Две королевы - Александр Дюма

— Если бы ваше величество видели его! Малыш совсем изменился.

— Пусть отдохнет, у нас в нем пока нет надобности; но он должен явиться к обеду, я отпускаю его только на это время.

Мария Луиза встала с тяжелой головой, но не настолько, чтобы жаловаться. Король, наоборот, чувствовал себя великолепно и отпустил в ее адрес одну из тех неуклюжих испанских шуток, которые больше похожи на грубость. Следует заметить, что только два народа из всех, населяющих землю, отличаются природным остроумием — французы и итальянцы. Другим свойственна вежливость, обходительность, глубокомыслие, но остроумие — нет. Вчера я сказала об этом г-ну де Вольтеру, он ответил, что я совершенно права, но просит моего снисхождения лишь для милорда Болингброка.

Утро прошло по заведенному распорядку, тому незыблемому укладу, который нельзя нарушить и который, по моему ощущению, превращает в пытку жизнь королей. Каждый день делать одно и то же, в один и тот же час и всегда одинаково! Я не хотела бы быть королевой, даже если бы пришлось делить трон с самым дорогим мне человеком: это было бы танталовой мукой и у меня не оставалось бы времени любить его.

Наступил час обеда. Герцог де Асторга утром не появился. Он пришел исполнять свои обязанности только к обеду. Приветствуя королеву перед тем как повести ее в обеденный зал, он заметил, как сильно изменилось ее лицо, и не мог скрыть удивления.

— Ваше величество больны? — спросил он.

— Нет, я устала. Мы много пили, смеялись, много ели вчера, прощаясь с графиней, а вас там не было, сударь.

— Я теперь очень сожалею, что не был с вами, ваше величество, и если бы мог предвидеть…

— Но я там был, — вмешался король, — графиня уехала, и я этим ничуть не огорчен, потому что не могу избавиться от предубеждений на ее счет. Она мне не нравится.

— Мне тоже, государь.

Но, несмотря на эту неприязнь к графине Суасонской, несмотря на полученные предупреждения, ни король, ни герцог не смогли оградить королеву от этой сивиллы, которой они опасались. И это в очередной раз доказывает, что все на земле решается по воле Бога и он умеет устроить все так, чтобы она исполнялась.

Нада не пришел, чтобы развлечь хозяев своими шутками. Ромул обратил внимание на его отсутствие и обвинил собрата в лености и пьянстве. Мария Луиза приказала ему замолчать, добавив, что, обвиняя карлика, он обвиняет и ее, так же как всех остальных, кто присутствовал на ее празднике.

— Я тоже был там, госпожа, — продолжил неисправимый Ромул, — и, тем не менее, прекрасно себя чувствую.

После обеда Мария Луиза весь день чувствовала себя усталой и сонной, и самое странное, что некоторые из ее камеристок находились в таком же состоянии. Среди фрейлин только графиня фон Перниц страдала тем же недомоганием. Герцогиня де Альбукерке и другие дамы, напротив, готовы были начать все снова.

Вечером, когда перед ужином дамы собрались у королевы, чтобы поиграть в бирюльки, Мария Луиза сказала главной камеристке:

— Я так хочу спать, что не могу с этим бороться, мне кажется, я засну за столом.

В эту минуту один из пажей, приятель Нады, по дружбе оказывавший ему услуги, зашел в комнату и от имени карлика спросил герцога де Асторга, не соблаговолит ли он зайти в комнату больного, так как Нада непременно хочет поговорить с ним, но подняться с постели никак не может. Главный мажордом любил малыша, зная его преданность королеве, и ответил, что навестит его немедленно.

Королева услышала эти слова, спросила, что с карликом, и добавила, что без него она очень скучает. Ей хотелось, чтобы ее развеселили.

— Ваше величество, к вечеру ему стало еще хуже, — ответил паж, — он в отчаянии, что не может исполнять свои обязанности, но вы пожалели бы его, если бы увидели: его маленькая голова уменьшилась до размеров яблока, и мне кажется, что она сжимается с каждой секундой.

Герцог получил приказ от королевы поскорее повидать Наду, вернуться и дать ей отчет о его состоянии, а главное, не оставлять его без ухода, врачей и помощи.

VII

Войдя в комнату, где Нада жил вместе со своим товарищем Ромулом, занимая одно из помещений, предназначенных для слуг королевы, герцог был встревожен стонами несчастного карлика и быстро подошел к нему,

— Что с тобой, Нада? — спросил он.

— О господин герцог! Наконец-то я вижу вас! Слава Богу! Оберегайте королеву, заклинаю вас. Меня отравили и ее, наверное, тоже. Пусть ей окажут помощь, призовут всех врачей. Она не страдает?

— Ты с ума сошел, мой бедный малыш! — ответил герцог. — Тебя не отравили, королеву тем более.

— Я отравлен, уверяю вас! И во имя Неба, сделайте так, чтобы королеве оказали помощь, для нее еще, может быть, это не поздно. А что будет со мной — не имеет значения!

— Зачем нужно было травить тебя? И кто мог отравить королеву? Разве все вы ели не одно и то же?

— Это был торт графини Суасонской.

— Но ведь король и все придворные дамы тоже ели его. Все чувствуют себя хорошо.

— А Нина и Сапата, а графиня фон Перниц тоже в добром здравии?

— Они сейчас у королевы, но, по правде сказать, жалуются, что их неодолимо клонит в сон.

— А королеву?

— Королеву тоже.

— Послушайте меня, умоляю вас, вы там не были и не знаете… Но если бы вы находились с нами, я уверен, всего этого не случилось бы. Не теряйте ни минуты! Пусть созовут врачей королевы, прежде всего врачей из французского посольства, необходимо дать ей сильное противоядие. Королева съела лилию, ее фрейлины и я вырывали друг у друга крошки от этого куска; я меньше других и более хрупкий, яд подействовал на меня раньше; но все мы уже покойники. Итальянские яды не щадят никого.

Главный мажордом похолодел от ужаса. То, что говорил карлик, совпадало с полученными им предостережениями. Завтрак у королевы, приуроченный к отъезду графини, заморские яды, составленные так, чтобы их действие стало ощутимо только по прошествии некоторого времени, — все это ясно представилось ему в течение нескольких секунд.

— Подожди, Нада, — воскликнул он, — я приведу к тебе старого лекаря-мавра, который живет в моем доме! Этот человек скажет нам правду.

Он бегом спустился с лестницы, выскочил во двор, прыгнул в первую попавшуюся карету, не задумываясь о ее владельце, выкрикнул магическую фразу «Служба короля!» и силой потребовал отвезти его в собственный дворец.

Через четверть часа он привез седобородого старца в причудливой одежде, волочившейся по земле. Он тянул его за собой, не давая ему времени шагать.

— Скорей, скорей, Хосеф! Умоляю тебя! — повторял он. Имя Хосеф было дано мавру отцом герцога, который привез его из Африки и окрестил, чтобы избавить от преследований инквизиции; но в глубине души Юсуф оставался мусульманином, сохранял свою веру и обычаи, хотя ему и приходилось довольно часто появляться в церкви. Юсуф жил во дворце герцога де Асторга, все свое время посвящая чтению и ученым занятиям, а также распределению среди бедняков сокровищ своих знаний. Герцог предоставлял его помощь своим друзьям и щедро платил ему за себя и тех клиентов, к которым он его посылал. Юсуф никогда ничего не принимал от других. Он любил герцога как сына, был свидетелем его рождения; в душе мавра восхищение достоинствами герцога уступало лишь его нежности к нему. Добрый и милосердный, как его хозяин, Юсуф обладал добродетелями настоящего христианина, и никто бы не поверил, что он не был им на самом деле.