Мы можем жить среди людей - Варвара Еналь

Таис опять хотела сказать «пошел вон, фиг тебе», но почувствовала толчок в больное плечо. Мир закружился, в голове зазвенела резкая боль. Она упала на край доски и на мгновение выключилась. А когда пришла в себя, то увидела съезжающиеся створки двери. Несколько лап, пытающихся просунуться через уменьшающееся отверстие. Побелевшее лицо Егора, стоявшего у проема. Черную узкую флешку в разъеме.

Сверкнул меч, отрубая лапы наиболее настырным тварям.

Таис поднялась, хрипло спросила через силу, чувствуя, как качается все вокруг нее:

– Где Федька? Где Федька, я спрашиваю?

– Он не успел уйти. Мы должны были закрыть дверь и запереть стаю. Федор остался внутри.

Егор повернул залитое слезами лицо, и Таис поняла, что он не врет.

С глухим щелчком дверь закрылась. Вспыхнули платы, коротким пламенем загорелась флешка. Напряжение сработало, и дверь оказалась запечатанной. Вместе со стаей и Федором.

Глава 6

Эмма. Звезда по имени солнце…

Диспетчерское кресло двигалось тяжело и медленно.

Поскрипывало, покачивалось, точно челнок на старте. Протолкнув его через стеклянные двери, Эмма шумно выдохнула. Колька тут же подскочил, помог с креслом. Вопросов не задавал. Да и что спрашивать?

Эмма собиралась прочитать все профессорские дневники, поэтому хотела устроиться поудобнее. А что может быть лучше высокого мягкого кресла, принимающего форму хозяина? С небольшим подогревом сиденья, с удобной подножкой? Сиди себе в таком и читай. А хочешь – просто спи, развалившись так, как нравится. Подголовник сам примет нужное положение, подножка сама выдвинется на нужный уровень.

Такие кресла бывают только в капитанских и диспетчерских каютах. На Втором уровне ничего подобного не имелось. Просто там не было нужды в подобном оборудовании.

А тут оно было очень кстати для тех, кто нес дежурства, принимал крейсеры, управлял отлетами челноков. Да и профессор, наверное, только в нем и сидел. И спал, видимо, тоже.

Колька все разглядывал устройства электронных микроскопов, пробовал запустить экраны голограмм на стенах. От нечего делать включал музыку в наушниках и шутливо возмущался устарелыми музыкальными композициями.

– Электронная музыка-фольк. Вот что тогда слушали. И еще, видимо, рок. А рок же запрещен, и давно, как агрессивная музыка. Послушай, Эмма, какая странная песня.

Он ткнул пальцем в голограммную кнопку на меню одного из проигрывателей.

Раздался ритмичный стук барабанов, после ударили по струнам гитары. Резкие, четкие звуки. Зазвучал низкий голос.

Жесткие слова рождали странную картинку. Старинный город, дым над ним, далекая звезда по имени Солнце. И долгая война, длящаяся две тысячи лет.

– Что это? – спросила Эмма.

– Какая-то песня. В жизни такую не слышал. Кто ее написал?

Эмма дернула плечом в ответ. Откуда же ей знать?

А песня все звучала, рассыпаясь в тишине зала четкими ритмами. Певец рассказывал о тех, кто воевал всю жизнь и умирал еще молодым.

Колька поставил песню на повтор.

– О чем тут поется? – Эмма опустилась в кресло и вытянула ноги. – Странные слова какие-то. Что за город? На Земле, что ли?

– Наверное. Я сейчас найду информацию…

Колька поискал что-то на экране голограммы, после сказал:

– Представляешь, это очень старая песня. Ей почти сотня лет. Ну, не совсем сотня, конечно. Но старье реальное. А звучит как-то необычно. Война – лекарство от морщин. Почему лекарство?

– Потому что все, кто воюет, умирают. Не успевают состариться. Что тут непонятного. Две тысячи лет война. Война без особых причин. Мы же учили это по истории в классах, помнишь? Хотя нет, не помнишь. Тебя тогда уже не было на Втором уровне. Человечество воевало очень много и очень долго. Без особых причин, правильно. Жажда власти, денег. Управляли человечеством очень часто параноики и маньяки. А люди терпели и признавали их управление. Слушали их бредовые идеи и даже умирали за эти идеи. Это сейчас мы уже не воюем, наступила новая эпоха развития для человечества. Научный прогресс наконец помог человеческому разуму эволюционировать на новую ступень, новый уровень.

Колька вдруг повернулся, поднял черные брови и тихо спросил:

– Ты сама веришь в то, что говоришь? Где же новый уровень, когда нас заперли на станции и позволили превращаться в зверей? Ради чего? Ради выгоды? Ради бесперебойно работающего производства? Или ради научного эксперимента?

…Кто живет по законам другим,И кому умирать молодым… —

все звучало в зале.

Эмма рассеянно провела пальцем по экрану. Слаженная и четкая теория мироустройства трещала по швам и рассыпалась, как разобранные Сонькины пазлы. Действительно, что на самом деле происходит? Почему Гильдия просто бросила их всех тут на станции? Почему списала со счета десятки ни в чем не повинных детей… Ни в чем не повинных…

Пока они дети, они ни в чем не виноваты. Но как только вырастают – с ними происходят необратимые метаморфозы. Дети становятся чудовищами. Может, это и есть новый виток эволюции? Может, взрослые люди что-то сделали не так там, у себя, на Земле?

Он не знает слово «да» и слово «нет»…

Что они на самом деле знают о Земле? Нужна настоящая информация, без вот этого бравурного – Гильдия заботится о вас, новая Эпоха Развития, уникальные возможности, престижная работа и все такое. Нужна просто информация. Голые факты, без оценочной окраски. Только тогда можно разобраться во всем. По крайней мере попробовать разобраться.

Эмма приблизилась к экрану и открыла очередной файл профессорского дневника. Тихо сказала Кольке:

– Не выключай эту песню, пусть звучит. Под нее хорошо работается. Не хочешь почитать вместе со мной?

– Не хочу. Читай сама его бредятину. Я тут просто посмотрю, как работали экраны. Может, что интересное записано на них. Все-таки это часть культуры наших предков, это тоже надо знать.

Сперва Эмма читала все записи подряд. Все файлы зеленых оттенков. Но очень скоро устала от этих профессорских: «Я не спал ночью, все слушал…» или «Проходил через правые коммуникационные коридоры. Провода и трубы имеют разный запах…»

Записи о запахах и бессонных часах утомляли. Бред какой-то. Колька прав, профессор действительно медленно сходил с ума в одиночестве.

Он не удивился, когда обнаружил, что его заперли вместе со стаей. Отправил доклад Гильдии, стал более осторожным. Заперся в этих двух комнатах и выходил только тогда, когда прилетал челнок. Импульсный, управляемый автопилотом, челнок не обнаруживался радарами станции. Устройство челнока Эмма понять не могла, но она и не учила механику летательных аппаратов. У детей со станции Моаг была другая специфика, их учили программному обеспечению, языкам роботов, устройству робототехники. Как будущих сборщиков андроидов.

Эмма пробегала записи по диагонали, ругая про себя чокнутого профессора. Но один момент ее заинтересовал. Короткий кусок – воспоминание о детстве.

…Работы тут на станции оказалось очень много. Родители были заняты целыми днями, и мы могли видеться только по вечерам. Два часа посещений детского уровня – вот и все, что выделила Гильдия для семей. Работникам положено было отдыхать здесь, на станции, к соблюдению режима относились очень внимательно. Потому маму и отца мы с братом видели не больше двух часов по вечерам. Мы ждали этого времени. Сережка плакал по ночам и звал маму. Но постепенно мы привыкли. У нас было все, что нужно детям. Планшеты, новые игрушки, много еды, собственные комнаты и возможность играть с детьми. Весь Второй уровень станции был оборудован для детей. В конце концов отец вообще перестал приходить. Говорил: «Работы много, и она интересная». Он не хотел тратить зря время. Мы иногда общались через планшет, короткие переговоры по вечерам. Поэтому специально спускаться к нам у отца уже не было резона. Приходила только мать, да и то очень скоро я понял, что не знаю, о чем с ней разговаривать.

У нас были вожатые – молодые девчонки, смешливые и ласковые. Были воспитатели, которые проводили с нами много времени. Были роботы, полностью обслуживающие детей и постоянно за ними присматривающие. И это было лучшее, что могла дать семьям Гильдия. Мать постоянно говорила, что нам всем очень повезло…

Да, это знакомые фразы. Эмма тоже так думала. Что повезло, что все классно и правильно. Вот только сейчас она так не думает.

И странно… Зачем каждый вечер навещать своих детей? О чем с ними говорить? Просто так смотреть на свое чадо и неловко подбирать слова? У ребенка в голове игры на планшете, гонки на магнитной доске и покупки в магазине. А тут сидит мама и странно смотрит и чего-то ждет… Профессор писал, что его младший брат, Сережка, даже плакал по ночам, тоскуя по матери. Почему?

Эмма вспомнила вдруг Соню. Конечно, родители просто привыкли к своим детям, вот как Эмма привыкла к Соне. Как Колька привык к ним обоим. Привычка? Или привязанность?