Майдан. Нерассказанная история - Соня Кошкина

Кстати, почему медицина?

Вы серьезно? Я могу рассказать, но в стране идет война, и мне кажется, что не только нескромно, но даже как-то странно об этом сейчас говорить.

Нет, я настаиваю. О вас очень мало информации.

Хорошо. Вообще, я собирался стать конструктором самолетов. Углубленно изучал физику, мечтал поступить в Харьковский авиационный институт. Но когда пришло время поступать — взвесил все «за» и «против». Уже тогда было понятно, что, ввиду общественно-политической ситуации в стране, авиапромышленность в ближайшее время, скорее всего, не будет развиваться так интенсивно, как ранее. Поэтому я поступил в медицинский. Медицина мне тоже всегда нравилась. У нашей семьи было много друзей в этой сфере. Общение с ними меня увлекало. И вот, уже поступив, я понял, что медицина — мое, и что я нахожусь там, где должен.

Правда, экономическая ситуация в начале девяностых была весьма непростая, нужно было зарабатывать. И я начал возить из Турции всякие мелкие товары на продажу. Чуть позже уже возил из Арабских Эмиратов — технику, видеотехнику, телевизоры. Тогда на это был спрос высокий, товар хорошо расходился. Постепенно объемы укрупнялись. Параллельно я начал торговать офисной мебелью. Многие крупные банки и офисы в Донецке были оборудованы мебелью, которую завозил я.

В какой-то момент я понял, что в мебельный бизнес далее нужно или серьезно вкладывать — открывать салоны, налаживать сеть и т. д., или сворачивать его. Серьезно вкладывать я был не готов — не было понятно, как дальше станет развиваться рынок, поэтому с мебелью мы закончили. Следующее место работы — замгендиректора в компании «Донбасснефтепродукт».

Так вы утверждаете, что в годы президентства вашего отца «МАКО» не имел особых условий для ведения бизнеса?

Даже если бы я мог получать какие-либо поблажки, я так устроен, что никогда на это не пошел бы. Потому как к поблажкам можно привыкнуть, хуже того — приучить коллектив, который должен показывать результат в условиях конкурентного рынка. Если строить бизнес подобным образом, он не будет устойчив, стабилен. Поэтому нет, я не пошел по этому пути.

Последние годы мой бизнес работал по тем же принципам, что и раньше, когда отец был в оппозиции. Ничего не поменялось. Поэтому меня удивляли разнообразные рейтинги, публиковавшиеся СМИ.

Я перечислю. Вот, пожалуйста: журнал «Фокус» оценил вас в 2012 году в 100 миллионов долларов, в 2013 году — уже в 196,5. Журнал «Корреспондент»…

Это расходится с данными официального аудита, который проводил Pricewaterhouse Coopers.

Во сколько вы сами оцениваете свое состояние?

Я подобных оценок никогда не делал. В свое время эти данные — о возможных оценках — можно было собрать из официальных пресс-релизов моей компании, но сегодня, в условиях войны, вообще некорректно оценивать какой-либо бизнес. Каково мерило оценки?

Вообще, для меня сегодня главное — жизнь и безопасность людей. Особенно членов нашего коллектива. Как минимум, все наши сотрудники должны, несмотря ни на что, вовремя получать заработную плату.

То есть ваша компания сейчас работает?

Да. Мы сократили рабочий день и ищем способы, как максимально обезопасить людей. Кто может — работает из дому, ну и т. д.

И все-таки даже официальная отчетность демонстрировала стремительнейший рост вашего бизнеса. Несмотря на мировой кризис… Вот, пожалуйста, всего за два года — с конца 2011 по ноябрь 2013-го — в два с половиной раза.

Если вы поинтересуетесь показателями других компаний, без труда найдете те, которые развивались еще более динамично. В том числе банки. Просто развитие монстрообразного моего образа дополнялось сведениями о якобы фантастическом росте моей компании. Рост моей компании был обусловлен слаженной скрупулезной работой коллектива. Мы очень много времени уделяли стратегии, подбору сотрудников».

— Скажите, а Виктор Янукович сам занимался бизнесом или перед вами ставил задачу заниматься семейным бизнесом?

Он сам не занимался бизнесом никогда. В отношении меня, у нас иногда доходило даже до смешного: он не знал названия моей компании, даже не знал объектов, которые я строил.

К «Лемтрансу» разве Виктор Федорович не имел отношения?

Нет.

Антон Пригодский говорит, что ваша семья имела долю в «Лемтрансе».

Задайте этот вопрос моему отцу или Антону Пригодскому…

А вы — к операциям на «Укрзализныци», поставкам на «Укрзализныцю»?

Я давал кредиты железной дороге через «Всеукраинский банк развития». Мы давали кредиты на основе проводимых конкурсов. Иногда мы их выигрывали, иногда проигрывали. Кредиты были на конкурсной основе.

Конкретно по «Укрзализныци» вы почти все выигрывали…

Когда мы в них побеждали, об этом активно трубили. Когда мы в них проигрывали, то в основном об этом замалчивалось.

Я гвоздя на железную дорогу не поставил. Ни я, ни моя компания, ни люди, которые со мной связаны. Какие-то там непонятные компании, друзья — пусть разбираются новоиспеченные правоохранительные органы с поставками и вопросами.

Вам известно, что еще в бытность губернатором Виктор Янукович имел общий бизнес с Андреем Клюевым? Что Андрей Клюев был первым человеком, который стал вводить его в бизнес?

Может, вы мне расскажете? Для меня все, что вы называете, — новости. У него вообще общего бизнеса ни с кем никогда не было. Потому что бизнеса у него не было никакого. Он никогда бизнесом не занимался в принципе. Он человек, который прошел служебную линейку от рабочего до президента.

Он получал доли от каких-то других бизнесов, в которые его вводили? Вначале — как губернатор, далее — как премьер, потом — как президент.

Нет, ничего подобного не было. Если говорить обо мне, то он никогда мне таких задач не ставил, и, повторюсь, доходило до смешного. Когда-то, находясь с официальной поездкой в Донецкой области, он показал на один из наших объектов и спросил: «А кто это строит?». Анекдот, который существовал, он из жизни. Он не знал, чем я занимаюсь. На определенном этапе жизни, в силу того, что я выбрал одну профессию, а потом ситуация изменилась, и я начал заниматься бизнесом, он вникал в то, чем я занимаюсь, и в девяностых годах он знал, чем я занимаюсь. А потом, с начала двухтысячных годов, с конца девяностых он стал мне доверять — увидел, что я не залезу в какие-то незаконные веши.

То есть он настолько не интересовался жизнью собственного сына?

Это не жизнь, а бизнес, хотя для меня бизнес — это жизнь. Он у меня спрашивал: «Как дела? Нормально?». Я отвечал: «Нормально!». У него никогда не было времени, и наши встречи происходили, пока он руководил страной, примерно с периодичностью раз в две недели, иногда раз втри недели.

Иногда это происходило в рамках заседаний охотничьего клуба «Кедр». Правильно?

Нет, я там не бывал.

Но вы числитесь среди членов клуба…

Для меня это тоже новость. Не знаю.

К клубу «Кедр» вы не имеете никакого отношения?

Я там не бывал. Чтобы числиться, я, наверное, должен был какие-то подписи ставить и что-то делать…

The Financinal Times оценило суммарное состояние «семьи» в двенадцать миллиардов. Они тоже привирают?

Вы называете авторитетное издание, которое позволяет себе называть какие-то фантастические цифры. Если эти упомянутые двенадцать миллиардов есть где-то, то я хотел бы, чтобы они принадлежали украинскому народу. И если будет объявлено, что это мои деньги, то поверьте, я предприму все, что от меня зависит, чтобы донести правду до украинского народа. Я говорю о себе: у меня никаких счетов за рубежом не было за всю жизнь. От моего отца и моего брата я никогда не слышал, чтобы у них были подобные счета. Все эти цифры необоснованные, они фантастические».

«Давайте лучше поговорим о войне. А те вещи, о которых мы говорим, когда гибнут люди, не имеют, вообще-то, значения.