Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Леонид Млечин

— Дружба с чекистами всегда была полезной. Александр Влади­мирович Власов был в Якутске вторым секретарем обкома. Ему доса­ждал человек, писавший анонимные письма. Обратился за помощью в КГБ. Анонимщика нашли и «профилактировали», то есть провели с ним беседу, и он перестал досаждать обкому...

«Я знал, что среди руководителей, ближайших коллег но рабо­те меня называли «царем Борисом», — не без удовольствия вспоминал Борис Коноплев, который полтора десятка лет был первым секретарем Пермского обкома. — Думаю, что в основе лежала не насмешка, а ува­жительное отношение. Хотя, возможно, был и другой оттенок. Дей­ствительно, иногда случались с моей стороны резкие «царские» жесты и поступки, необоснованные жесткие оценки событий, критика поведе­ния отдельных руководителей».

Первый секретарь, пока он пользовался благоволением Москвы, был полным хозяином, и, конечно, каждый руководитель чекистского аппарата городского, районного масштаба стремился к установлению каких-то неформальных отношений с партийным руководителем. Как правило, первые секретари охотно приближали к себе чекистов: мало ли чего они настучат. Были редкие исключения, когда возникали острые конфликты между руководителями органов КГБ и партийными се­кретарями.

— В чью пользу они решались? — спросил я генерала Иваненко.

— Чаще в пользу первых секретарей. На моей памяти был толь­ко один случай, когда принципиальный чекист сумел доказать свою правоту и добился снятия первого секретаря горкома. Чекист получил информацию, что хозяин города обложил поборами секретарей партко­мов. Ему приходилось принимать гостей, надо было их угощать, а партийной кассой эти расходы не предусмотрены, поэтому секретари городских организаций приносили ему в -дипломате» неподотчетные деньги. Конфликт закончился победой сотрудника КГБ. Это был исклю­чительный случай. Во всех приказах говорилось, что «не подлежат проверке руководители партийных и советских органов, прокуроры, судьи». Неприкасаемые. Нам категорически запрещалось собирать ма­териалы на представителей партии и иных органов.

Чекисты жаловались, что им запрещено прослушивать телефоны в зданиях райкомов партии и райисполкомов. Оперативные мероприятия в отношении партработника — только с разрешения высшего партийного начальства.

Один из ленинградских чекистов вспоминал, как в декабре 1981 года к ним в райотдел приехал заместитель начальника об­ластного управления Анатолий Алексеевич Курков (см. книгу А. Мар­кова «Генерал из элиты КГБ»). Собрали оперативных работников. Каж­дый отчитывался. Один из них поспешил порадовать начальство:

— Появилась возможность отслеживать обстановку в райкоме партии. Получена первичная информация об аморальном поведении и стяжательстве отдельных работников партаппарата.

Курков остановил его:

— Кто дал вам право заниматься этим?

— Характер нашей работы, — неуверенно ответил молодой опе­ративник, — ведь враг, как нас учили на курсах, ориентируется именно на таких людей.

— Органы государственной безопасности, — сурово сказал Кур­ков, понимая, чем все это может закончиться, — это вам не полиция нравов, а партийные органы — не объект нашего контрразведыватель­ного внимания. Я вам приказываю эту вашу задумку немедленно выбро­сить из головы и прекратить сбор такого рода информации, а началь­нику райотдела завтра мне лично доложить, что у вас отсутствуют такие возможности в райкоме.

«С областным управлением КГБ у меня сложились нормальные отношения, — вспоминал Борис Ельцин свою работу в Свердловске. — Начальник управления Корнилов, как кандидат в члены бюро, участво­вал в его заседаниях. Я часто бывал в этом ведомстве, просил ин­формацию о работе КГБ...

Однажды у нас произошел трагический случай, связанный с си­бирской язвой. Для проверки, выяснения обстоятельств в Свердловск приехал заместитель председателя КГБ Владимир Петрович Пирожков. Это было в первые годы моей работы. Сидели у меня втроем — я, Пи­рожков, Корнилов. Шла спокойная беседа, и Корнилов между прочим сказал, что управление КГБ работает дружно с обкомом партии. И вдруг Пирожков рявкнул:

-- Генерал Корнилов, встать!

Тот вскочил, руки по швам. Я тоже в недоумении. Пирожков, че­каня каждую фразу, произнес:

— Зарубите себе на носу, генерал, во всей своей деятельно­сти вы должны не дружно работать с партийными органами, а вы обя­заны работать под их руководством, и только...

Надо сказать, за все десять лет, что я работал первым се­кретарем, ни одного шпиона не нашли, как ни старались. Корнилов по этому поводу сильно сокрушался, мол, плохо работаем: «В такой-то области хоть бы один шпион попался, а тут — ни одного»...

Егор Кузьмич Лигачев, который много лет был первым секрета­рем Томского обкома, потом заведующим отделом и секретарем ЦК, вспоминал о взаимодействии с областным управлением госбезопасно­сти:

— Аппарат управления госбезопасности был небольшой, но очень квалифицированный. Были, конечно, и срывы — ЭТО же живые люди. Увлекались бутылкой, женщинами, но редко.

— Начальник областного управления к вам приходил, доклады­вал обстановку? Что он вам рассказывал?

— Докладывал постоянно. Рассказывал о настроениях в коллек­тивах, работающих над секретной, военной тематикой. Настроения лю­дей в смысле быта, работы, порядка на предприятиях — это важная информация, мы из нее извлекали пользу. Бывало, не всегда люди в открытую могли говорить, а сотрудники КГБ, имея агентуру — без нее работать невозможно, знали эти настроения. Это нам помогало, мы могли не доводить дело до конфликтов.

— Вы знали, что делается у вас на секретных заводах и и институтах?

— Знал. Я, как первый секретарь, имел доступ повсюду, во все самые секретные институты, куда не всех работ-пиков обкома пускали — только первого и второго секретарей.

— Бывало ли, что к вам приходил начальник управления и го­ворил: вот у вас первый секретарь райкома пьет? Или вы и без него все знали?

— Без него знали. У нас был трезвый образ жизни. Наверное, потому, что Лигачев этого не терпел. Почему я был против пьянства? Чистосердечно вам скажу: не потому, что, как обо мне писали, я из религиозной семьи. Чепуху всякую городили. Я знал, что те, кто пьет, они обычно за столом, за бутылкой решают кадровые вопросы. Представляете, какие решения они принимают? Тот, кто пьет, обяза­тельно принимает подношения от подчиненных, потому что на пьянки деньги надо иметь...

— А вы твердо знали, что ваш начальник управления о вас в Москву не сообщал?

— Я думаю, нет, потому что меня не вызывали. Я никогда не ощущал, что есть какая-то информация обо мне. Наверное, мне бы сказали. Да и информировать-то не о чем было...

— У вас было ощущение, что за вами присматривают, что ваш телефон прослушивается?

— Не думал я об этом, честно скажу. Но мне говорили, что вас, Егор Кузьмич, прослушивают. Но у меня характер, что ли, та­кой, я не считался с этим. И на квартире, знаю наверняка, тоже прослушивали, потому что, когда власть поменялась, какую-то аппа­ратуру демонтировали. Наверное, прослушивали, система была такая,

— А это как-нибудь влияло на вас?

— Нет, абсолютно.

— Ну а если хотели о чем-то личном поговорить, зная, что телефон прослушивается, то что делали?

— Ничего. Никаких личных разговоров у меня не было. Сплет­нями я не занимался...

А что думали руководители местных органов КГБ об отношениях с партийными органами?

Генерал Валерий Павлович Воротников возглавлял Свердловское областное, затем Красноярское краевое управление КГБ. Он рассказы­вал мне:

— Есть формальные отношения и человеческие. Бывало, что по службе я должен пойти к первому секретарю и доложить ему важную информацию. Но я о нем столько всякого знаю, что докладывать ему не стану. Такое тоже бывало. Объективно нам не рекомендовали соби­рать информацию, касающуюся партийного руководства. Но такая ин­формация все равно к нам попадала, и таить ее мы не имели права. Мы ее сообщали в центр, и она возвращалась бумерангом.

Возникали ситуации, когда первый секретарь райкома приезжа­ет к начальнику областного управления и просит: «Поменяйте мне на­чальника райотдела. У меня не складываются отношения». Бывало и наоборот, когда руководитель местного отдела просил переместить его куда-нибудь, потому что у него не заладилось с партийным на­чальником. Но это скорее исключения. А мелкую информацию мы стара­лись и не вытаскивать на свет божий. Когда кто-то от чрезмерного усердия и выталкивал ее наверх, она там воспринималась соответ­ственно.

Был случай. Поехал один партийный работник за границу, там расслабился, допустил какие-то вольности. В составе группы был «источник». Когда вернулись, он написал об этом. Руководитель, ко­торый компоновал информацию для обкома партии, включил в нее и это сообщение. Дошло до первого секретаря. Проверили. Оказалось, что у того партийного работника язва желудка, он вообще не пьет. Все дамы, которые входили в делегацию, написали в объяснительных за­писках, как он замечательно себя вел.