Время «Икс»: Пришельцы - Роберт Силверберг

С другого конца комнаты послышался голос болгарина по имени Димитра:

— Как думаешь, нас разделят?

— Аты что себе вообразил, болван? — резко сказал Литвак.— Думаешь, мы произвели на них такое впечатление, что они оставят нас вместе на всю оставшуюся жизнь?

В этом секторе лагеря для перемещенных лиц их было восемь человек, пятеро мужчин и три женщины,— все они оказались вместе исключительно по методу «тыка», который Пришельцы, по-видимому, предпочитали. На сегодняшний день они провели вместе уже четырнадцать месяцев — самый долгий период, в течение которого Халид оставался с какой-либо группой перемещенных лиц. Лагерь находился где-то на побережье Турции — «чуть севернее Бодрума», как сказал Литвак, хотя Халид понятия не имел, ни где этот Бодрум, ни даже где сама Турция, если уж на то пошло. Приятное местечко: большую часть года тепло и солнечно, высохшие коричневые холмы на прибрежной равнине, прекрасный голубой океан и мелкие островки недалеко от берега. До этого Халид провел одиннадцать месяцев в центральной Испании, семь или восемь — в Австрии и что-то около года в Норвегии, а еще раньше… Ну, он уже и не помнил, где был раньше. Пришельцы предпочитали, чтобы их пленники не засиживались на одном месте.

Он уже очень давно не встречался ни с кем из Солсбери. Большого значения для него это не имело, поскольку единственными жителями Солсбери, которые его волновали, были Аисса и старый Искандер Мустафа Али. Он понятия не имел, где сейчас Аисса, а Искандер Мустафа Али наверняка уже мертв. Вначале, в лагере под Портсмутом, большинство других пленников были из Солсбери или из соседних городков, но к настоящему времени, сменив пять или шесть — а может, уже и все семь? — лагерей, он оказался в обществе людей, среди которых не было даже ни одного англичанина. Похоже, тут находились люди со всего мира, которые так или иначе «огорчили» Пришельцев, за что теперь их и перекидывали из одного лагеря в другой.

В группе Халида кроме Литвака и Димитра были еще Франсина Вебстер из Канады, мужчина из Польши с труднопроизносимым именем Кжиштоф, вечно мрачная ирландская девушка Карлотта, Женевьева из южной Франции и невысокий темнокожий человек откуда-то из Северной Африки, чье имя Халид так и не сумел разобрать, да, по правде говоря, и не пытался. Этот североафриканец говорил только по-французски и по-арабски; все остальные в группе говорили по-английски — одни лучше, другие хуже, и Женевьева в случае необходимости переводила североафриканцу.

Халид мало интересовался своими товарищами по группе, поскольку знал, что все эти связи наверняка окажутся временными. Он находил нервного маленького Литвака забавным, ему нравилась компания сердечного, с мягким юмором Кжиштофа и по-матерински теплой Франсины Вебстер. До остальных ему не было дела. Несколько раз он по случаю переспал с Франсиной и Женевьевой. Понятие уединения и чувство индивидуальных границ в этих лагерях утрачивали всякий смысл, и почти все в группе время от времени спали почти со всеми, а за годы плена Халид обнаружил, что тоже не лишен сексуальных потребностей. Но эта сторона жизни особого значения для него не имела — всего лишь чисто физическая разрядка, больше ничего.

Он продолжал работу над скульптурой, никак не комментируя сообщение об их отправке. И три дня спустя, как и предсказывал Литвак, им было приказано явиться в комнату 107 административного корпуса лагеря. В комнате 107, представляющей собой большой зал, почти пустой, если не считать книжного шкафа и трехногого кресла, их оставили одних примерно на час, после чего туда вошел человек, спросил их имена и, сверяясь с бумажкой, бесцеремонно приказал:

— Ты, ты и ты — комната 103. Ты и ты — комната 106. Ты, ты, ты — комната 109. И пошевеливайтесь.

Халида, Кжиштофа и североафриканца направили в комнату 109. Они тут же зашагали туда. Даже не осталось времени попрощаться с остальными, хотя все знали, что расстаются навсегда.

Комната 109, странным образом находившаяся далеко от комнаты 107, оказалась значительно меньше, но была меблирована в том же духе. На одной стене висела рама, но без картины; на полу у противоположной стены стояла большая зеленая керамическая ваза, но без цветов; у дальней стены возвышался голый письменный стол. За ним сидела крошечная круглолицая женщина, на вид лет шестидесяти. Ее темные, широко расставленные глаза странно поблескивали, а в черных волосах тут и там видны были густые белые пряди — словно вспышки молний во мраке ночи.

Глядя на лежащую перед ней бумагу, она сказала, обращаясь к поляку:

— Ты — Кр… Крж… Кжиж… Криж…

У нее никак не получалось выговорить его имя, но это, казалось, не столько рассердило ее, сколько позабавило.

— Кжиштоф,— сказал он.— Кжиштоф Михалски.

— Михалски, да. Ну-ка, повтори еще раз имя.

— Кжиштоф.

— Ага, Кристоф. Вот теперь до меня дошло. Все правильно: Кристоф Михалски. Польское имя, верно? — она усмехнулась.— Повторять на слух гораздо легче, чем читать.— Халида удивила ее разговорчивость — большинство квислингов-бюрократов вели себя холодно и грубо. Однако в ее речи ему почудился американский акцент; может, американцы все такие? — А кто из вас Халид Халим Бек?

— Я.

Она окинула его долгим внимательным взглядом и немного нахмурилась. Халид смотрел прямо ей в лицо.

— Значит, ты,— она повернулась к североафриканцу,— должно быть… ох… Мулай бен Длайми.

— Oui[3].

— Что это за имя такое — Мулай бен Длайми?

— Oui,— повторил североафриканец.

— Он не понимает по-английски,— объяснил Халид.— Он из Северной Африки.

Женщина кивнула.

— Настоящая интернациональная группа. Хорошо, Кристоф, Халид, Мулай. Думаю, вы знаете, в чем дело. Вас снова перебрасывают, послезавтра, скорее всего. Или, может быть, даже завтра, если бумаги придут вовремя. Соберите

свои вещи и будьте готовы отправиться, как только вас вызовут.

— Не скажете, куда нас отправляют на этот раз? — спросил Кжиштоф.

Она улыбнулась.

— В добрые старые США, вот куда. Лас-Вегас, Невада. Кто-нибудь из вас знает, что такое блэк-джек?

Когда-то этот транспортный самолет принадлежал коммерческой авиакомпании, много, много лет назад, когда граждане разных стран Земли могли свободно перемещаться из одного места в другое, путешествуя в интересах дела или ради удовольствия, и когда вообще существовали такие организации, как авиакомпании. Халид знал о тех временах лишь понаслышке. На корпусе самолета, краска на котором выцвела и местами облезла, все еще сохранилась надпись о его принадлежности «Британским авиалиниям». Для Халида подняться на борт этого корабля в какой-то степени было равносильно возвращению в Англию. Такое, по крайней мере, у него возникло чувство.