласно которому все его новые произведения должны были публиковаться только в «Современнике». О чём его издатели И.И. Панаев и Н.А. Некрасов не преминули немедленно сообщить читателям через «Прибавление к “Московским ведомостям”». Сотрудничество продолжится в течение шести лет и будет прекращено по финансовым соображениям.
В дальнейшем при публикации своих самых популярных произведений в различных сборниках типа «Для лёгкого чтения» Толстой уже требовал по 10 % от выручки от продаж. Как известно, одной из проблем получения справедливого гонорара за публикации в дайджестах как раз и было общее нежелание издателей этого делать. «Работники печатного станка» ссылались на то, что такой сборник, по их мнению, не является самостоятельной публикацией произведения одного автора, – соответственно, и гонорар ему не полагается.
Для сравнения, Ф.М. Достоевскому, при всей его впечатляющей популярности, с большим трудом удавалось вытребовать себе авторское вознаграждение в 150–250 рублей за лист при сопоставимых с Толстым тиражах. Правда, своим издателем Фёдор Михайлович выбрал феерического мерзавца Ф.Т. Стелловского, ставшего скандально известным после приобретения всего творческого наследия композитора Михаила Глинки у его сестры за 25 рублей.
А.Ф. Кони, комментируя возможность публикации писем Фёдора Михайловича, писал о том, что они, к сожалению, представляют из себя одну длинную жалобу на мизерность получаемых гонораров.
Шикарный русский барин Иван Сергеевич Тургенев[103], владевший 2000 крепостных и получавший по 400 рублей за лист от своего издателя, смело утверждал, что настоящий, подлинный художник не способен заниматься материальными вопросами.
Лев Николаевич возражал своему коллеге: «Нет человека, который мог бы обойти материальную сторону жизни» и «выколачивал» по 500 рублей (!) за печатный лист эпопеи «Война и мир» в «Русском вестнике», оставляя за собой права издания романа отдельной книгой.
Он лично ведёт учёт расходов на печать в типографии, продажу книг и их дистрибуцию по книжным лавкам и подписчикам. Согласно этой калькуляции, писатель получал 10 % с издания, книгопродавцы – до 20 % (Тройная бухгалтерия Льва Толстого. Коммерсант. № 36 (391) от 17.09.2002). Продажа прав на публикацию своих сочинений в 11 томах принесла писателю дополнительный доход в 25 000 рублей. При этом нельзя забывать и о том, что многие произведения Толстого, отчасти благодаря «бархатному» И.С. Тургеневу, были переведены на все европейские языки, а он сам пять раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе, от получения которой отказался в итоге в 1906 году. Всё это естественным образом стимулировало постоянный интерес к его произведениям за рубежом.
Однако такая сугубо материальная позиция Льва Николаевича, названная Н.Ф. Фёдоровым «литературной алчностью», была продиктована отнюдь не стяжательством, как могло бы показаться на первый взгляд: личные расходы графа составляли не более 170–200 рублей в год, но большое хозяйство и не менее большая семья требовали значительных доходов, особенно учитывая подчёркнуто заботливое отношение Льва Николаевича к своим крестьянам, прислуге, домашним учителям и др., а также его непобедимую страсть к провальным сельскохозяйственным экспериментам в Ясной Поляне: пчёлы, английские свиньи уникальной породы, винокуренный завод и т. д. Ко всем прочим напастям граф как-то снисходительно относился и к непобедимому стремлению своих мужиков растаскивать барское добро. Осенью 1890 года местные жители были пойманы за незаконной рубкой леса. Они просили Софью Андреевну простить их, но, в отличие от супруга, графиня была хозяйкой строгой – каждого из крестьян осудили на шесть недель тюремного заключения.
Тем не менее многие из пожилых людей, бывших когда-то крепостными Толстых, продолжали жить в Ясной
