Из собрания детективов «Радуги». Том 2 - Вилли Корсари

— Не знаю. Не исключено, что Гарроне собирался обделать дельце, к которому потом собирался привлечь Дзаваттаро.

— Продать ему партию подержанных могил? — невесело пошутил Мальяно.

— Я бы не удивился, если бы узнал, что речь шла о продаже фальшивых археологических находок, — сказал Сантамария, вспомнив о намеке Дзаваттаро.

— Да, но главные рынки сбыта таких поделок — Рим и Сицилия, — подумав, сказал Де Пальма.

— Гарроне много разъезжал? — спросил Мальяно у Де Пальмы.

— В последние недели он, по словам его сестры, все время ночевал на виа Пейрон. Что было прежде, мы не знаем. Он то и дело исчезал на два-три дня. Но он мог просто развлекаться в своей мастерской на виа Мадзини с какой-нибудь блондинкой.

— Ну а очные ставки что-нибудь прояснили? — спросил Сантамария.

— Ровным счетом ничего, — ответил Де Пальма. — Я больше не вызывал ни Баукьеро, ни Табуссо. А проституток освободил. Да, сумку, которую мы нашли, продают в магазине «Сигма», четырнадцать филиалов в Турине. Всего они в конце апреля получили шестьсот сумок и мгновенно их распродали.

— А отпечатки пальцев?

— На ткани, разумеется, никаких, — ответил Мальяно. — Внутри на пластике тоже. Как, впрочем, и на плаще. Мы съездили на луг днем, надеялись, что найдем кусок трубы, но, кроме окурков, презервативов, расчесок и шариковых ручек, ничего не обнаружили.

— Послушай, Сантамария, — морщась от боли, слабым голосом сказал Де Пальма. — Ты знал, что в тех краях находится и вилла твоего Кампи?

— Там живут его родные.

— Но разве ты мне сам не говорил, что в вечер убийства Кампи был там, на холмах?

— До десяти вечера он был у родных, на вилле. Где он находился потом, не знаю. Если тебе его поведение кажется подозрительным, я могу провести специальное расследование.

— Нет-нет. Весь этот проклятый холм кажется мне подозрительным.

Сантамария вспомнил, где и с кем он провел обеденное время, и опустил глаза.

— Побывали мы и в «Капризе», — сообщил Мальяно. — Гарроне, похоже, ни разу не снимал комнату на ночь. Ну а блондинок там полно, их среди девиц абсолютное большинство.

— Что собой представляет этот «Каприз» — ресторан-гостиница? — спросил Сантамария с таким ощущением, будто он в темноте ощупью ищет стул и сейчас его найдет.

— Гостиница — ночной клуб. Но владелец утверждает, что ему известны имена и действия лишь тех, кто снимает номер. Не говоря уже о парке…

— Так там и парк есть?

— Нечто похожее. Танцевальная площадка, окруженная деревьями. А дальше, как у Табуссо, рощица, кустарник и луг, где и устраиваются оргии.

Сантамария вспомнил человечка в синем костюме, который непрерывно приглаживал редкие волосы на затылке. Но стоит ли цепляться еще и за эту соломинку?

— А у сестер Табуссо ты был?

— К ним я ездил, — сказал Де Пальма. — Хотел услышать хоть слово благодарности. Не едиными оскорблениями жив человек.

Мальяно ехидно засмеялся.

— Только мне и тут не повезло, — продолжал Де Пальма. — Старшая из сестер требует, чтобы на лугу поставили караульного.

— А младшая?

— Отвела меня на место, где видела блондинку. Сама она старая дева, немного нервная, но истеричкой или экзальтированной дурой мне не показалась.

— Ну а как насчет болей в желудке?

— Трудно сказать… Не исключаю, что ей любопытно было посмотреть, что делается ночью на лугу. Но любительницей острых ощущений я бы ее не назвал.

— Это район бродяг? — спросил Мальяно.

— Послушать Раппу, так все районы теперь прибежище бродяг. Но его это в известном смысле радует, говорит, что легче будет решить проблему перенаселения.

— Хорошо, а как мы разрешим проблему Гарроне?

Де Пальма закрыл глаза, словно хотел убедить свой ишиас, будто он заснул. Потом сунул руку в ящик письменного стола, открыл его и наугад вытащил одну из увеличенных фотографий, сделанных в отделе экспертизы. Положил фотографию на стол и долго разглядывал морщинистое лицо и полные ужаса глаза убитого архитектора.

— Не знаю, тут нужна какая-то свежая идея, — наконец ответил он.

В зале было темно, мерно жужжал кинопроектор. Американист Бонетто сел так, чтобы хорошо был виден небольшой экран. Настольная лампа освещала листы с его отпечатанной на машинке лекцией.

— Итак, речная коммуна Фэтхид-Ридж представляет собой редкий, но отнюдь не исключительный пример нового отношения американцев к эпохальной экологической проблеме — проблеме воды. Для них Река стала равнозначной самому понятию Жизнь, — хорошо поставленным голосом читал он.

На экране возникли живописные холмы, поросшие деревьями, а за ними — заснеженные вершины гор. Кинокамера была установлена на джипе, который ехал по незаасфальтированной дороге с валунами по обочинам. Фильм был неозвученный.

Американист Бонетто оглядел зрителей, пытаясь отыскать среди них молодого Дарбезио. Первые сорок минут лекции этот холуй профессора Марпиоли сидел в третьем ряду, засунув руки в карманы и презрительно щурясь. Но сейчас, в полутьме, силуэты сливались и головы были похожи на бесконечные и однообразные ряды подсолнухов. Американист Бонетто продолжил лекцию:

— Коммуна Фэтхид-Ридж, порвав как с неокапиталистической системой, так и с традиционными формами борьбы против этой системы, именно в силу упомянутых выше причин не привлекла внимания ни средней буржуазии, ни радикалов. Речная коммуна — явление уникальное, она решительно отвергает любую форму прозелитизма, и потому о ее существовании в Соединенных Штатах практически никому не известно.

Зрители взволнованно зашумели. На экране появилась большая котловина, через которую протекал широкий ручей. По обоим берегам ручья стояли фургончики и палатки голубого, оранжевого и белого цветов. Между палатками бродили человек тридцать — от двухлетних малышей до сорокалетних мужчин и женщин. Жители коммуны, в большинстве своем белые, были подчас в разноцветных лохмотьях и буквально обвешаны амулетами, ожерельями из ракушек, лентами. Трое или четверо ребятишек были совсем голые.

— Этот документальный фильм снимался в переходный период, когда коммуна еще не избавилась от ритуальных предрассудков, — уточнил американист Бонетто. — Несколько месяцев спустя, когда я снова вернулся на Фэтхид-Ридж, эта группа уже занимала куда более непримиримые позиции в отношении прошлого. — (Зрители в темном зале снова восхищенно загудели.) — Но уже тогда были заметны признаки будущей серьезнейшей эволюции. Обратите внимание на то, что многие члены коммуны носят резиновые сапоги, непромокаемые куртки, фуражки с козырьком.

Кинокамера выхватила из общей группы несколько человек, которые на берегу удили рыбу. Дети плескали друг в друга водой. Молодая улыбающаяся пара, сидя на траве, ела сосиски. Рядом стоял термос.

— Как вы сами видите, — продолжал американист Бонетто, — питание одной лишь рыбой и рыбными продуктами пока не стало для членов коммуны основным, превалирующим. Мясо — телячье, свиное, говяжье, — а также куры и цыплята еще не полностью исключены из каждодневного рациона. Но уже сейчас сельдь и законсервированные сардины заняли свое прочное место на берегу Фэтхид-Ридж. В течение ближайших месяцев произойдут новые разительные перемены. «Все для реки, все из реки» — таково в конечной своей сути кредо речной коммуны. Рыба, о символическом значении которой вы все, очевидно, знаете, постепенно становится единственным источником существования для этой удивительной группы людей. Больше того — и тут коммуну ждут тяжкие испытания, — единственным источником питания станет именно речная рыба, которую будут ловить сами участники коммуны. А рыбой Фэтхид-Ридж не изобилует.

Теперь на экране девушка пела и играла на гитаре, а мужчина в клетчатой рубахе ритмично покачивал головой. Кинокамера «отступила», поймав в кадр почти черное небо и серп месяца, выплывавшего из-за гор. На этом документальный фильм кончился, и в зале снова зажегся свет.

Американист Бонетто потушил настольную лампу и повернулся к публике лицом. Дарбезио, с глазами вареной рыбы, по-прежнему сидел в третьем ряду. Бонетто облегченно вздохнул. Если бы Дарбезио под покровом темноты удрал с демонстрации документального фильма, все было бы потеряно. Ведь именно сейчас взорвется заряд динамита, который разнесет Марпиоли на куски.

— Ничто не мешает поверхностному или пристрастному наблюдателю, — ледяным голосом продолжал читать Бонетто, — считать коммуну на Фэтхид-Ридж обычным кемпингом для рыбаков. Поверхностный наблюдатель рискует не уловить в необычной, революционной жизни членов речной коммуны на берегах Фэтхид ее основного смысла — борьбы с засильем технологии.

Американист Бонетто выдержал паузу и окинул взглядом человек восемьдесят, сидевших в зале. Дарбезио, ничего не подозревая, по-прежнему делал вид, будто все это его совершенно не интересует.