В плену твоих желаний - Сабрина Джеффрис

– Нет, мама, я не стану его защищать! Он овладел женой Дунканнона, и с ней случилась беда. И к чему бы он ни прикасался, так было всегда. Он погубил ее. – Лахлан обратился к Венеции: – Он погубил твою мать, дорогая. Мне очень жаль! Прости меня.

– Это не твоя вина, – прошептала она. – Все, кто виноват в этом, мертвы.

Лахлан горестно рассмеялся.

– Но все, что происходило потом, уже моя вина, – прошептал он с болью в голосе. – Я все испортил, требуя назад свои деньги, в то время как единственное, чего хотел твой отец, – забыть все это. А потом я похитил тебя… – Голос его прерывался. – О Господи, что я наделал? Мой отец отнял у него жену, а я – дочь.

– Это не одно и то же, Лахлан! – Венеция пересекла комнату и взяла его за руку.

Он взглянул на ее маленькие беззащитные пальцы, и его снова охватил стыд.

– Нет, не надо, дорогая. Не надо. – Освободившись от ее руки, Лахлан отступил назад. Он взглянул на мать, потом на леди Керр и повернулся к дверям. – Мне нужно все это обдумать… разобраться. Я должен понять, что делать дальше. Как поступить правильно.

Решить, что предпринять, чтобы можно было жить в мире с самим собой.

Венеция вскрикнула и хотела бежать за ним, но тетушка остановила ее:

– Оставь его, дорогая. Дай ему время.

Лахлан смутно слышал эти слова, покидая усадьбу, но вряд ли осознавал их смысл. Все его мысли были обращены в прошлое, к ее далекому детству, к событиям, вспоминать которые до сих пор ему не очень хотелось.

Одно событие всплыло в его памяти. Случай, когда он наткнулся на отца, переходившего мост из Брейдмура. Тогда Лахлан получил такую взбучку, что даже не поинтересовался, чем мог заниматься его отец в поместье Дунканнона в столь ранний утренний час.

Теперь в его памяти всплыли и другие события. Например, странное поведение Дунканнона после того, как было объявлено о грядущем «благословенном событии». Даже теперь он помнил дикую ярость на лице графа всякий раз, когда его отец входил в комнату. Лахлан знал, что они с графом поссорились, но обычная бытовая ссора не могла стать причиной такого яростного гнева.

А Венеция… У него перехватило дыхание, когда он вспомнил, как Венеция, в то время еще маленькая девочка, страшно переживала из-за того, что ее родители постоянно ссорятся. Он тогда утешал ее тем, что практически все родители ссорятся и в этом нет ничего особенного.

Как же, должно быть, она страдала после смерти матери. Правда, в тот момент его не было рядом. Он уже убежал из дому, чтобы стать солдатом, потому что собственный отец предал его.

Кровь застыла в его жилах. Этот поступок в конечном счете тоже получил свое объяснение. Его отец, прелюбодей, отдал сына на откуп Дунканнону, который, видно, сходил с ума от страха за свою беременную жену. Его отцу, презренному трусу, не хватило мужества поддержать и защитить своего единственного наследника из-за собственного ужасного проступка. Отцу легче было подвергнуть Лахлана страданиям, бросить Дунканнону подачку и тем самым уменьшить свою собственную вину.

Но он пожертвовал не только сыном. Отец позволил не возвращать долг и в результате заставил весь свой клан страдать. И клан, и жену, и сына. Потому что посягнул на то, что ему не принадлежало. И был слишком большим лицемером, чтобы признать это. Самодовольный лицемерный осел, вот кто он был, Аласдэр Росс.

Погруженный в свои мысли, Лахлан брел по дороге к Брейдмуру. Но не только его отец оказался ослом. Лахлан с содроганием вспомнил, какую самоуверенную чушь он нес, стараясь оправдать похищение Венеции. Дунканнон каждый раз проявлял к нему милосердие, никогда не пытался отправить его на виселицу, никогда не объявляя его преступником и только один раз он решил расправиться с ним, когда Лахлан зашел слишком далеко.

Значит, не вина за невозвращенный долг мешала Дунканнону принять суровые меры. Нет, вероятно, им руководил страх. Любое расследование, связанное с Лахланом и его затянувшейся местью, может привести к раскрытию позорной семейной тайны. Дунканнон просто не хотел омрачать светлые воспоминания двух ни в чем не повинных женщин – его дочери и леди Росс. При этом пытался защитить и воспоминания самого Лахлана. То есть Дунканнон хотел защитить их всех, правда, на свой дурацкий манер.

А Лахлан отплатил ему тем, что украл его дочь, лишил ее невинности и обманом заставил вступить с ним в брак.

Чувство вины стало таким невыносимым, что грозило задушить его.

Лахлан огляделся и с удивлением обнаружил, что забрел в ущелье, где они с Венецией так часто бывали в детстве. Здесь он обычно удил рыбу, а она резвилась рядом и все время поддразнивала его.

Вдруг нестерпимая боль пронзила ему грудь. Венеция была права. Он был слишком неряшливым, недостаточно щепетильным, слишком торопливым, опрометчиво выносил суждения, не удосуживаясь выяснить все факты.

Теперь все, хватит. Он положит конец этой бессмысленной войне с Дунканноном.

– Ты нашел его? – воскликнула Венеция, когда Джейми вошел в гостиную.

Тот медленно обвел взглядом Венецию, леди Росс, тетушку Мэгги, полковника Ситона и тяжело вздохнул.

– Сэр Лахлан не разрешил мне говорить, где он. Он хочет побыть в одиночестве.

– Но почему? – Венеция поднялась и принялась взволнованно ходить по комнате. Сердце ее болезненно сжалось. – Какая польза в том, что он сидит один?

– Наверное, ему нужно, все обдумать. – Тревожные морщинки пересекали лоб леди Росс. – Я уверена, что все будет в порядке. Лахлан не из тех, кто способен совершить какую-нибудь глупость.

Венеция взглянула на леди Росс, и комок подкатил к ее горлу. Этой женщине нанесен такой тяжелый удар, но она и сейчас беспокоится только о сыне.

– Да, но у Лахлана довольно жесткие представления о справедливости и о том, что правильно или неправильно. И чем дольше он будет оставаться в одиночестве, тем больше эти мысли будут терзать его и тем труднее ему будет с этим справиться.

Леди Росс абсолютно права, и Венеции хотелось, чтобы Лахлан скорее вернулся и все успокоилось. Хотя ей все еще было больно думать о своей маме, ласковой и всегда улыбающейся. Опомнившись от первоначального шока, девушка осознала, что совсем плохо знала маму. Она всегда вспоминала ее как утонченную леди и прекрасную хозяйку. Жизнь с ней была для Венеции волшебной сказкой. Или балладой.

Но жизнь не сказка, и у одного и того же человека, оказывается, могут быть разные маски. Венеция узнала это благодаря Лахлану, который помог ей сбросить маску внешней благопристойности и выпустить на волю страсть истинной женщины. Быть утонченной – вовсе не означает быть мертвой.

Но отец Венеции рассудил иначе. Обнаружив «изъян» в своей сказочной фее-жене, он предпочел умолчать обо всем и скрыть навсегда эту тайну. Он возненавидел Шотландию, горцев и вообще все, что было связано с тем периодом его жизни. В конце концов он оставил родной клан и перебрался в Лондон.