Пленники надежды - Мэри Джонстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сейчас тепло и ясно, — сказала Патриция, — но скоро придет зима, и начнутся сильные холода.
— Да, здесь бывает очень холодно, — подтвердила женщина. — В этих холмах снег не сходит долго, а в лощине воют ветра.
— К тому же зимой смелеют волки.
— Да, они становятся страсть какими смелыми. Вот этот шрам на моей руке остался у меня от зубов волка, который напал на меня прямо на пороге.
— И еще вам тут угрожают индейцы — как летом, так и зимой.
— Да, рано или поздно они нападут, — согласилась женщина. — Так мы и умрем, но это неважно — ведь мы умрем вместе.
Знатная леди повернулась к ней, и на ее правильном бледном лице было написано удивление, но вместе с тем и понимание.
— Вы счастливы, — чуть слышно проговорила она.
— Да, я счастлива, — ответила женщина, и лицо ее просветлело.
Глава XXXII
НАПАДЕНИЕ
Около полуночи Лэндлесс, спящий на земляном полу в пристройке к одной-единственной комнате хижины, почувствовал на своем плече руку и, открыв глаза, увидел темную фигуру, загораживающую льющийся через дверь тусклый свет звезд.
— Тсс, — сказал Монакатока. — Это рикахекриане.
Лэндлесс вскочил на ноги.
— Боже мой! Ты уверен?
— Они вот-вот выйдут из лощины. Скоро ты услышишь их боевой клич.
Саскуэханнок толкнул хозяина хижины, тот проснулся, и поскольку в такой тревоге не было ничего неожиданного, не растерялся и, воскликнув: "Индейцы!" — начал хладнокровно готовиться к атаке. Вбежав в хижину, где Лэндлесс уже разбудил женщин, он нащупал огниво и трутницу, уверенно высек огонь и запалил пук смолистых сосновых веток, который вставил в отверстие в деревянной колоде. Затем одернул со стены мушкет и пороховницу.
— У вас обоих есть мушкеты, — спокойно сказал он. — Это хорошо. Значит, мы умрем, сражаясь. — Женщина подбежала к двери, заперла ее на тяжелые деревянные засовы и теперь стояла рядом с ним с решимостью на лице и топором в руках.
Тишину ночи разорвал боевой клич, жуткий дикарский звук, предшествующий пыткам и смерти и, казалось, сосредоточивший в себе все ужасы мира. Еще несколько мгновений — и послышался топот множества обутых в мокасины ног, стук множества тел, пытающихся выломать дверь. Дверь устояла, и хозяин хижины, просунув дуло мушкета в одну из щелей между бревнами, выстрелил. За выстрелом последовал истошный крик, после чего началось светопреставление. Снаружи слышались свирепые вопли, удары, сотрясающие дверь, топот, внутри все было затянуто дымом, в котором гремели мушкеты, плакал ребенок и горел факел из сосновых веток, мерцающий свет которого то освещал убогую обстановку хижины вплоть до последней детали, то слабел, и тогда она погружалась в полумрак.
— Мы задали им жару, — крикнул хозяин хижины, перезаряжая свой мушкет. — Кое-кто из них отправится в ад до нас с тобой, Джоан, моя девочка…
Влетевшая в щель между бревнами стрела пронзила его мозг, и он рухнул наземь. Женщина пронзительно закричала, в ответ ей снаружи донесся торжествующий вопль, затем послышался знакомый голос, выкрикивающий какие-то слова.
— Это мулат! — вскричала Патриция, сжав руки.
— Да, — угрюмо подтвердил Лэндлесс. — Я думал, что прикончил его, но выходит, что он жив. Пусть же на сей раз мне повезет больше!
— Посмотри! — сказал индеец и показал на крышу, низкую и крытую мхом и сухой травой.
— Вижу, — ответил Лэндлесс. — Хижина горит. Мы должны выйти из нее через пять минут, и будь, что будет.
— Нам не выйти из нее живыми, — бесстрастно молвил Монакатока. — Эти собаки крепко нас обложили. Вождь конестога погибнет в чужой земле, и его кости станут игрушками для горных волков, а его скальп будет висеть перед вигвамом алгонкинской собаки. Он никогда не увидит свою деревню на реке, радующей глаз, никогда уже не выкурит трубку мира с гуронами и делавэрами, сидя вместе со