Системный сбой - Александр Николаевич Бубенников

настоящего автора, за то, что выставили в дурном черном свете махрового плагиатора без чести и совести, я вам очень признателен. Догадываюсь, чего вам это стоило. Я вас благодарю за это, это подвиг человека и ученого. Позвольте пожать вашу мужественную руку, молодой человек, за публичный шок!

– Шок без шика, шок с шиком, – меланхолически заключил Ветров, пожимая протянутую ему руку, – я с вами целиком и полностью согласен – все равно одно единственное и верное слово всему произошедшему здесь. Шок. Метафизика. И есть Вето Шока. Отказано в признании, благодати клопу-злодею. Вето Шока выступило на сцену истории в образе иррационального античного «Бога из Машины Времени» Андрея.

Фуршет был провален. Никто не прикоснулся к напиткам и еде, как будто всё было отравлено тщеславным подлым кровососом клопом-презентером. Проходя мимо холла, со скончавшимся на глазах, отравленным фуршетом, Ветров мгновенно вспомнил почему-то отравление газами, приключившееся с ним при последующем ограблении поезда, когда он тоже выслушивал вопли души пострадавших пассажиров, отравленных и ограбленных – «Шок! Шок! Шок!» Он отдавал себе отчет, что вряд ли это достойное занятие сравнивать шоки и ранжировать, какой шок круче, какой шок страшней, беспощадней, мстительней. А разве то, что случилось с Андреем, не шок? А то, что приключилось по воле злодеев с Верой, Владом, Лидой, Инной, с ним – разве это не шок? И почему-то презрительно подумал около столов отравленного фуршета: «Клопает, только пахнет не коньяком, а клопом раздавленным».

Ветров вспомнил строки из дневника Андрея, которые случайно распечатались на компьютере: «Я любил этот мир безмерно…». И, задохнувшись вдруг от подступивших к горлу рыданий и пронзительной боли в сердце, Ветров схватил из последних сил за руку оказавшуюся рядом Веру, чтобы остановить свое падение в колодец времени с потерей сознания ли, жизни ли, в шоковый сон-морок, как при отравлении его газами в скором поезде, с единственной мыслью: «Кому нужен нынешний шок в чудно-мгновенной и неповторимой жизни? Мне? Моей судьбе? Вряд ли! Андрею на небесах? Ему, жизнелюбу, этот шок в Доме Ученых вообще противен, даже на небесах! Вряд ли шок, пусть далеко не бессмысленный, что-то изменил в этом жестоком мире актом отмщенья и наказании зла. А вдруг и это никому не нужно, раз такова и больше «никакова» судьба гениев в природе зла? Так кому же нужен этот смертельный шок, неужели одной только смерти, выкашивающей живую жизнь без разбора, в сухом остатке, при кажущемся провиденциальном выборе ещё живых?».