Том 6. Дураки на периферии - Андрей Платонов

Василий Львович. Прекрасная, волшебная женщина, — и с чудным разумом!

Ольга Сергеевна. Саша ее любит больше меня. Он называет ее своею старшей сестрой. Я заметила, у него слезы бывают на глазах, когда он глядит на нее.

Василий Львович. Она достойна поклонения…

Ольга Сергеевна. И у нее отважный характер… Если бы она обратилась к государю, она бы думала только о Саше и спасла его. Но это невозможно, поздно уже, и нельзя женщине в ее положении…

Василий Львович. А государь, слышно, сильно рассердился на Сашку.

Ольга Сергеевна. А она бы могла… Она любит Сашу как сына и скрывает свою нежность к нему.

В комнату быстро отворяется дверь, из-за двери показывается лицо Даши, она окидывает взором присутствующих и сейчас же скрывается.

Ольга Сергеевна. Боже мой, хоть бы Катерина Андреевна скорее приехала. Она еще вчера обещала заехать и рассказать, что ответил государь ее мужу. Ведь это она упросила мужа идти к государю и молить за нашего бедного Сашу.

Василий Львович. Она ангел!

Ольга Сергеевна. Она старшая сестра, она лучше меня… И правда, она старшая, она делает Саше больше добра, чем я… Может быть, она спасет Сашу!

Василий Львович. Спасет! Она спасет! И Сашка это чувствует; он весел и спокоен. А мы плачем о нем! Эх, пороть бы, пороть бы его непрестанно надо было, да уж опоздали теперь, уводят его от нас в арестанты… Срам, срам, — всему роду Пушкиных срам от него!

Ольга Сергеевна. Не всему роду! Я тоже Пушкина — и срама от брата не чувствую!

Василий Львович. А что ты чувствуешь, — честь?

Ольга Сергеевна. Уходите вон, дядя!

Василий Львович. Нет, ты рассуди сама — кого он только не обидел, этот наш обезьяний царь! Аракчеева оскорбил, преосвященного Фотия то же самое, князя Голицына сюда же давай и даже любезнейшего Николая Михайловича Карамзина воздел на перо… А меня, а меня! И меня тоже хлопнул эпиграммой, невежа этакий! И еще скольких! А теперь что? Из чего мы теперь все мучаемся? Зачем объявил он эту проклятую оду «Вольность»? И тут же, вдобавок, стихи к этому Чаадаеву и еще всякое прочее!..

Ольга Сергеевна. Перестаньте, дядя! Вас он обидел! Он государя не побоялся обидеть…

Василий Львович. Да, да — я и забыл, я и забыл… Не послушался он меня! Я говорил ему: уведет тебя твоя «Вольность» к неволе, — и увела!

Ольга Сергеевна. Ах, что говорить теперь напрасно!

Василий Львович. А пусть его помучается, умнее станет!

Ольга Сергеевна. А отчего же вы, дяденька Василий Львович, не помучили себя в молодости? Вы жили всегда себе в удовольствие!

Василий Львович. А зачем? Зачем мне мучиться надо было, сударыня моя? Чтобы поумнеть? Так я глупцом никогда не был!

Ольга Сергеевна. Василий Львович! Я хочу остаться одна!

Василий Львович. Да, пожалуйста, пожалуйста… Мы, Пушкины, все своенравны! До свидания, голубушка… Я пройдусь, я дойду до кондитерской и вскорости же наведаюсь к тебе обратно.

Василий Львович уходит. Ольга Сергеевна одна. Она прижимает платок глазам и беззвучно плачет. Из-за окна доносятся слова и звуки уличной жизни Петербурга того времени: кричат продавцы сбитня и бубликов, мягко стучат копыта извозчичьих лошадей по древесной торцовой мостовой, проходящая солдатская рота поет походную песню суворовских времен.

В наступившей затем краткой тишине слышится голос Арины Родионовны — из людской или со двора: «Даша, глянь-ко в горницы: не явились еще Александр-то Сергеевич?» Голос Даши в ответ: «Нетути, нетути, я уж глядела». Арина Родионовна: «А ты еще погляди!» Даша: «Не надобно! У ворот Филька-дворник стоит, он мне свистнет, когда Александр Сергеич-то явится, а я тебе скажу, матушка Арина Родионовна!» Арина Родионовна: «Ну, ин, так, что ли!»

Ольга Сергеевна невольно прислушивается к этим голосам. Слышатся тихие медленные шаги. Стук в дверь. Является Екатерина Андреевна Карамзина. Ольга Сергеевна идет к ней навстречу и обнимает ее. Обе женщины стоят одно мгновение, прижавшись друг к другу.

Ольга Сергеевна. Что сказал государь? Что будет с Сашенькой?

Екатерина Андреевна. Все будет хорошо… Успокойтесь, успокойтесь, милая, бедная моя… (Но сама она не в силах сдержать слез и, стыдясь их, продолжает быстро говорить). Успокойтесь, успокойтесь, не надо, не надо…

Ольга Сергеевна вновь обнимает ее.

Ольга Сергеевна. Говорите мне скорее, говорите все!

Екатерина Андреевна. Его ушлют на юг, где живут колонисты…

Ольга Сергеевна. Где колонисты? А где они живут?

Екатерина Андреевна. Не знаю, милая…

Ольга Сергеевна. И я не знаю…

Екатерина Андреевна. Я спрошу у мужа.

Ольга Сергеевна. Навсегда его, навечно ушлют?

Екатерина Андреевна. Нет, нет, не навсегда… Там генерал Инзов живет, говорят, он добрый человек. Он будет там недолго, он вернется сюда.

Ольга Сергеевна. Откуда вы знаете? Это государь так сказал?

Екатерина Андреевна. Нет… Я сама так думаю…

Ольга Сергеевна. А где юг, где эти колонисты? Боже мой, как грустно, как это ненужно…

Ольга Сергеевна открывает книжный шкаф, вынимает оттуда альбом с картами и картинками. Склонившись вместе над альбомом, Ольга Сергеевна и Екатерина Андреевна листают альбом, рассматривают картинки.

Ольга Сергеевна. Вот Таврида — это Крым…

Екатерина Андреевна. Это Крым! Он будет там жить.

Ольга Сергеевна. Там тоже колонисты?

Екатерина Андреевна. Там тоже… Видите, как там красиво и пустынно…

Ольга Сергеевна. Там грустно…

Екатерина Андреевна. И здесь грустно!

Движимые одним чувством, они обнимают друг друга в общей печали. Снаружи раздается свист Филькидворника.

Ольга Сергеевна. А когда ему ехать нужно?

Екатерина Андреевна. Немедля, милая, — государь приказал, чтоб ехать ему немедля…

Ольга Сергеевна (в испуге). Так, может, он уехал уже?

Екатерина Андреевна. Не простившись? Нет, он добр и чувствителен…

Ольга Сергеевна. Я пойду искать его!

Отворяется дверь, входит Александр, одетый в дорожную одежду. Александр, против прежнего, возмужавший юноша.

Александр (весело). Еду!

Две женщины в изумлении глядят на него.

Александр. Здравствуйте! Сестрица моя! (Целуется с Ольгой Сергеевной). Здравствуйте, Катерина Андреевна.

Ольга Сергеевна. Куда, куда ты едешь, Сашенька? (Плачет).

Александр. Сам не знаю: далеко, далеко…

Ольга Сергеевна. И жил ты как сирота, и в арестанты едешь один…

Александр. Я не сирота. У меня сестры есть! (Глядит на Екатерину Андреевну сияющим взглядом. Екатерина Андреевна берет руку Александра в свои руки и гладит ее).

Екатерина Андреевна. А у нас брат есть… младший и самый любимый…

Александр. Мне пора!

Ольга Сергеевна. Куда ты спешишь? Подожди еще, побудь с нами…

Александр. Пора! До вечера я далеко-далеко уеду отсюда, и не знаю, где буду ночевать…

Ольга Сергеевна. А куда ты едешь, где тебе назначено жить?

Александр. Далеко, сестрица… Я тебе напишу. Я увижу всю Русь, я увижу теплый край, полуденную землю!..

Ольга Сергеевна. Успел бы еще увидеть их! Что тебе Русь?

Александр. Добрее Руси, говорят, земли нету, и всякой сироте она матушка.

Ольга Сергеевна. А ты будешь ехать по ней как невольник!

Александр (смеясь). Это мне полезней. Я лучше разгляжу ее, я побираться буду в деревнях: подайте, православные, узнику на пропитание…

Екатерина Андреевна. Это печально и страшно!

Ольга Сергеевна. Никуда не уходи! Я соберу тебе вещей в отъезд и на стол подать прикажу…

Александр. Не надо мне вещей!

Ольга Сергеевна. Так я же знаю, у тебя нету ничего…

Александр. Нету!.. А понадобится, мне люди подадут!

Ольга Сергеевна. Да что тебе — нищенствовать охота!

Александр. Охота! Нищий видит много добрых людей…

Ольга Сергеевна. Дитя ты еще! (Она уходит).

Краткое молчание.