Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все-таки ты говори осторожней и тише! – скучающим голосом перебил его Фабий. – Ты же знаешь, сколько здесь соглядатаев и доносчиков… подслушают… переврут…
Отойдя от экседры, они шли снова вдоль портиков, к которым примыкали четырехугольные строения гимнастических зал – палестр и академий – зал для научных бесед.
Разговор прервался. Публий предложил своим спутникам войти в палестру и взглянуть на гимнастические упражнения атлетов.
Вход в палестру был окаймлен двумя рядами колонн. Колонны были из гранита, первый ряд – из красного, второй – из серого. Войдя в мраморный просторный зал палестры, украшенной наверху мозаикой из цветных стекол, Публий и его друзья не успели разглядеть, какие собственно происходили гимнастические занятия, – борьба или упражнения или фехтование деревянным мечом и плетеным щитом; в палестре толпилось много зрителей, они поощряли молодых гимнастов, бесцеремонно критиковали неловкие движения, а гимнасты, без одежд, с телами, густо намазанными и обсыпанными песком, старались превзойти друг друга в ловкости и силе.
Руины Терм Каракаллы в Риме
Здесь же, в публике, находились фракиец со своим спутником. Оживленно, с большим интересом, они наблюдали упражнения молодых атлетов.
– Так и знай, если ты увидишь наконец настоящего борца с прекрасными мускулами, сделанными точно из железа, – он не римлянин, а грек! – тоном знатока сказал сириец, обращаясь к своему старшему товарищу. – Ах, посмотри на этого… Какие мускулы!..
Выйдя из палестры, Публий предложил своим приятелям пойти взглянуть на бег, и они направились было к стадию, находившемуся в конце аллеи.
А за стадием начинались сложные постройки зданий водопровода с резервуарами для хранения и очищения воды. И за всем этим высился Авентинский холм, на который можно было взойти по мраморной лестнице.
К стадию устремлялись толпы народа, чтобы насладиться интересным зрелищем. Их оживление передалось Публию, однако он раздумал идти туда.
– Вот что! – сказал внезапно Публий. – Оставим сегодня в стороне стадий и пойдем играть в пилэ (мяч). Итак, обратно!.. Но только возьмем мяч легкий, наполненный воздухом…
Его предложение было принято с восторгом. Игра в пилэ была любимой игрой римлян. и, повернув к зданию терм, они стали обсуждать технику игры, преимущество мячей легких, наполненных воздухом, достоинства мячей тяжелых, наполненных перьями, значение известных приемов, заставляющих мяч лететь в нужном направлении, удары локтем, отбивающие мяч.
В это время громкие возгласы одобрения донеслись со стороны стадия, и новый поток людей хлынул туда из глубины аллеи и из зал экседр и палестр.
Вдруг кто-то радостно схватил Публия за руку.
Но Публий, узнав в этом человеке слащавого поэта, навязчивого и бездарного, вечно добивающегося приглашения на обед или какой-нибудь другой подачки, поспешил от него поскорее уйти.
Наконец прозвучал звонок – знак, что вода согрета и термы открыты. Теперь разом опустели сады терм, стадий, палестры, академии, экседры, и длинная вереница людей потянулась в термы через два главные входа. В этой толпе разом смешались люди различных общественных положений; термы, благодаря ничтожной плате за вход в 1/4 асса, были равно доступны всем.
Публий позвал своего раба, дожидавшегося его у входа, прошел через прекрасный вестибюль терм, украшенный статуей бога медицины Эскулапа, вошел в обширную раздевальню – аподитериум – и занял место на одной из скамей, прислоненной к стене аподитериума. Скамьи составляли в аподитериуме всю мебель. Свет, проникавший в эту залу сверху, озарял живопись, служившую украшением аподитериуму, сюжетом которой были пейзажи, изображавшие то зеленые нарядные рощи, то уютные уголки моря с плещущимися в волнах дельфинами.
В то время как раб помогал Публию раздеваться и бережно прятал его одежду в одну из ниш[48], предназначенную для хранения одежды, Публий внимательно разглядывал людей, раздевавшихся подле него. Далеко не все привели с собой рабов – рабство в Риме в то время сократилось, и посетители предоставляли себя услугам банных рабов-капсариев, которые служили в термах.
Подле Публия поместился центурион, очевидно лечившийся в Риме от недавно полученной раны, о чем явствовал глубокий и еще не совсем заживший шрам на его лице, – он с нетерпением звал капсария, чтобы сдать ему на хранение свою одежду, и раздражался.
Подальше на скамье сидел Фабий, а подле него – богатый вольноотпущенник Аницет, который вел оживленную беседу с каким-то художником, рекомендуя ему обратить внимание на статую богини здоровья, украшавшую второй вестибюль входа в термы. Точь-в-точь такую же статую намеревался он, по его словам, поставить у себя в своих термах, который он, как и все очень богатые люди, строил исключительно для себя в своем доме.
Фабий, расстроивший свое состояние огромными тратами, задетый тем, как роскошно собирается устроиться какой-то выскочка – вольноотпущенник, отстранил своих рабов, помогавших ему раздеваться, и сказал, что он вообще избегает общих бань, т. к. купаться в них недостаточно шикарно, а берет обыкновенно в термах отдельную комнату с баней, вот из тех, что находятся подле портиков; ему там нравится ванна круглая и просторная… Но сегодня он в общей бане, чтоб повидать здесь друзей…
– Ты, кажется, строишь термы при своем доме? – не без иронии спросил его Публий, зная, что молодой человек был принужден приостановить постройку из-за того, что вздумал сделать их слишком роскошными, с колоннами из драгоценного мрамора, кранами и ванной из серебра…
Фабий не успел ответить. Те двое людей приезжих, которые все время привлекали внимание Публия, теперь внезапно и шумно ввалились в аподитериум, привлекая общее внимание. Центурион, взглянув на них, удивленно встрепенулся; по-видимому, они также узнали его. Но это было мгновение. Они подошли, поместились подле него, заставив его отодвинуться; эти солдаты уже не уважали своих начальников, своевольничали и грубили – и
