Лед Апокалипсиса (СИ) - Кулабухов Тимофей Varvar

Разочарованно рассыпаю на снегу. Ветер не желает их подхватывать, только шевелит.

Что теперь делать? Отвинчиваю крышку фляги, нюхаю, пахнет коньяком. Набиваю доверху снегом, кидаю во внутренний карман. Растает, выпью. Стаскиваю с покойника просторную дубленку, прикрываю спину. Усаживаюсь верхом на квадрик.

Есть ещё один мааааленький нюанс. Деталька. Пазлина. Называется — бензин.

День пятьдесят второй. Начинается рассвет.

Посреди очередного поля двигатель глохнет. Я ждал этого неприятного момента. Как только останавливаюсь, чувствую сковывающий мороз. Глаза болят, хотя слезы не идут. Обезвоживание. Фляга пуста. Зачерпнул трясущимися руками снега, положил в рот, попробовал пожевать.

Огляделся. Просто снежное поле. Высится раскидистое дерево неопределенной породы. Похоже на дуб имени Андрея Болконского.

Итак, Антон Александрович Осоедов, самозванный старший лейтенант, младший комендант лагеря выживших имени Фрунзе, мародёр, герой освобождения Т-11, водитель подбитого клааса, средней удачливости пулемётчик, убийца судьи. Что будешь делать?

— То же, что и всегда, — прокаркал мой собственный осипший голос, легко перекрыв поднимающийся ветер. — Я буду выживать.

Схожу с квадроцикла. Холодно как. Осоловело смотрю на пулемёт, рюкзак, какие-то вещи. Постояв несколько минут, принялся собираться, осмотрелся ещё раз. Так, дерево. Иду к нему, опираясь на топор, одновременно разминая конечности.

Обхожу. Никакого дупла или иной складки ствола. С обратной стороны дерева почти занесенная ржавая кабина от комбайна «нива». Надо думать, поставили на полчасика, пока меняли на новую, скоро увезём. С тех пор прошло лет сорок, в железках ночевал барсук, сплела гнездо птица, в теньке кроны и кабины отдыхали от зноя во время уборочной и посевной механизаторы с прочими удалыми колхозники.

Вздыхаю. Лопаты нет, рублю топором громадную нишу в районе задней части кабины. Работа спорится, снег отбивается крупными кусками. Дохожу до какого-то изгиба корпуса. Достаточно светло, видно, что красная краска со временем поблекла, но не отвалилась. Прикидываю ширину, глубину. Пойдет.

Подкатываю туда квадроцикл, укутываю в дубленку бесценный пулемёт. В кармане что-то есть. Золотые часы на цепочке, притороченные к внутреннему карману. «Фишбейну Ивану Нахшоновичу, от товарищей по партии». Сую обратно. Имя и отчество смутно знакомы. Не важно. К пулемёту добавляются все новые и новые вещи. Строго говоря, отталкиваюсь от обратного, что возьму с собой, переть же на своем горбу.

Нож-хвостовик на пояс, топор, пистолет в карман, бинты, фляжка, АКСУ на спину, полупустой рюкзак, в нем запасной магазин, кусок колбасы (трофей), зажигалка, старая газета в растопку, швейные принадлежности, расческа плоская, складной нож ProsKit, пачка обезболивающих, аспирина, непонятный антибиотик, активированный уголь, запасные носки. Ещё две пары, присев «в седло» надеваю, меняя старые. После некоторых сомнений вставляю в рюкзак мертвый ноутбук, кидаю разбитый телефон. Может, оживут.

Трофейное барахло заворачиваю, хороню на дне ниши, сверху ставлю квадроцикл, аккуратно закидываю кусками льда и снега.

После, назовём это так — расправы над доброй тётей, зная, что меня активно ищут с запада, двинул на юго-восток. А вот проехал не так много, как хотел, да ещё и без карты. Шайсе.

Пора в дорогу, старина, подъем пропет.

В руках верный топор. Ну, что ж, наши древние предки выживали с куда более мрачными вводными. Сквозь легкую пелену снега, который нёс утренний ветер, с горизонта мутно светило еле заметное пятно восходящего солнца. Выходит, там восток?

Используя топор как посох-опору, покрутился, вычислил направление юга, побрёл вперёд.

Шаг за шагом, дай Бог, не заблужусь в снегах.

Дерёт горло, кружится голова. Мой кварц всё ещё жив. Топор со мной.

Время девятнадцать часов двенадцать минут. Перед глазами всю плывет. Мороз уже не кусает щёки, не сковывает ноги. Я их вообще больше не чувствую.

Иду все медленнее, еле переставляя ноги.

Куда я иду? Кого обманываю? Без навигации просто бреду по бесконечному ледяному полю. И ведь пока ехал на тракторе (при воспоминании к воспаленному горлу подкатывает комок), видел, что тут в основном пустоши и поля.

Шёл весь день, пока не перестал чувствовать усталость и голод. Всё чувства притупились, страх разочарованно покинул меня. Пару раз останавливался пописать, кстати, мочи было удручающе мало.

Хотел выкинуть автомат и ноутбук. Да и весь рюкзак. Оставил. Какая уже разница. Кого я обманываю, тут же даже никого нет. В какой-то момент прилягу на снег и усну навсегда.

До этого я не спал всю ночь, пережил два боя, завалил кучу народу, потом бесконечно долго брёл по ледяной пустыне. Белый ад. Теперь кажется, что это было бесконечно далеко и давно. Клим собака Калин упал и не отжался. Да и к черту, человек рождается в одиночестве, умирает один. Или нет?

Кругом только вьюга, не большая, но уверенная. И мороз. Новый хозяин планеты Земля.

Я так устал. Нет, правда, столько уже на ногах? Без еды, без тепла, наверняка с обморожениями из-за слабого от обезвоживания и голода кровотока.

Если бы попались волки, мог бы вступить в схватку, убить кого-то, полакомится кровью. Или они моей, тут уж как повезёт. Но это не так больно, как каждый шаг, каждый вздох.

Из всех моих врагов в живых остался только я сам. Бороться нужно только с самим собой.

Ноги подогнулись, на секунду их пронзила боль.

Присел, сложив колени, лицом вперед, удерживаю равновесие топором. Удивительно, что я его ещё не бросил. Уже и думать забыл. Что я тут делаю? Господи, как горло дерёт. Хочется кашлять, но сил нет.

Глаза сами собой старались закрыться. Я ведь не сплю второй день. Если поспать всего пару часов, будут силы идти дальше. Так и сделаю. Просто небольшой отдых. Печень сформирует из нищих жировых запасов гликоген, органы восстановятся, особенно мозг, очиститься кровь. Скоро будет темнеть, а в темноте хорошо спать. Это полезно для здоровья.

Из вяло парящего снега, в свете звезд, навстречу мне — шли двое. Я видел их. Почему-то снежинки не загораживали силуэты. Две фигуры. Помоложе, статный, в лёгкой тёмно-зеленой офицерской форме, то хмурился, то усмехался. На груди несколько медалей, чуть в стороне два ордена. Одежда не шла к погоде, но это их мало волновало.

Второй вообще на двух костылях, которые упирались под мышки. Одна нога. В какой-то момент стало видно, что и эта нога — протез. Ног не было вообще, но он старательно опирался на два костыля, переносил вперёд протез, опирался на него, перешагивал вперед. Тоже был одет слишком легко для мороза. На нем блестели ветеранские планки, означающие десятки наград. Потёртый знак «гвардия», старшинские знаки различия, на петлицах крошечные озорные танки.

Тёмный ночной сумрак.

Когда дошли, а это заняло бесконечно много времени, тот, что на костылях, сердито и ожидательно посмотрел на второго. Помоложе усмехнулся и помог спуститься с костылей прямо в снег.

Вьюга кружила вокруг меня.

Глаза старшего оказались на уровне моих. Попробовал отвернуться, из-за горящего в глазах гнева мне показалось, что он сейчас наотмашь ударит меня. Но он аккуратно взял за плечо и повернул лицом к нему.

«Думаешь, мы прошли от Сталинграда до Берлина и Кёнигсберга, чтобы ты тут просто сдался?» — раскатисто пронеслись в моей голове громогласные мысли.

Старший, все так же смотря в глаза, полез ко мне в карман. Там же ничего нет. Нет?

Тем не менее, он извлек оттуда плеер, распутал наушники, вставил флешку, заботливо пристроил мне в уши.

— Я стараюсь жить так, чтобы мне не было стыдно перед вами, дедушка. И дедушка. Даже сейчас. — Прошептал я одними губами и попытался встать. Ноги вновь прострелило болью, но я её проигнорировал, опираясь на топор. Сначала одна, потом вторая. Встал.

Они смотрели на меня в четыре глаза. Молча и серьезно.