Добронега - Владимир Романовский

САКР. Откуда такая уверенность?

ЛИКУРГУС. Отец лишил меня всего, как только я поступил на службу.

САКР. По религиозным соображениям?

ЛИКУРГУС. Не думаю. Ни религия, ни традиция иудеев не запрещает сыновьям становиться воинами.

САКР. В иудейских войсках.

ЛИКУРГУС. Таковых войск в данный момент не существует. В любых войсках.

САКР. А как же с запретом на убийство?

ЛИКУРГУС. Это личное, а не семейное или общинное, дело. Отец был против избрания мною внекоммерческой профессии. И боялся меня.

САКР. Почему боялся?

ЛИКУРГУС. Думал, что я могу поступить с семейным состоянием не так, как ему хотелось бы. Настроить кораблей и стать путешественником. Нанять воинов и стать завоевателем. Или же накупить фолиантов и стать книжником. И еще его, возможно, волновало мое знакомство с зодчими-христианами.

САКР. Значит, не в деньгах дело. В чем же?

ЛИКУРГУС. Не знаю. Предполагаю, что патриархом руководили обыкновенные христианские чувства.

САКР. Так не бывает. В священники идут люди, желающие быть властителями умов.

ЛИКУРГУС. Чтобы быть властителем умов, не обязательно принимать сан. Есть пути проще и легче.

САКР. Какие же? Деньги?

ЛИКУРГУС. Деньги и лесть. Умы продаются и покупаются, но сперва надо договориться, а без лести ни с кем не договоришься.

САКР. Да, пожалуй. Так вот. Императору придется поклониться.

ЛИКУРГУС. А второй путь?

САКР. Ехать в Киев, к отцу. Он там обосновался прочно, в Константинополь не скоро сберется.

ЛИКУРГУС. Не люблю торговлю.

САКР. Правда? А почему?

ЛИКУРГУС. Если бы дело было только в покупке, доставке, и продаже — другое дело. Или в производстве и продаже. Но нужно обязательно расхваливать товар, и при этом все время врать, иначе ничего не купят. Не люблю.

САКР. Почему же непременно врать?

ЛИКУРГУС. Человеку по большому счету нужно очень мало. Главное дело торговца — все время убеждать людей в обратном.

САКР. Ты меня не дослушал.

ЛИКУРГУС. Продолжай.

САКР. Переехав в Киев к отцу, ты получишь возможность принять участие в больших событиях. Гораздо крупнее, чем налеты на болгарские селения.

ЛИКУРГУС (улыбаясь). В качестве торговца?

САКР. Нет. В качестве воина и дипломата.

ЛИКУРГУС. А что это за события?

САКР. Не могу сказать точно. Неустрашимые примут в них участие, но вообще-то это схватка последователей Христа с язычниками.

ЛИКУРГУС. И кто же победит?

САКР. Не знаю.

ЛИКУРГУС. Что-то здесь не сходится. Учение Христа в северных странах очень поверхностно. В глубине души северяне по прежнему язычники.

САКР. Киев — еще не север.

ЛИКУРГУС. Но близко.

САКР. А собственно, при чем тут география?

ЛИКУРГУС. Не знаю точно, но предполагаю, что многое связано с погодой. Учение Христа требует умственных и духовных усилий, а добывание пищи на севере связано с огромным количеством отвлекающих факторов. Люди севера одновременно медлительны и суетны, как люди юга — подвижны и суетны. Возможно поэтому учение Христа быстрее всего распространилось на пограничье.

САКР. Судя по действиям Базиля — не очень прочно оно распространилось.

ЛИКУРГУС. Базиль соблазнил поданных легкой наживой. Отбирать у соседей легче, чем создавать самому. Но это временное явление.

САКР. Учение Христа выгодно властям.

ЛИКУРГУС. Напротив. Власть любит брать на себя функции Создателя. Учение Христа определяет власть, как зло, с которым необходимо мириться, не очень обращая на него внимания.

Пауза. Сакр озадачен.

САКР. Вот оно что! Не знал. Это все в Библии написано?

ЛИКУРГУС. Да.

САКР. Надо бы прочесть. Все времени нету, занят я очень. Кажется, сюда идут. Запомни, Ликургус, это может тебе пригодиться — владимирово дело в большой опасности.

ЛИКУРГУС. Эка удивил.

САКР. Спасти же его может только один человек. И зовут человека Элиас. Запомни. Элиас.

ЛИКУГРУС. Может спасти или спасет?

САКР. Не знаю. Никто не знает.

ЛИКУРГУС. Элиас… Кто он такой? Откуда? Молодой, старый, швед, славянин, грек?

САКР. Не знаю!

ЛИКУРГУС. Не много ж ты сказал. С такими знаниями далеко не уйдешь, их и продать-то нельзя, не то, что самому пользоваться.

САКР. Сейчас ты пойдешь с бабами обратно. Но не тем путем, каким пришел, а другим. Заграждения там железные, и в одном из отсеков вас ждет ровдир. Гривастый такой, молодой, когти здоровенные, рычит — дервья дрожат. На хвосте кисточка кокетливая.

Ликургус подозрительно смотрит на Сакра.

САКР. Но ты его не бойся. Юстиния знает наговор, и съест он только Селену. Так задумано. А ты повторяй все время одно и тоже слово — Снепелица. Повторяй и повторяй себе, и он тебя не тронет.

ЛИКУРГУС. За что же Селену так? Она стерва та еще, конечно, но все-таки… И откуда здесь ровдир?

САКР. Кто ж его знает. Приволокли. Возможно из Рима. Гладиаторские бои давно запрещены, но существуют специальные подпольные общества.

ЛИКУРГУС. Как же он зимой-то? Ровдир?

САКР. Сейчас лето. Зимой, наверное, околеет. Но пока живой и очень злой. Самки у него нет, приходится охотиться самому. Запомни слово. Снепелица. Ну, свою часть договора я выполнил. Выполни и ты свою, Ликургус. Я очень на тебя надеюсь. Пожалуйста.

ЛИКУРГУС. Я постараюсь.

Входят Селена, Юстиния, и два волхва в длинных черных робах.

САКР. Приветствую вас. Камешки отдала?

ОДИН ИЗ ВОЛХВОВ. Да, Великий Сакр.

САКР. Можете идти. Ликургус, помни, что я тебе сказал.

Ликургус, поправив сверд, выходит из помещения. Женщины следуют за ним. Пройдя по лабиринту ходов и коридоров, втроем они выходят в отсек, напоминающий оранжерею. Здесь растут разных видов цветы и экзотические растения. В следующем отсеке, под открытым небом, растут пальмы в кадках. Дверь за Ликургусом и женщинами захлопывается, слышен лязг засова. Ликургус твердым шагом идет вперед. Женщины жмутся друг к дружке. Навстречу Ликургусу ленивым шагом выходит ровдир, разевает пасть, и издает задумчивый рык. Ликургус выхватывает сверд.

ЛИКУРГУС. А ну пошел отсюда!

Ровдир озадаченно смотрит на Ликургуса, неуверенно рычит. Ликургус замахивается свердом, и ровдир не очень поспешно убегает куда-то, явно обидевшись. Ликургус выводит женщин за ворота. Теперь они идут по лесу и вскоре находят тот самый мост, который они переходили раньше. Перейдя мост, они оказываются у костра, который все еще тлеет.

Яван проснулся на рассвете. Голова болела очень. Пришлось спуститься вниз и сунуть ее в бочку с холодной водой.

Какой-то странный сон видел я давешней ночью, подумал Яван. Какие-то тени… Элиас… Элиас спасет дело Владимира… и за кого-то мне надо помолиться… попытаюсь вспомнить…

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. АЛЛЕГРЕТТО

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СОБЫТИЯ В БЕРЕСТОВЕ

Неподалеку от поселения, в маленьком домике, почти избушке, сидел на ложе человек необычной наружности. Лет ему было около тридцати, но значительные залысины, бледные губы и округлые глаза очень его старили. Чем-то похож он был на многих будущих монархов Европы, людей неопределенной этнической принадлежности, с очень ранних лет обремененных одновременно властью и пороком. Приехавший наблюдать за сбором войск в Берестове, человек вовсе в Берестово не спешил, предпочитая терзаться в одиночестве страстью, разлукой, и неудовлетворенными амбициями.

Существо, возбуждавшее в человеке страсть, было женского полу. Удовлетворению страсти препятствовали, во-первых, происхождение существа — от того, кому существо будет отдано в жены, зависело соотношение сил всего континента, и, во-вторых, опять же происхождение — существо приходилось человеку двоюродной сестрой. Страсть к очень юной, худенькой двоюродной сестре, дочери конунга — порочна ли такая страсть? Пикантна ли?

Рагнвальд услыхал топот копыт и поднял голову.

Две лошади… две? точно, две… остановились у домика, женский голос сказал «подожди меня здесь» и в незапертую дверь вошла женщина. Рагнвальд некоторое время вспоминал, кто она такая, и наконец вспомнил.

— Здравствуй, — сказала она.

— И ты, и ты, — откликнулся он. — Чем бы я услужить тебе мог? Ты по поручению княжны?

— Нет, — сказала Эржбета. — По собственному почину.

— Да, — согласился он. — Присядешь?

— Присяду.

Эржбета присела на походный сундук.

— Хочу я оказать тебе услугу, Рагнвальд.

— Кто у тебя сопровождающий?

— Не обращай на него внимания. В его обязанности входит только — меня сопровождать, как ты это верно подметил. Слушать, о чем мы тут говорим, он не будет.

— Почему?