Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки - Стюарт Стивен

Стало очевидным, что боятся летать на авиалиниях «Эль-Ал» нечего. Наоборот, компания значительно увеличила число своих маршрутов. «Эль-Ал» скорее, чем другие, авиакомпании могла обеспечить безопасный полет. Это произошло, однако, не сразу. Первоначально Израиль действительно опасался, что не сможет справиться с воздушным терроризмом.

В 1968 г. в интервью с известной итальянской журналисткой Орианой Фаллачи Жорж Хабаш задал ей риторический вопрос: «Решились бы вы лететь самолетом „Эль-Ал“?» Ответ на этот вопрос дали пассажиры.

В 1967–68 гг. ежегодный доход «Эль-Ал» составил пятьдесят три миллиона долларов, в 1972–73 — он вырос до ста тридцати пяти миллионов. К этому времени у «Эль-Ал» был самый высокий по сравнению с другими авиакомпаниями, действующими на атлантических маршрутах, показатель, характеризующий количество перевезенного груза. Это немалое достижение было непосредственно связано с деятельностью Меира Амита.

До своего ухода в отставку именно он организовал чрезвычайные меры предосторожности, которые неизменно предшествовали вылету каждого самолета, и систему охраны самолета в пути. Кроме того, во всех офисах «Эль-Ал», где бы они ни находились, теперь всегда дежурила команда Мосада. Это обстоятельство, по-видимому, и оказалось решающим. Каждый пассажир подвергался проверке на компьютере. Особое внимание уделялось пассажирам, которые заказывали билеты непосредственно перед отправлением самолета. Результаты такого просеивания иногда оказывались впечатляющими.

Весной 1969 г., во Франкфурте молодой человек с итальянским паспортом попросил билет на следующий день на самолет, летящий в Тель-Авив. Одному из служащих Мосада он показался подозрительным. Молодой человек явно нервничал. После разговора с ним выяснилось, что хотя он и свободно говорит по-итальянски, но с каким-то акцентом.

Амиту в процессе длительных переговоров с правительствами разных стран удалось усовершенствовать практику проверки документов подозрительных пассажиров в странах, откуда они родом.

Запрос в Рим никаких результатов не дал. Итальянцы были готовы сотрудничать, но не в субботу. День отдыха — день священный. Подозрения Мосада возбудило и то, что молодой человек жил в отеле «Франкфуртер-Гоф» — самом лучшем и, несомненно, одном из самых дорогих в городе. А между тем — это было видно, — он не принадлежал к числу обычных постояльцев таких отелей, (Мосаду было известно, что Народный фронт позволял террористам накануне акции пожить в дорогих отелях и развлечься.)

Израильтяне не могли себе позволить ждать появления молодого человека на следующий день, чтобы проверить свои подозрения. Если это был террорист, то с ним должны были быть еще, по меньшей мере, трое, которые купили билеты на самолет, не вызвав подозрений. Оружие могло быть только у одного из них и не обязательно у «итальянца». Даже в том случае, если бы его удалось задержать с оружием, остальные могли решиться действовать и без него. Служащий Мосада снесся с Амитом, который без промедления предоставил в его распоряжение шестерых оперативников Мосада в Германии. Было решено, выманив итальянца под каким-нибудь предлогом в холл отеля, обыскать его номер.

«Итальянец» и в самом деле оказался угонщиком. Агенты обнаружили в номере корсет с взрывчаткой в пластиковой упаковке (такой корсет не только можно пронести через детектор, он мог бы оказаться незамеченным и при личном досмотре). Там же, в номере, на самом виду лежал текст речи, которую он должен был произнести после захвата самолета.

В списке пассажиров, вновь пропущенном через компьютер, удалось уже без труда обнаружить двоих сообщников «итальянца». К тому же они и сами себя выдали, когда остановились у отеля «Франкфуртер-Гоф» перед носом у мосадовских агентов, идущих по следу «итальянца», и стали ждать своего товарища, чтобы вместе отправиться на свой последний ужин.

Трое молодых людей, двое мужчин и девушка, ужинали, когда к ним подошел крупный, элегантно одетый господин, уселся за стол и знаком приказал им сохранять спокойствие. В одной руке он держал салфетку, которую на мгновение откинул, чтобы показать им небольшой пистолет. Прикрыв его вновь, он вежливо и словоохотливо объяснил, что он полковник израильской армии. Широким жестом он указал на окружающих (на самом деле обычных местных посетителей ресторана), которых охарактеризовал как израильских военных различных рангов. Снаружи, сказал он (и это было правдой), их ожидали хорошо вооруженные израильские агенты. Он не желал причинить молодым людям никакого вреда. Он видит в них лишь оступившихся, непослушных детей, попавших в дурную компанию. Как только они закончат свой ужин (а он намерен к ним присоединиться), он пойдет с ними в отель, отберет оружие, взрывчатку и документы, которые у них окажутся, задаст им несколько вопросов и первым же самолетом на следующее утро отправит их в Бейрут. Нисколько не торопясь, очень предупредительно, израильтянин настаивал на том, чтобы они продолжали ужинать, принимал участие в выборе блюд и напитков. Все трое, совершенно им загипнотизированные, жевали с трудом. Он же, напротив, ел с удовольствием, не переставая при этом говорить о проблемах Израиля и Ближнего Востока.

В отеле молодых арабов сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и допросили. Затем предупредили, что в следующее их появление в Европе с подобной целью их встретят совсем по-другому.

Наутро несостоявшиеся террористы были доставлены в аэропорт, где им вручили билеты в Бейрут, за которые было уплачено деньгами за их билеты в Тель-Авив. Через две недели родители двоих из них получили письма, врученные им непосредственно. В письмах содержалось предупреждение о том, что ждет их детей, если они повторят свою попытку. Надо думать, что их террористическая карьера на этом закончилась.

Никто в мире не догадывается, как много раз попытки захвата самолетов в самых разных точках земного шара были сорваны благодаря предупреждениям, посланным Мосадом в крупнейшие международные аэропорты.

Когда Меир Амит уходил в отставку, начальники западных служб безопасности выразили в письменной форме свое единодушное признание его роли и роли Мосада в обуздании международного терроризма, который удалось, если не уничтожить, то по крайней мере ограничить и дать миру какое-то время для организации защиты. Ни у кого не возникало сомнений в том, что Меир Амит заложил основы для этой организации.

Меир Амит удвоил численность сотрудников Мосада, начал программу внедрения в практику его работы достижений современной техники (которая и в дальнейшем продолжала совершенствоваться), ввел новые оперативные приемы, действующие до сих пор и — что очень существенно, — положил конец уходящим в далекое прошлое распрям между Мосадом и Военной разведкой.

Мосадовские сотрудники во времена Исера Харела были асами по части решения сложных проблем и с подобными задачами справлялись без труда. Харел проводил свои крупные операции, когда это ему требовалось, в тесном сотрудничестве с канцелярией премьер-министра.

Меир Амит формировал деятельность Мосада совсем по другому. Он не испытывал на себе подавляющего влияния такой выдающейся личности, как Давид Бен-Гурион. Дорогостоящие, масштабные, эффектные операции время от времени еще предпринимались и Меиром, но основным в функциях Мосада была непрекращающаяся повседневная разведывательная работа.

В самом Мосаде Амит пользовался заслуженным авторитетом, но после его ухода многие надеялись, что руководство организацией будет поручено гражданскому лицу. Существовали (да и поныне существуют) серьезные аргументы в пользу сохранения за Мосадом статуса гражданской организации.

Конечно, в вопросах, касающихся национальной безопасности, военные всегда играли заметную роль. Авторитет Генерального штаба в израильской общественной жизни огромен. К тому же после Шестидневной войны он неизмеримо вырос. Но с течением времени в израильской армии, которая всегда гордилась своими спартанскими традициями, появились генералы, стиль жизни которых соответствовал культу, создававшемуся вокруг них. Генерал Эзер Вейцман об этой новой поросли офицеров высказался достаточно едко: «Они не носят галстуков, зато рубашки у них восьмидесятидолларовые!» Еще более резко выразился по этому поводу незадолго до своей смерти Давид Бен-Гурион: «Это настоящая трагедия. Израильские генералы чувствуют себя теперь генералами!»

Генералы появились не только в армии — везде: в политике, в промышленности, в университетах и культурных учреждениях. Создалось нечто вроде масонской ложи, состоящей из ушедших в отставку офицеров Генерального штаба, которые пользовались влиянием во всей системе правительственных учреждений.

В идеале, Мосад мог бы стать противовесом этому влиянию. Но трудно было представить себе, что кто-либо из гражданских деятелей смог бы противостоять генералам. Слишком велик был авторитет военных. Гражданский руководитель был бы вынужден следовать курсом военных или быть ими раздавленным. Так что лучше было Мосаду иметь в качестве руководителя все же генерала, знакомого с закулисной активностью в министерстве обороны, чем гражданского деятеля, находящегося в состоянии постоянного конфликта с ним. Исеру Харелу удавалось в течение некоторого времени лавировать, но его поддерживал сам Давид Бен-Гурион. И времена были другие, и армия не та.