Стрекоза в янтаре - Диана Гэблдон

Месье Форе снова полез в свой емкий карман и на этот раз извлек оттуда небольшую медную булавку, примерно трех дюймов в длину, с широкой плоской шляпкой на одном конце. Крепкий костлявый палец тщательно прощупал плоть на бедре, возле паха, затем — тонкую линию вены под кожей. Цепкие пальцы помедлили, еще потыкали в кожу по кругу, видимо, нащупывая нужную точку. Глубоко погрузив ноготь указательного пальца в кожу, словно для того, чтобы отметить это место, месье Форе воткнул туда булавку. Еще одно путешествие в бездонный, полный чудес карман позволило извлечь на свет божий маленький медный молоточек, которым он с одного удара загнал булавку глубоко в ногу.

Нога резко дернулась, потом, похоже, расслабилась. Видимо, сработало и средство из флакончика, введенное орально чуть раньше. Во всяком случае, крови из раны почти не было.

— Поразительно! — воскликнула я. — Что это вы сделали?

Месье Форе сдержанно улыбнулся, на иссиня-бледных щеках появилось даже некое подобие румянца.

— Ну, это далеко не всегда срабатывает, — честно признался он. — Сейчас просто повезло.

Указав на шляпку булавки, он объяснил:

— Тут находится целый узел нервных окончаний, сестра. Я слышал, что анатомы называют его «плексус». Если вам удается точно попасть в него, вся нижняя часть тела практически полностью теряет чувствительность.

Он резко выпрямился, внезапно осознав, что лишь напрасно теряет время на болтовню.

— Сюда, сестра, — приказал он. — Займите свое место. Действие стимулирующего средства ограничено временем, надо немедленно приниматься за дело, пока кровотечение не возобновилось.

Почти полностью расслабленная нога легко выпрямилась, осколки кости ушли под кожу. Следуя указаниям месье Форе, я теперь держала молодого человека за торс, а сам костоправ манипулировал ступней и нижней частью голени, пока мы не наложили швы.

— Достаточно, сестра. Теперь вам придется лишь немного подержать ногу в полной неподвижности.

Он подозвал санитара и велел принести две плотные дощечки и тряпок для перевязки. Вскоре вся нога была аккуратно забинтована, а на открытые раны наложены плотные повязки.

Мы с месье Форе обменялись радостными улыбками по поводу столь успешного завершения операции.

— Хорошая работа, — заметила я, отбрасывая волосы, упавшие на лоб, и тут же увидела, как выражение лица месье Форе переменилось — только сейчас он заметил, что на мне нет чепца.

В этот момент со двора донесся звон церковного колокола. Я уставилась на высокое окно в конце палаты; одна створка его была приоткрыта, чтобы выветривались все неприятные запахи. Небо потемнело и приобрело глубокий синеватый оттенок, — это означало, что день на исходе.

— Простите, — я начала торопливо развязывать завязки халата, — мне уже давно пора домой, муж будет беспокоиться. Страшно рада, что мне выпала честь помочь вам, месье Форе.

Высокий костоправ, онемев от удивления, наблюдал, как я раздеваюсь.

— Так вы… выходит, вы не монахиня? Мне следовало бы догадаться раньше. Однако скажите, кто же вы тогда? — с любопытством спросил он.

— Мое имя Фрэзер, — коротко ответила я. — Послушайте, я должна идти, иначе муж…

Он выпрямился во весь свой огромный рост и поклонился:

— Окажите мне такую любезность, мадам Фрэзер, позвольте проводить вас до дому.

— О… благодарю, — ответила я, тронутая его любезностью. — У меня есть провожатый.

Я оглядела холл, высматривая Фергюса, который в свободное от основных своих занятий время иногда сопровождал меня вместо Мурты. Мальчик был на месте — сидел, привалившись к дверному косяку, и весь так и изнывал от нетерпения. Интересно, как долго бедняге пришлось просидеть здесь? Сестры не пускали его ни в приемный покой, ни в палаты, настоятельно требуя, чтобы он ждал у дверей.

Месье Форе с сомнением оглядел этого провожатого и взял меня под локоток.

— Нет уж, мадам, я провожу вас до самого дома, — решительным тоном заявил он. — Бродить дамам по вечерам в этой части города довольно рискованно, не имея при этом лучшей защиты, чем какой-то ребенок.

Фергюс весь надулся от злости, услышав, что его назвали ребенком, и я поспешила заверить месье Форе, что лучшего провожатого и пожелать нельзя. Но врачеватель, не обращая на мои слова никакого внимания, кивнул на прощание сестре Анжелике и повел меня к выходу через огромные двустворчатые двери больницы.

Фергюс трусил по пятам, цепляясь за мой рукав.

— Мадам, — твердил он настойчивым шепотом, — мадам, я обещал хозяину, что буду в целости и сохранности доставлять вас домой каждый вечер. И я вовсе не собираюсь позволять этому нахальному…

— О, ну вот мы и дошли. Вы, мадам, садитесь сюда, мальчик может устроиться рядом.

Игнорируя протесты Фергюса, месье Форе подхватил его под мышки и усадил в ожидавшую нас карету.

Карета была маленькая, с откидным верхом, но элегантная, с обитыми синим бархатом сиденьями и небольшим тентом для защиты пассажиров от капризов погоды и нечистот, выплескиваемых из окон. Герба на дверцах не было, очевидно, месье Форе не отличался знатностью происхождения. Должно быть, просто богатый буржуа, подумала я.

По пути к дому мы поддерживали светский разговор, беседовали также на медицинские темы. Фергюс сидел молчаливый и угрюмый, забившись в уголок. Когда карета остановилась у дома на улице Тремулен, он, перемахнув через бортик, выпрыгнул из нее, не дожидаясь, пока кучер распахнет перед нами дверцу, и тут же шмыгнул за ворота. Я тупо смотрела ему вслед, удивляясь, что за муха его укусила, затем обернулась — поблагодарить месье Форе.

— Ну что вы, какие пустяки! — вежливо заметил он в ответ на поток благодарностей. — В любом случае нам было по пути, мой дом чуть дальше. К тому же разве я мог доверить этому персонажу сопровождать благородную даму по парижским улицам в столь поздний час.

Он помог мне выйти из кареты и только было собрался сказать что-то еще, как ворота распахнулись.

Я успела заметить на лице Джейми целую гамму эмоций — от легкого раздражения до сильнейшего изумления.

— О! — воскликнул он. — Добрый вечер, месье… — И поклонился месье Форе, который ответил на приветствие с мрачной сдержанностью.

— Ваша супруга оказала мне огромную честь, позволив доставить до дому, милорд. Что же касается столь позднего ее возвращения, то, умоляю, вините в том только меня. Мадам была столь добра и благородна, что согласилась ассистировать при одной маленькой операции.

— Да уж… — недовольным тоном заметил Джейми. — И потом, — добавил он по-английски, обращаясь ко мне, — разве от страха за нее с ее супругом может случиться хоть что-нибудь страшнее несварения желудка или разлития желчи?

Уголок его рта нервно дернулся, и я поняла: он не злится, а просто очень беспокоился за меня. И мне тут же