Падшая женщина - Эмма Донохью

От свечи остался огарок не больше полудюйма. Она до смерти устала; боль гуляла по спине, как перо по бумаге, как будто кто-то с силой обводил рисунок, чтобы он проявился на другом листке. Глаза закрывались. Мэри упала обратно на кровать и накрыла монеты своим телом, словно дракон, охраняющий сокровище. «Возможно, пока я буду спать, мое сердце превратится в камень», — подумала она напоследок.

Миссис Джонс прислушалась. За дверью стояла полная тишина. Из замочной скважины падал слабый лучик света. Она хотела постучать, но не решилась — руки заметно дрожали, а пальцы свело судорогой, словно она до сих пор держала розгу.

Она толкнула дверь и за мгновение до того, как погасла задутая сквозняком свеча, успела разглядеть Мэри Сондерс, лежащую поперек кровати прямо в рубашке, как ребенок, которого неожиданно сморил сон. Блеснули темные волосы, и наступила темнота.

Миссис Джонс услышала позвякивание, приглушенный возглас — как будто бы ругательство — и скрежет трутницы.

— Нет-нет, моя дорогая, — начала она. — Я прошу прощения…

— Подожди, — приказала невидимая Мэри.

Снова зажглась свеча. Миссис Джонс подошла к кровати и присела на самый край матраса. Между нею и Мэри лежала тонкая подушка.

— Я думала, это Эби, — холодно заметила Мэри.

— Нет, — слегка охрипшим голосом возразила хозяйка. — Эби сегодня ночует с миссис Эш. Я подумала, что ты лучше выспишься, если будешь в кровати одна. — Она посмотрела на свои сжатые в кулак пальцы. — Я должна тебе кое-что сказать, моя дорогая. Может быть, ты уже догадалась, что именно.

Эти глаза! Словно прожженные в простыне дыры.

— Это было не мое решение — наказать тебя подобным образом. Я знаю, что все вышло случайно — с миссис Морган. — Миссис Джонс откашлялась. В тишине маленькой комнатки этот звук показался оглушительно громким. — Но… у нас с тобой один и тот же хозяин, — почти неслышно закончила она.

Эта дерзкая бровь, недоверчивая, ставящая под сомнение любое слово!

— В каком-то смысле мы все служанки, Мэри, разве нет? — взмолилась миссис Джонс.

Мэри оперлась о подушку и придвинулась совсем близко к хозяйке:

— Возможно, мадам. Но одних секут… а другие держат розги.

Ее горячее дыхание обжигало.

Миссис Джонс почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она ничего не видела, она слепла, и в ее сердце было черно, словно в угольной шахте.

Собравшись с силами, она протянула Мэри маленькую баночку, прикрытую бумажкой.

— Это мазь. Для твоей спины. Позволь мне намазать тебя.

На мгновение она подумала, что Мэри швырнет баночку ей в лицо, но та только молча повернулась и приподняла рубашку. Ее плечи были гладкими и молочно-белыми — ровно до первой кровавой полосы. Миссис Джонс уселась поудобнее, и подушка, что лежала между ней и Мэри, вдруг подозрительно звякнула. Мэри замерла, и скорее это, чем непонятный звук, заставило миссис Джонс насторожиться. Она приподняла подушку и увидела струящийся через узкую кровать ручеек монет.

— Что это? — изумленно выдохнула она и машинально перевернула несколько самых больших монет. — Сколько здесь?

Мэри обернулась, словно не понимая, о чем идет речь.

— Одиннадцать фунтов, три шиллинга и два с половиной пенса, — после долгой паузы сказала она.

Миссис Джонс молча пошевелила губами, повторяя. Не вполне осознавая, что делает, она положила подушку к себе на колени и прижала ее к животу. На какую-то долю секунды ей захотелось встать, и выйти из комнаты, и забыть, что она вообще сюда заходила, но миссис Джонс овладела собой.

— Мэри Сондерс?

В ее голосе слышались одновременно обвинение, угроза и мольба.

— Что?

— Откуда у тебя эти деньги?

— Они мои.

— Но как это возможно?

Мэри без всякого выражения, как кошка, уставилась на хозяйку.

— Я знаю, что ты солгала мне насчет старых долгов, — уже увереннее сказала миссис Джонс. — Но как у служанки, девушки в твоем положении, может оказаться целое состояние?

Снова вздернутая бровь.

— По-твоему, это не состояние? Одиннадцать фунтов!

Мэри упорно молчала, словно ей склеили губы.

Миссис Джонс на мгновение закрыла глаза. Необходимо быть твердой, напомнила она себе. Этот разговор должен идти в ту сторону, в какую ей нужно.

— Важно не то, сколько здесь денег, а то, как они к тебе попали, — тихо сказала она.

— Это мое дело, — огрызнулась Мэри.

Миссис Джонс приоткрыла рот. Новая жуткая мысль пришла ей в голову.

— Я не потерплю воровства в этом доме!

— Я ничего не крала.

— Этого не может быть. Должно быть, ты обокрала кого-то из наших заказчиков. Тебе просто неоткуда было взять такую сумму — ведь когда ты пришла к нам, у тебя не было ни гроша! — Смятение и страх не давали ей думать ясно. — Скажи мне, чьи они. Мисс Робертс?

Мэри покачала головой.

— Но ведь не миссис Морган?

Опять тот же жест.

Миссис Джонс застыла от ужаса.

— Наши? Неужели ты пала так низко? Неужели ты смогла украсть из дома вещи и продать их? У своей собственной семьи? Ведь мы твоя семья, ты это знаешь. Больше у тебя никого нет.

Мэри бросила на нее яростный взгляд. Ее глаза заблестели. Непонятно, слезы это или просто отражение свечи, подумала миссис Джонс.

— Я ничего не крала. Эти деньги мои, клянусь. Все до последнего пенни.

— Но откуда они у тебя?

— Какая разница? — Голос Мэри почти сорвался на визг. — Деньги всегда откуда-нибудь берутся. Вернее сказать, отовсюду. Подумайте, в скольких карманах полежали эти монеты. Главное то, что я их заработала.

— Честно?

Долгое молчание.

— Да.

— Ты лгунья, — бросила миссис Джонс, с трудом проглотив ком в горле. — И я не знаю, кто еще. И даже не хочу знать.

Мэри пожала плечами.

Неуверенным движением миссис Джонс смахнула монеты в передник. Мэри протянула руку, но хозяйка шлепнула ее по пальцам, и она спрятала руку за спину, словно обжегшись.

— Знаешь ли ты законы этой страны, Мэри Сондерс? — Миссис Джонс встала и перевела дыхание. Монеты оттягивали передник. — Если ты украдешь хотя бы носовой платок и это будет доказано, тебя вздернут на виселицу.

— Я не воровка, — сквозь зубы процедила Мэри.

Миссис Джонс подошла к двери и обернулась.

— Молись, — дрожащим голосом выговорила она.

Дверь с треском захлопнулась.

Наступило утро, такое же, как и любое другое.

Мэри надела корсет на покрытую кровоподтеками спину и затянула его так туго, что даже застонала от боли.

Весь день, работая в мастерской, она не поднимала глаз. Стояла невыносимая сентябрьская жара. Каждое ее движение кричало: Вспомните. Вспомните, что я хорошая служанка. Вспомните, что вы обещали обращаться со мной как с дочерью.

Лицо миссис Джонс было бледным, как воск. Сегодня они почти не разговаривали. Никакой обычной дружеской болтовни, только редкие просьбы передать ножницы или нитки. Вся их близость испарилась без следа. У Мэри тряслись руки, а глаза то и дело наполнялись слезами. Она мысленно заклинала: «Верьте мне. Я не могу сказать, откуда взялись деньги. Но все равно — пожалуйста, верьте мне».

В полной тишине они сделали последние стежки на декольте бархатного платья миссис Морган.

К ужину голова Мэри гудела как колокол. Она гоняла еду по тарелке, ни к чему не притрагиваясь. Мысли двигались тяжело и медленно, словно мельничные жернова. Она уже поняла, что сваляла дурака. Где-то там, за веками, зудел голос Куколки. Самое худшее, что может быть, если тебя признают шлюхой, — получишь кнута. Ну или, может быть, запрут в каталажку. Но если эта твоя хозяйка объявит тебя воровкой, тебя ждет пеньковый галстук, моя дорогуша.

Однако одного Куколка не поняла бы ни за что: как сильно Мэри хотела остаться. Здесь, в маленькой, душной, заставленной мебелью комнате в доме Джонсов на Инч-Лейн, в городе Монмуте в Англии, или в Уэльсе, или где-то между ними. Несмотря на лед в глазах миссис Джонс, несмотря на все, что произошло. До этого бесконечного дня Мэри не признавалась себе в том, что здесь был ее настоящий дом.

И как бы она смогла остаться, если бы произнесла эти слова: мужчины, и «Воронье гнездо», и шиллинг за раз? Правда была столь уродлива, что ни облагородить, ни приукрасить ее было невозможно. Как только это будет сказано вслух, все кончится. Миссис Джонс никогда не сможет ее простить. В этой семье не было места шлюхе.

В то воскресенье Мэри отправилась вместе с Джонсами в церковь, хотя от жары ее кожа покрылась красными пятнами, а в глазах плавали цветные круги. Она кротко опустилась на колени, припомнив, как это делалось в Магдалине. Преподобный Кадваладир, сжимая кафедру потными руками, призывал паству встречать неудачи с покорностью и христианским смирением.