Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

На сетования кавалера Миклашевская писала позднее: «Всё непонятнее казалась мне дружба Сергея с Анатолием Мариенгофом. Такие они были разные. Очень не нравились мне и многие другие “друзья”, окружавшие его. Они постоянно твердили ему, что его стихи, его лирика никому не нужны. Прекрасная поэма “Анна Снегина” вызывала у них иронические замечания: “Ещё нянюшку туда – и совсем Пушкин!” Они знали, что Есенину больно думать, что его стихи не нужны. И “друзья” наперебой старались усилить эту боль».

Не порадовало Августу и знакомство с Н. Клюевым, которого Сергей Александрович называл своим учителем. Миклашевская интуитивно не приняла его:

«Очень не понравился мне самый маститый его друг – Клюев. Когда мы пришли в кафе, Клюев уже ждал нас с букетом. Встал навстречу. Волосы прилизанные. Весь какой-то ряженый, во что-то играющий. Поклонился мне до земли и заговорил елейным голосом. И опять было непонятно, что было общего у них, как непонятна и дружба с Мариенгофом. Такие они оба были не настоящие.

И оба они почему-то покровительственно поучали Сергея, хотя он был неизмеримо глубже, умнее их. Клюев опять говорил, что стихи Есенина сейчас никому не нужны. Это было самым страшным, самым тяжёлым для Сергея, и всё-таки Клюев продолжал твердить о ненужности его поэзии. Договорился до того, что, мол, Есенину остаётся только застрелиться. После встречи со мной Клюев долго уговаривал Есенина вернуться к Дункан».

Словом, два самых близких из друзей поэта оказались для Миклашевской сильным разочарованием и раздражающим фактором. Но бывали, конечно, и встречи противоположного характера. Об одной из них поведал спустя треть века журналист Осаф Литовский:

– Очень много можно рассказать о Есенине буйствующем, Есенине, читающем стихи нараспев, Есенине говорящем. А вот нам с женой удалось его видеть молчащим, и, пожалуй, это было самое тонкое, самое волнующее воспоминание.

…Жена была больна. Ежедневно её посещал Павел Радимов (поэт и художник), а осенними вечерами – Есенин и его последняя светлая любовь, Августа Миклашевская, под тонкой синеватой вуалью. Миклашевская беседовала с женой, а Есенин сидел тихо, молча, следя глазами за каждым движением Миклашевской. Как назвать такое молчание? Это была томительная, неподвижная тишина, когда вдруг казалось, что нет комнаты, улицы, города, а кругом только поле, закат и лёгкий ветер…

Есенин ходил с Августой в места, где собирались близкие ему люди. Одним из приютов поэтов и людей, интересовавшихся литературой, было кафе «Домино». Сергей Александрович любил там делать «огласку» своим стихам. Получалось это у него артистично, особенно когда читал при Августе и с ней. Виктор Ардов, завсегдатай кафе, вспоминал:

– Читал свои стихи Есенин совершенно потрясающе. Он и так был обаятелен, а когда начинал читать, то стихи вырастали, и он вместе с ними. Есенин преображался. Когда он выходил на эстраду, закрывал глаза, протягивал вперёд правую руку ладонью вниз, было впечатление, что он ощупывает те слова, которые произносит. Есенин читал так, что гипнотизировал аудиторию. Ему не надо было быть красавцем, потому что его успех был такой, какого ни один красавец никогда не имел.

По свидетельству Миклашевской, из стихотворений, посвящённых ей, Есенин особенно любил читать вот это:

Дорогая, сядем рядом,

Поглядим в глаза друг другу.

Я хочу под кротким взглядом

Слушать чувственную вьюгу.

С. Клычков по поводу этих стихотворений заявил, что они заимствованы у древнего поэта, и назвал его. Есенин удивился, а через несколько минут прочитал несколько стихотворений этого автора.

– Есенин, – отмечала Августа, – очень хорошо знал литературу, поэзию. С большой любовью говорил о Лескове, о его замечательном русском языке. Взволнованно говорил о засорении русского языка, о страшной небрежности к нему в те годы.

Наиболее частым местом встреч поэта и Августы было кафе «Стойло Пегаса» (угол Тверской и Малого Гнездниковского переулка). Миклашевская вспоминала о двух:

«В один из свободных вечеров большой компанией сидели в кафе Гутман, Кошевский и актёры, работавшие со мной. Есенин был трезвый, весёлый. Разыскивая меня, пришёл отец моего сына. Все его знали и усадили за наш стол. Через секунду Есенин встал и вышел. Вскоре он вернулся с огромным букетом цветов. Молча положил мне на колени, приподнял шляпу и ушёл.

Через несколько дней опять сидели в кафе. Ждали Есенина, но его всё не было. Неожиданно он появился, бледный, глаза тусклые… Долго всех оглядывал. В кафе стало тихо. Все ждали, что будет. Он чуть улыбнулся, сказал:

– А скандалить пойдём к Маяковскому.

И ушёл».

Пять месяцев (с 22 сентября 1923 года по февраль 1924-го) Есенин воспевал Августу! Какой же видел её поэт? Читаем.

«Глаз златокарий омут». Вот в этот омут поэт сразу и провалился.

«Иконный и строгий лик». Не лицо, а лик! Нечто не совсем земное. Это и сдерживало Есенина в отношениях с Миклашевской, которой он говорил:

– Я с вами, как гимназист.

Далее: «волосы цвета в осень», «Волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость». Даже имя любимой созвучно с природой: «Имя твоё звенит, словно августовская прохлада».

На что же подвигла поэта воспеваемая им женщина?

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

* * *

Я б навеки забыл кабаки

И стихи бы писать забросил.

* * *

Бестрепетно сказать могу,

Что я прощаюсь с хулиганством.

* * *

Теперь со многим я мирюсь

Без принужденья, без утраты.

Иною кажется мне Русь,

Иными – кладбища и хаты.

Взгляд на современную ему Россию изменился у Есенина под влиянием его длительного заграничного турне. Связывая этот факт с Миклашевской, он, конечно, преувеличивал её влияние на своё мировоззрение. Но, как говорится, любовь слепа.

Не оправдывают себя и следующие строки поэта:

Это золото осеннее,

Эта прядь волос белёсых –

Всё явилось, как спасенье

Беспокойного повесы.

К сожалению, не явилось. Довольно быстро пришло разочарование – состояние столь обычное для нашего героя:

И любовь, не забавное ль дело?

Ты целуешь, а губы как жесть.

Знаю, чувство моё перезрело,

А твоё не сумеет расцвесть.

* * *

Мне грустно на тебя смотреть,

Какая боль, какая жалость!

Знать, только ивовая медь

Нам в сентябре с тобой осталась.

3 октября отмечали день рождения поэта.