Мир глазами Гарпа - Джон Ирвинг

Внешне он настолько же отличался от Гарпа, насколько страус отличается от тюленя. Тело Майкла Мильтона (в одетом состоянии) являло собой образец элегантности; раздетый же он напоминал цаплю. Он был худ, даже худосочен, и довольно высок ростом, а также сутуловат, чего почти не было заметно под отлично сшитыми твидовыми пиджаками. В целом его обнаженное тело напоминало вешалку для пальто — говорят, современные модельеры предпочитают как раз такие: очень удобно вешать на них различные модели одежды. В общем, это было скорее «теловычитание», а не телосложение.

Майкл Мильтон был противоположностью Гарпа практически во всем, за исключением одного: как и Гарп, он обладал потрясающей верой в себя и полностью разделял с Гарпом добродетель или грех самонадеянности. Как и Гарп, он был даже агрессивен — в том смысле, в каком агрессивен тот, кто абсолютно в себе уверен. Между прочим, именно эти качества когда-то и привлекли Хелен Холм к Гарпу.

Теперь те же качества обнаружились вдруг у совершенно иного человека. Они и проявлялись иначе, и все же Хелен тотчас их распознала. Вообще-то ее всегда крайне мало интересовали юные «денди», которые одевались и разговаривали так, словно давным-давно устали от мира и от жизни, обретя некую печальную мудрость, потому что якобы «выросли в Европе», хотя большую часть своей пока еще недолгой жизни провели на заднем сиденье родительского автомобиля в Коннектикуте. Впрочем, в отрочестве Хелен весьма мало привлекали и борцы, которых тренировал ее отец. Однако ей всегда нравились люди, уверенные в себе, при условии, что их уверенность была действительно обоснована.

То, что привлекло к Хелен Майкла Мильтона, привлекало к ней и многих других мужчин и даже некоторых женщин. В свои тридцать с небольшим она была женщиной поистине очаровательной, и не только потому, что была хороша собой, а потому, что всегда выглядела безупречно. Кстати, отличие весьма важное, ибо вид у Хелен был такой, как если бы она не просто тщательно заботилась о своей внешности, но имела вполне разумные причины делать это. В ее случае, впрочем, ее пугающе притягательная внешность никого не вводила в заблуждение. Хелен была очень успешной женщиной. И выглядела так, словно полностью распоряжается собственной жизнью. Лишь наиболее самоуверенные из мужчин осмеливались еще раз взглянуть на нее, если она хоть раз ответила на их взгляд. Даже на автобусной остановке мужчины пялились на нее только до той минуты, пока она не поднимала на них глаза.

А в университетских коридорах близ родной кафедры английского языка Хелен и вовсе не привыкла, чтобы на нее глазели; конечно, на нее посматривали и здесь, но взгляды эти были мимолетны и уклончивы. Потому Хелен и оказалась совершенно не подготовлена к долгому и откровенному взгляду, каким однажды одарил ее Майкл Мильтон. Они шли по коридору друг другу навстречу, и он просто остановился и уставился на нее. И первой глаза отвела именно она, а он повернулся и продолжал смотреть — уже ей вслед; и еще спросил у кого-то — достаточно громко, чтобы она услышала: «Она что, преподает здесь или просто так приходит? Чем она, собственно, здесь занимается?»

Во втором семестре Хелен вела спецкурс «Отражение авторской позиции в нарративе»; собственно, это был семинар для аспирантов, который посещали и наиболее способные студенты-старшекурсники. Хелен интересовало развитие и усложнение нарративной техники в современном романе, когда особое внимание уделяется прежде всего позиции самого автора. И на первом же семинаре она заметила этого студента, выглядевшего постарше остальных, с тонкими бледными усиками, в отличной дорогой рубашке, на которой две верхние пуговицы были небрежно расстегнуты. Она постаралась не смотреть на него и раздала составленный ею вопросник, где, в частности, имелся и такой пункт: «Почему вас заинтересовал именно этот семинар?» И в ответ аспирант по имени Майкл Мильтон написал: «Потому что с первой минуты, как я тебя увидел, мне захотелось стать твоим любовником».

После семинара, оставшись в своем кабинете одна, Хелен перечитала сей нестандартный ответ на вполне стандартный вопрос. Она была уверена, что знает, кто этот Майкл Мильтон; реши она, что это совсем другой мальчик, один из тех, на кого она даже внимания не обратила, она бы показала листок с наглым ответом Гарпу. И Гарп, наверное, тут же потребовал бы: «А ну-ка, покажи мне этого полового гиганта!» Или сказал бы: «Слушай, а давай познакомим его с Робертой Малдун!» И они бы вместе посмеялись, и Гарп стал бы подшучивать над тем, как она «ведет студентов за собой». И намерения этого юнца, кто бы он ни был, так бы и остались на бумаге, ни единого шанса он бы не получил. Это Хелен прекрасно знала. Не показав Гарпу вопросник с ответом Майкла, она уже почувствовала себя виноватой; и все же ей было интересно, что будет дальше, если Майкл Мильтон — и впрямь тот, кого она себе представляла. У нее действительно и в мыслях не было заходить слишком далеко — просто чуть-чуть дальше, а чуть-чуть не считается, размышляла Хелен у себя в кабинете.

Если б Харрисон Флетчер по-прежнему работал на кафедре, она бы непременно показала вопросник ему. Вне зависимости от того, кто такой этот Майкл Мильтон. Даже если это действительно тот юноша, который сумел встревожить ей душу, она бы все равно обсудила эту проблему с Харрисоном. У Харрисона и Хелен в прошлом были кое-какие общие тайны вроде этой, и они старательно оберегали их от Гарпа и Элис. Это были постоянно возникавшие, но вполне невинные тайны взаимоотношений преподавателей со студентами. Хелен знала: расскажи она Харрисону о том, что Майкл Мильтон заинтересовался ею, и это помогло бы ей избежать реальных контактов с молодым человеком.

Но Гарпу она ни словом не обмолвилась о Майкле Мильтоне, а Харрисон, разумеется, давно уехал устраиваться на новую работу. Вопросник был заполнен поистине каллиграфическим почерком; так писали в XVIII веке — черными чернилами и пером специальной заточки. Написанное Майклом Мильтоном выглядело более вечным, чем напечатанный рядом вопрос, и Хелен без конца читала и перечитывала его ответ. Она прочитала и его ответы на другие вопросы: год и день рождения, в какой школе учился, какие курсы прослушал на отделении английской филологии и сравнительного литературоведения. Просмотрела ведомости — оценки у него были хорошие. Позвонила двум своим коллегам, чьи лекции Майкл Мильтон посещал в прошлом семестре, и выяснила, что Майкл Мильтон — студент хороший, хотя довольно агрессивный и гордый до тщеславия. Из отзывов коллег она также уяснила — хотя они впрямую об этом и не говорили, — что Майкл Мильтон человек одаренный, но в общении довольно неприятный. Она подумала о нарочито расстегнутых верхних пуговицах на рубашке (теперь она уже была уверена, что это именно он) и представила себе, как сама застегивает их. А еще она представила себе тонкую линию усиков у него над верхней губой. Позднее Гарп назвал эти усики Майкла Мильтона «оскорблением миру волос и губ». По мнению Гарпа, это было настолько жалкое подражание нормальным усам, что Майкл Мильтон сделал бы одолжение собственной физиономии, если бы их сбрил.

Но Хелен тонкие усики на губе Майкла Мильтона почему-то нравились.

— Да тебе вообще никакие усы не нравятся! — сказала она Гарпу.

— Мне не нравятся эти усы! — возразил он. — А против усов вообще я ничего не имею. — Он продолжал стоять на своем, хотя на самом деле Хелен была права: Гарп ненавидел все усы на свете после столкновения в парке с тем молодым усатым насильником. Этот парень раз и навсегда отравил Гарпу отношение ко всем усатым мужчинам вообще.

Хелен также нравилось, что у Майкла Мильтона длинные бачки, кудрявые и блондинистые. У Гарпа бачки были очень короткие, они кончались почти на уровне глаз или верхнего края ушей, хотя волосы у него были густые и всегда достаточно длинные, чтобы закрывать ухо, которое наполовину сгрыз проклятый Бонкерс.

Кроме того, Хелен заметила, что ее начинает раздражать эксцентричность Гарпа. А может, она просто стала чаще замечать проявления этой эксцентричности? В последнее время Гарп весьма усердно работал над книгой, а когда он писал, у него просто не хватало времени на всякие эксцентрические выходки. Но Хелен так или иначе находила выходки мужа эксцентричными и весьма надоедливыми. Например, ее бесило поведение Гарпа на подъездной дорожке, в корне противоречившее его же убеждениям. Для человека, который так беспокоится о целости и сохранности своих детей и без конца вопит о лихачах-водителях, об утечках газа и т. п., у Гарпа была поистине ужасная манера въезжать на подъездную дорожку и в гараж после наступления темноты.

Дело в том, что их подъездная дорожка круто поворачивала в гору, тогда как сама улица шла под уклон. И если Гарп знал, что дети уже легли спать, он, чтобы не разбудить их, выключал мотор и фары и по инерции катил вверх по подъездной дорожке; пока ехал под гору, он набирал скорость, достаточную, чтобы перевалить через вершину дорожки и въехать прямо в темный гараж. Однако потом ему все равно приходилось заводить машину, чтобы отвезти домой очередную приходящую няню. Хелен утверждала, что ему просто не хватает острых ощущений, что эти его ухищрения ребячливы и опасны. В темноте Гарп вечно наезжал на игрушки, разбросанные на подъездной дорожке, и сокрушал детские велосипеды, оставленные возле ворот гаража.