Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович

В основном на первых порах сохранялись кадры ленинского правительства, в котором Рыков был заместителем уже неизлечимо больного предсовнаркома. Из наркомов особенно близок к Алексею Ивановичу оказался Шмидт. С Цюрупой они тоже давно сработались. Последний, кроме прочего, возглавлял Госплан и был, по существу, вторым человеком в правительстве — и по статусу, и по глубине понимания экономической картины в стране. Они много переписывались, обсуждая в первую очередь финансовую политику и кадровые вопросы. «А. Д., руководивший важнейшими отраслями хозяйственного и советского строительства, являлся тем государственным деятелем, который вкладывал в самую будничную работу все свое большое сердце, исключительный практический ум, твердую волю и настойчивость. Напряженная работа в СНК и СТО, ложившаяся огромной тяжестью на плечи А. Д., заставляла его временно выходить из строя. Но после каждого отдыха он вновь с удвоенной энергией брался за разрешение крупнейших вопросов государственного управления»[118], — вспоминал Рыков. Это не означает, что между ними не возникало противоречий. Но в осторожных спорах с Каменевым и, к примеру, с республиканскими руководителями Цюрупа, как правило, выступал заодно с председателем Совнаркома. А темы для дискуссий возникали постоянно. Так, Рыков, волгарь, слыл противником увеличения капиталовложений в экономику национальных республик за счет РСФСР. В народе даже рассказывали анекдоты о пикировке Рыкова с председателем Всеукраинского ЦИК Григорием Петровским. «Ты хочешь, чтобы я тебе на украинизацию денег давал? Да ведь и языка-то такого не существует», — говорил, если верить фольклору, Алексей Иванович. Петровский спорил. Спор завершался непечатным выражением. Юмор, конечно, незамысловатый, но позицию Рыкова эта история отражает объективно. Иногда он говаривал, что Британская империя живет за счет колоний, а в СССР все пытаются жить за счет России. «Великодержавность составляет часть рыковской физиономии», — говорил зампредсовнаркома Валерий Межлаук в 1937 году, когда Алексея Ивановича били все, кому не лень. Но первые, еще дружеские, упреки в великодержавности прозвучали еще в бытность Рыкова председателем Совнаркома.

5. Председательствующий

Быть крупными руководителями для большевиков даже после 1924 года было делом непривычным. Что происходит, когда человек становится большим начальником? Более того — очень большим начальником. По всем канонам и царского времени, и крупных зарубежных кампаний, в первую очередь нужно показать свою власть. И для начала, в прологе — непременно уволить несколько важных фигур. С шумом, с треском — так, чтобы все увидели и запомнили. Нужны эффектные шаги — иначе очень возможно, что вас просто не станут воспринимать всерьез. Впрочем, нет правил без исключений, особенно в революционные времена.

Рыков предпочитал иную манеру. Проводить резкие кадровые перестановки ему было непросто: всякий раз требовалось обсуждение в Политбюро. Он играл там важную роль, к его мнению в то время прислушивались без оговорок, но все-таки многоэтажные обсуждения — дело хлопотное. И Совнарком (даже, как мы знаем, два Совнаркома) в его времена был единой системой лишь отчасти, когда дело касалось стратегических решений. А в рутинную работу наркоматов он вмешивался редко — и наркомам доверял, даже тем, к кому относился презрительно. Управлял без нервных перетрясок, с оттенком барственной усталости. Единственное исключение — Каменев. С ним Рыков вступил в аппаратную борьбу. Уменьшить влияние Каменева на партию и правительство — такова была рыковская задача, не решив которую он мог быстро утратить авторитет и превратиться в проходную, временную фигуру. Тем более что тягаться с авторитетом предшественника — Ленина — он не мог и не собирался. Основателю партии большевиков беспрекословно отдали лавры величайшего революционера и политика, по заветам которого (с этой официальной точкой зрения не спорили ни Троцкий, ни Сталин, ни Рыков) государство будет развиваться десятилетия — на пути к коммунизму. Целый год почти все речи, рассуждения, даже реплики Рыкова прямо или косвенно задевали Каменева, его союзников, его идеи. И тактика сработала. Алексей Иванович на несколько лет стал самым влиятельным и мощным руководителем исполнительной власти в запутанной раннесоветской системе.

А. И. Рыков, Л. Д. Троцкий, К. Е. Ворошилов, Г. Г. Ягода, М. И. Калинин, М. П. Томский, И. В. Сталин выносят гроб с телом Ф. Э. Дзержинского из Колонного зала Дома Союзов. 22 июля 1926 года [РГАСПИ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 238]

Видимо, Рыков осознавал, что его тихая и самоуверенная манера производит внушительное впечатление на узкий круг партийцев, принимавших важнейшие решения. Они (включая Зиновьева и Сталина) видели в его молчаливости и «тусклости» признак хитрости, умения все просчитать заранее и не утруждать себя спорами.

Но политик такого уровня — глава правительства первого в мире «государства рабочих и крестьян» — обязан быть в известной степени популистом. Или, как говорили в Древнем Риме, популяром. Но это проявлялось только во время поездок по губерниям и встреч с представителями рабочего класса и крестьянства. Тут Рыков умел выглядеть демократично, доступно, чаще улыбался, хотя и не менял элегантный костюм на какую-нибудь поддевку или гимнастерку. Мог ввернуть всем известную поговорку, а то и крепкое словцо (впрочем, без нецензурщины). Все-таки он и сам — из крестьян, хотя и носил шляпу и брюки со стрелочкой.

В то время наркомы и другие крупные чиновники Страны Советов общались без лишних церемоний. Отчасти сохранялся дух старого подпольного товарищества — ведь большинство из них были собратьями по нелегальной работе. Поэтому, как правило, общались они на «ты», не считали зазорным перебить вышестоящего товарища в споре, курили и шумели, не считаясь ни с чем. Рыков привык к такой вольнице, хотя иногда она его раздражала, и с годами в работе Совнаркома стало больше упорядоченности, а он стал держаться деловито и сосредоточенно.

Был уязвим? И все-таки Рыков умел показать, кто в доме хозяин. Не громкими выволочками (на них он был скуп и всегда казался подчиненным человеком сдержанным), а просто скептическим взглядом или колким немногословным разговором свысока, в котором предсовнаркома ясно давал понять, что истина ведома только ему. Это случалось не только в диалогах с прямыми подчиненными, с малозначительными управленцами, но и с партийцами первого ряда. Вот, например, 2 ноября 1925 года на заседании Политбюро, которое, как обычно в те времена, вел Рыков, шла речь о новой системе оплаты госслужащих. До этого большинству платили совсем небольшие деньги, а особо ценные специалисты получали персональные оклады, превышавшие средние заработки нередко в десятки раз. Не существовало в этом смысле никакого единообразия в разных областях и республиках. Рыков предлагал установить более-менее четкую шкалу, уменьшив количество категорий и разнообразие окладов. При этом спецзарплаты для незаменимых работников, конечно, сохранялись. Ассистировал Рыкову, как обычно, верный Шмидт. А Леонид Красин и Пятаков в тот день резко выступили против рыковской программы, внося шатания в это и без того запутанное дело. Рыков ответил язвительно и спокойно (хотя не без презрения) продемонстрировал коллегам всю сложность этого вопроса: «Аргументы т. Пятакова насчет бухгалтеров ни к чему, так как система высших ставок остается целиком. Тому, кто получает 500 руб., в следующем году можно дать 1000 и больше. Сейчас, в частности, бухгалтер, если взять высшую ставку, получает 190. В общем, от 190 до 63, смотря по квалификации и категории. Бухгалтер за 190 руб. и за 63 руб., конечно, плохой бухгалтер, и бухгалтер за 68 руб. это, собственно, отрицание бухгалтера. Так нельзя — называться бухгалтером и получать 63 руб. Что мы сделали? Повысили высшие категории до 250 руб., минимум оставили приблизительно тот же, но у нас получилось колебание не до 190 руб. высший максимум, а до 250 руб., потому что если заводить бухгалтерию где-нибудь в НКПросе или в каком-нибудь другом Наркомате, у которых нет отчислений от трестов, то нужно дать бухгалтеру столько денег, чтобы бухгалтер был бухгалтером. А с 250 руб. начинаются ваши спецставки»[119]. И, наконец, он заметил: «В Совнаркоме ни т. Красин от высшего разума, ни т. Пятаков от практики против этой самой штуки не высказывались. На последнем заседании, на котором я председательствовал, мы приняли это единогласно с голосами т. Квиринга и т. Красина. Т. Красин представлял в НКВнешторг, а т. Квиринг в ВСНХ. Почему т. Красин изменил свое мнение за 3 или 4 ночи, я не понимаю, если он п(р)оведет еще 3–4 ночи, он может еще раз изменить свое мнение»[120]. Против такой иронии сражаться было непросто. Рыков на том заседании выглядел хозяином положения — и это не исключение из правил, а характерный пример.