Иллюзии - Кэтрин Стоун

Похоже, его тело серьезно не повреждено. Это особое искусство – избить человека так, чтобы причинить ему максимум боли, не нанося серьезных увечий. Подручные Катрин оказались опытными мастерами.

– Они уже ушли?

– Дом кажется пустым, но точно сказать не могу. Мы заперты в кухне в подвале. Окон здесь нет, только решетка под потолком. Каменные стены такие старые, что кажется, будто комната вырублена прямо в скале.

– И уверен, такие же крепкие, – усмехнулся он.

– И такие же крепкие, – улыбнулась ему в ответ Фрэнсис.

Неужели ей дано безграничное терпение – его девушке с цимбалами? Тут ведь нет ничего личного? Всего лишь абстрактное сострадание.

Он лежал на длинном кухонном столе. Под голову ему положили какие-то тряпки. Вероятно, это сделала Фрэнсис. Кто-то другой снял с него сюртук – не особенно аккуратно, если судить по состоянию его рубашки. Наверное, один из них подумал, что в складках его одежды спрятаны деньги или донесения. Чертов дурак! Но и он сам не лучше, под конец показал себя полным болваном. Он обвел взглядом комнату, надежную, как средневековая тюрьма.

Проявлять героизм теперь поздно, и Найджел остался лежать, позволив Фрэнсис ухаживать за ним. Над его головой уходили вверх арки сводчатого потолка. Красноватый свет слабо мерцал. В комнате было тепло – значит, где-то должен был гореть очаг. Фрэнсис двигалась почти бесшумно. Он слышал звяканье миски и шорох ее одежд. Голос девушки в каменных стенах казался странным.

– Почему ты не догадался, кем была эта Катрин?

Он закрыл глаза, наслаждаясь звуками ее голоса.

– Твои слова успокаивают, как бальзам Галаада. «Смотри, они спустились с Галаада с верблюдами, нагруженными пряностями, бальзамом и миррой». Я не заслужил твоего доверия. Спасибо, Фрэнсис.

– Моего доверия? Если бы ты совершил хоть одну ошибку, она бы убила меня.

– Ты простишь мне мои слова? Если бы я этого не сделал, она бы выстрелила. Я рад, что ты раскусила ее. «Вавилон внезапно обрушился и был уничтожен». Было невероятно утомительно поддерживать иллюзию, что Катрин святая.

Он не знал, приняла ли она его извинения. Голос ее звучал холодно и отстраненно:

– Зачем ты это делал?

– Ради Лэнса. Мне казалось, что жестоко разрушать его идеалы. Как это было недальновидно! Разумеется, я думал, что она мертва, и поэтому все остальное не имеет значения.

Послышался звук льющейся из насоса воды и скрип рукоятки, которую качала Фрэнсис.

– Все это время Лэнс тоже был предателем?

– Он едва ли сознает свое предательство и сейчас. Лэнс ненавидит Наполеона. На Марсовом поле он пытался убить его.

Она охнула и вернулась к нему, мягко ступая туфлями по каменному полу.

– Лэнс пытался убить Наполеона?

При свете лампы ее кожа приобрела золотистый оттенок и вся она словно светилась изнутри. Лучезарная Фрэнсис! Найджел улыбнулся, прекрасно сознавая, что выглядит в ее глазах деревенским дурачком.

– Его рыцарские инстинкты подсказали ему, что император должен умереть. Я остановил его. Гибель Наполеона приведет лишь к тому, что Францию зальют потоки крови.

Фрэнсис в ужасе отпрянула. Да, это еще один факт, который он утаил от нее, еще одно свидетельство его отвратительного двуличия.

– Так, значит, вот в чем ты заставил его поклясться – чтобы он этого больше никогда не делал? О Боже! Теперь я понимаю.

Сможет ли он объяснить ей?

– Лэнс всегда был подвержен романтическим порывам. Иногда это было похоже на попытки оттащить сэра Галахэда от святого Грааля. Хотя среди всей этой невыносимой святости было в нем что-то действительно светлое. Он с чистой и пламенной страстью следовал своим идеалам. У него было нелепое убеждение, что женщины изначально не способны творить зло. Но из попыток взять на себя моральную ответственность за кого-то обычно ничего не получается.

Она подняла его рубашку и приложила прохладную губку к покрытым кровоподтеками ребрам.

– Именно это ты пытался для него сделать – взять на себя моральную ответственность?

Найджел вглядывался в ее лицо, понимая, что губка должна была пропитаться кровью, но Фрэнсис даже не поморщилась.

– Не совсем. Я сомневался, что смогу переменить его взгляды, но не хотел, чтобы это удалось Катрин. У нее были… жестокие вкусы. Я не хотел, чтобы она разрушила его личность или развратила его. С моей стороны это было чертовски самонадеянно, но война и так разбила немало чистых душ. Неужели хотя бы Лэнс не мог вернуться к своей мисс Марш, сохранив в неприкосновенности идеалы?

Фрэнсис выжала губку, а затем осторожно протерла ссадины на его груди.

– Катрин хотела сделать Лэнса своим любовником?

– О да! И особенно потому, что он верил в целомудрие. Ей казалось, что при его наружности ангела его совращение будет вызовом Господу. Это было отвратительно. После отступления Наполеона из Москвы, когда мы все вместе жили в этом доме, я заставил ее поклясться, что она оставит его в покое.

Найджел перестал ощущать мягкие, бережные прикосновения ее рук к своему телу.

– А ее условие?

– Катрин согласилась не посягать на него, если я останусь верен ей. Он нужен был этой женщине лишь для развлечения – уничтожить и отбросить прочь. Мне тогда казалось, что ничего не стоит спасти его. Как выяснилось, мне нужно было оставить Лэнсу возможность самому защищать свою честь.

– Тем не менее он любит тебя. Разве в этом не заключается для него надежда?

– Теперь, когда я доказал, что его идол стоит на глиняных ногах? Боже милосердный, я стремился к этому в течение многих лет, но не похоже, что он торопится простить меня. Кроме того, Катрин околдовала его, как Цирцея. Она как-то рассказывала мне, что по меньшей мере трое мужчин лишили себя жизни из-за нее. Для нее очередное развлечение – уничтожить и его.

Найджел любовался чистой линией ее подбородка. Она спокойно окунула губку в таз, но не смогла справиться со своим голосом.

– Тем не менее вы с ней столько времени были любовниками!

Он почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается волна первобытной ярости. Неужели ее ненависть к нему так глубока? Он скажет ей правду, как бы ни был велик риск.

– Поначалу из-за Лэнса. Позже это превратилось в нечто иное. Что касается Катрин, то во мне она видела единственный в своем роде вызов, еще одного ученика дьявола, воплощение чувственности. В конце наши отношения превратились в состязание – сражались две силы воли. Я был захвачен этой битвой не меньше, чем она. Были времена, когда она требовала кое-каких уступок, но из-за Лэнса… – Найджел закрыл глаза, пряча свою боль за привычной маской иронии, хотя ярость бушевала в нем, как тигр в темноте. – Катрин была моей любовницей, потому что я хотел этого. Только, ради Бога, не нужно думать, что это была с моей стороны благородная жертва.