Другие люди - Сол Стейн

— Извините, но я не составлю вам компании. Боюсь, что и так не смогу заснуть. Как там этот бедняга? Которого я ранил.

— Если хотите, утром я все узнаю.

— Не утруждайте себя.

— Пустяки. Невелик труд — снять телефонную трубку. Отличный кофе. Вкус ничуть не хуже запаха. Что это за сорт?

— Эфиопский Харрар. Иногда он продается у «Забарса». Сколько вам лет?

— Сорок четыре. А почему вы спрашиваете?

— Вы думаете, что Франсина в вас влюблена?

— Я бы этого не сказал.

— А я говорю. Видите ли… — Кох помялся, прежде чем продолжить. — Она и на меня произвела неординарное впечатление.

Я молча пил кофе.

— Таким образом мы вдвоем, общим возрастом в сто четыре года, влюбились в двадцатисемилетнюю. В Китае почитают возраст, потому что он олицетворяет мудрость и опыт. В Европе также еще сохраняется уважение к людям зрелым, многое повидавшим. В этой стране возраст презирают. Америка будет становиться все хуже по мере старения населения.

Я встал.

— Пора в путь.

— Спасибо, что зашли. Может, я дам вам чек на залоговую сумму, раз уж вы здесь?

— Отправьте его мне по почте.

Он крепко пожал мне руку.

— Я противник не из серьезных. Кроме как здесь, — он указал на свою голову. — Спокойной ночи.

Франсину я нашел спящей на моей кровати. Поджатые к животу колени, руки под щекой, голый ребенок. Я отверг ребенка во мне, когда сам еще был ребенком, сказал бы Кох. Он сказал бы это потому, что мой отец отказался стать частью Америки, так что мне пришлось стараться за двоих. Я могу позаботиться об отце. О себе. Мне никто не нужен. Даже это тело на моей кровати. Я не подставляю шею под ярмо семейной тирании, оставаясь холостяком, не заводя детей, наблюдая тела бесчисленных женщин точно так же, как сейчас смотрю на тело Франсины, держа дистанцию, словно это предметы домашнего обихода из каталога Сирс, игрушки, которыми можно скрашивать досуг неделю или сезон. Они возвращаются домой рано или поздно, чтобы жить своей жизнью.

Глядя на умиротворенно спящую Франсину, я думал о том, что совсем недавно начал разбираться в женских телах. В молодости, бывая в мужских раздевалках, чаще сталкиваешься с мужчинами и вскоре уже знаешь, нет двух похожих голых мужчин, а многие части мужских тел весьма забавны, если не смотреть на них любящими глазами. Но стереотип женщины у нас один, и отец Франсины увидел бы в этом примету времени. Не округлые формы Ренуара или латиноамериканок, а стройные, без признаков живота, длинноногие тела, которые можно фотографировать что в одежде, что без, сексуально привлекательные не только для мужчин, но и для женщин. Однако я еще не встречал женщину, полностью соответствующую нашему идеалу. То слишком тонкие брови, то задница великовата, то на бедрах складки жира от пренебрежения физическими упражнениями. Мелкие несовершенства я замечаю и во Франсине, но лишь потому, что они составляют часть ее целого. Любовь не слепа и не отличается терпимостью. Она объединяет. Она не выделяет достоинства бородавок, но превращает их в неотъемлемую часть тела, заключающего в себе жизненные органы человека, в которого ты безрассудно влюблен. Когда приходит любовь, логика отступает на задний план. А возвращение способности мыслить логически, скорее всего, знак того, что любовь ушла или преобразилась в долголетнюю привычку, при которой бородавки предаются забвению.

Все вышесказанное относится не только к внешнему облику. Неприятный запах изо рта. Такое может случиться, пусть и на короткое время, с любой женщиной. Или ночью, совершенно непроизвольно, она может пукнуть. А у кого из них не урчит в животе, если приложить к нему ухо. Такое возможно и при случайной, на одну ночь, и при длительной связи. Обычно это воспринимается как свидетельство того, что женщина — живое существо. Но, если ты влюблен, эффект этих свидетельств совершенно иной. Они становятся более незаметны, чем плохой запах из собственного рта, к которому ты начинаешь относиться куда как нетерпимее. Что есть любовь — благорасположение к другому человеку?

Любовь ввергает нас в опасное магнитное поле. Ты можешь находиться в одном месте, она — в другом, но поле-то действует. Если ты не можешь замкнуть это поле объятиями, оно вызывает невыносимую боль. Сила, управляющая радаром мужчина-женщина, куда могущественнее, чем совесть. Это не обязательство, данное кому-либо, не осознанный позыв, но непрерывное воздействие на твое сердце, степень содержания адреналина в крови, дыхание, физическое желание. «Томасси, довольно размышлений, — сказал я себе, — это не твоя сфера».

Ты привык быстро ставить точку. Любовь, даже если жизненный опыт и статистика говорят о том, сколь часто она быстро сходит на нет и исчезает, в данный момент представляется тебе всесильной. Для тебя это внове. Не отталкивай ее. Наслаждайся ею.

Франсина пошевелилась, открыла глаза, потянулась, увидела, что лежит нагая, и натянула одеяло до подбородка.

— Ты бы мог прикрыть меня.

— Никогда в жизни, — улыбнулся я.

Глава 37

Уидмер

Молодым человеком я бы посчитал неподходящей для дискуссии саму тему о существовании предвидения. Лазерные лучи казались лишь атрибутами комиксов. Люди летали, но не в космосе. Видите сами, та самая наука, в которую я верил, теперь превратила меня в Алису, сидящую за столом Сумасшедшего Шляпника. Нынешние молодые люди, вроде Франсины, воспринимают предвидение как само собой разумеющееся, аналогично древним грекам. Период торжества рационализма в масштабах истории длился недолго. То было благодатное время для хорошо воспитанных людей. Потом ковер выдернули у них из-под ног.

С такими вот мыслями пришел я на встречу в кабинет Лефковича, предвидя ясно и четко, что встреча эта будет иметь решающее значение. Кроме меня, Лефкович пригласил Франсину и, естественно, ее адвоката.

Прошли времена, когда невесту приводил отец, поэтому я прождал в приемной несколько минут, прежде чем появились Франсина и Томасси. Я подумал, что прибыли они, оторвавшись от разделенной на двоих подушки. Потом эту мысль сменила другая: подушка, скорее всего, лежала под ее задницей.

Мы поздоровались, но, к счастью, поговорить секретарь нам не дала, сразу перепроводив в кабинет. Лефкович, полный молодой человек, пытался скрыть пухлый животик жилеткой, но ключ «Фи Бета Каппа»[34] и цепочка, наоборот, привлекали к нему повышенное внимание. Разумеется, я отнесся к нему с предубеждением. Молодой заместитель окружного прокурора, несомненно, с политическими амбициями, скорее всего, из семьи не так уж давно прибывшей в Америку и зажившей в достатке, еврей как по внешности, так и по фамилии. С Томасси он держался подчеркнуто уважительно. Ко мне обратился «сэр», но небрежно указал на стул. Томасси, подумал я, он бы с готовностью усадил сам. Франсину он полагал в нашей иерархии последней, а потому ей достался самый крайний стул. Моей дочери, судя по всему, отводилась роль безмолвного слушателя.