Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Александр Дюма

— Ради меня, Пино…

— Даже ради всех святых, я сказал бы нет!

— Как! Ради всех святых, ты сказал бы нет:

— Конечно; разве я не должен прибыть точно по расписанию?… А из-за этой остановки мой дилижанс опоздает. Но давайте сделаем лучше…

— Что же, посмотрим…

— У меня в мальпосте четыре места; из них заняты всего лишь два; залезайте внутрь, вы высадитесь в Мэнтеноне, а оттуда уж вас заберет обратно утренний мальпост.

— Как? чтобы я, да встал в два часа ночи?! Нет, Пино, это против моих правил, друг мой. И все же в твоем предложении есть нечто весьма разумное; мне необходимо съездить в Париж; но изо дня в день я откладывал эту поездку. Ну, что же, я сейчас сяду в дилижанс и доберусь в нем до Парижа.

— Вам необходимо поехать в Париж? Вы собираетесь добраться до Парижа? И вы не заказали себе заранее, как положено, за неделю в бюро путешествий место, чтобы быть твердо уверенным, что это будет угол и что вам не придется ехать, сидя задом наперед? Клянусь, это правда, господин шевалье, вас невозможно узнать! Ну, что же, садитесь, прошу вас, — продолжал Пино, нажимая на пружину и открывая дверцу, которую шевалье не смог открыть. — По правде говоря, если бы один из этих молодых людей был бы красивой девушкой, такой, как та, которую вы приютили у себя, я бы понял, что происходит; и только необходимость делать четыре лье в час, дабы администрация осталась довольна, удерживает меня от того, чтобы выведать у вас разгадку этого секрета.

Де ля Гравери забрался в мальпост и, едва переводя дух, упал на переднее сиденье, в то время как Блэк, которому его похититель предоставил свободу, встал перед ним на задние лапы, опершись передними о его колени, и, хотел того шевалье или нет, принялся лизать ему подбородок.

Глава XXIX

О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В МАЛЬПОСТЕ И КАКОЙ ТАМ СОСТОЯЛСЯ РАЗГОВОР

Оба офицера без возражений позволили шевалье расположиться в мальпосте.

Лувиль, завернувшись в плащ и основательно устроившись в своем углу, даже сделал вид, что спит или притворяется спящим.

Гратьен, напротив, с вниманием, к которому примешивалось любопытство и беспокойство, следил за всеми движениями шевалье.

Казалось, молодой человек догадался, что за этой мирной наружностью скрывается враг, тем более опасный, что этого нельзя было сказать, судя по его внешности.

Поэтому, едва шевалье уселся, как Гратьен пожелал продолжить разговор.

Но шевалье остановил его движением руки.

— Обождите, сударь, — сказал он, — пока я отдышусь и приду в чувство. Признаюсь, мне в диковинку подобные испытания и переживания; вскоре мы о вами поговорим, ведь, похоже, вы этого желаете, но, возможно, это будет гораздо более серьезный разговор, чем вы того ожидаете! Черт! Пино оказал мне важную услугу, остановив свой дилижанс; я чувствовал, что силы уже почти оставляют меня, и уже предвидел тот момент, когда мне пришлось бы выпустить ручку и упасть на дорогу. А это в моем возрасте не прошло бы бесследно.

— В самом деле, сударь, вы уже недостаточно молоды, чтобы предаваться подобным упражнениям.

— Сам я могу сказать такое о себе, сударь, но вам я не позволю делать мне подобные замечания, слышите вы?

— Ей-богу, если вы не безумец, — вскричал Гратьен в ответ на этот выпад, — то тогда по меньшей мере вы занятный оригинал!

— Он сумасшедший, — проворчал Лувиль из глубины своего плаща.

— Сударь, — сказал шевалье, отвечая на замечание Лувиля, — с вами я не имею никакого дела и нисколько не желаю его иметь с вами; я имею честь беседовать — в данный момент по крайней мере — лишь с одним господином Гратьеном и оказываю ему честь, вступив с ним в разговор.

— О! о! — произнес Гратьен, — похоже, вы меня знаете, сударь?

— Прекрасно и уже довольно давно.

— Но все же не со времен коллежа, надеюсь? — смеясь, спросил молодой человек.

— Сударь, — ответил шевалье, — я желал бы, чтобы вы в коллеже ли или где-то в другом месте получили бы такое же воспитание, как и я; вы тогда многое бы выиграли и в плане учтивости, и в плане нравственности.

— Браво, шевалье! — заметил, смеясь, Лувиль. — Ну-ка, проберите мне, как следует, этого негодяя.

— Я это сделаю с большим удовольствием и от чистого сердца, сударь, потому что у вашего друга, несмотря на плохое воспитание, сердце осталось добрым и справедливым; и это мне дает некоторую надежду на успех…

— В то время как у меня?…

— Я не стал бы пытаться исправлять сердце в большей степени, чем талию; полагаю, что в них обоих укоренилась дурная привычка и что я прибыл слишком поздно.

— Браво, шевалье! — в свою очередь, воскликнул Гратьен, в то время как Лувиль, прекрасно понявший намёк шевалье, делал вид, что безрезультатно пытается разгадать смысл сказанного. — Браво! Это камешек в твой огород, положи его себе в карман на память!

— Да, если там еще есть место, — вставил шевалье.

— Ах, так! — сказал Лувиль, покручивая ус. — Уж, не сели ли вы случайно в мальпост только для того, чтобы всласть поиздеваться?

— Нет, сударь; я сел в него, чтобы поговорить серьезно; вот почему я прошу вас оказать мне любезность и не вмешиваться в разговор, так как, повторяю вам это, у меня есть дело к господину Гратьену, вашему другу, а не к вам.

— Ну, что же, значит, мне в таком случае придется беседовать с Блэком? — заметил Лувиль, пытаясь быть остроумным.

— Если желаете, можете говорить с Блэком, — ответил шевалье, — но сомневаюсь, что Блэк вам ответит, ведь ему достаточно припомнить ваши «добрые» намерения по отношению к нему.

— Вот так-так! — сказал Лувиль. — Просто великолепно, теперь я еще к тому же и злоумышлял против Блэка! Почему бы вам прямо сейчас, незамедлительно не отвести меня в суд присяжных?

— Потому что, к несчастью, сударь, — ответил шевалье, — отравление собаки не считается в суде присяжных преступлением. Хотя, на мой взгляд, есть такие собаки, которые заслуживают гораздо большего сожаления, чем некоторые личности.

— По правде говоря, Гратьен, — сказал Лувиль, силясь рассмеяться, — я уже начинаю по меньшей мере чувствовать себя обиженным, что именно благодаря тебе этот господин удостоил нас чести составить нам компанию. И если только наше путешествие вместо того, чтобы окончиться через пять или шесть часов, продлилось бы два или три дня, то я полагаю, что к его концу мы стали бы с шевалье самыми лучшими друзьями на свете.

— В этом-то, — в ответе шевалье звучало свойственное ему добродушие, наполовину учтивое, наполовину насмешливое, — в этом-то и заключается разница между вами и мной. С каждым днем нашей совместной поездки моя симпатия к вам становилась бы все меньше и меньше; и я от всего сердца, не таясь, поздравляю себя, что это путешествие не продлится дольше запланированного срока.