Рыцарская честь - Роберта Джеллис

Леди Херефорд не заметила ухода Элизабет и, встречая своего любимого сына и взволнованно приветствуя Генриха Анжуйского, совсем забыла про нее. Элизабет остановилась в лестничном проходе, прислушалась. Раздавались голоса прибывших, среди, которых угадывался голос Генриха, и легкий смех ее мужа. Она слышала, как слуги приносят еду и вино, но Херефорд ни разу не произнес ее имени и никто из слуг не шел позвать ее вниз. Вместо чувства вины и угрызения совести в ней вспыхнул гнев: что бы она ни сделала, она совершила это не со зла и не заслуживает такого отношения. Шаг за шагом растущее негодование и любопытство спускали ее вниз по лестнице и вывели в двери зала.

Будь она активной участницей события, мало что могло бы порадовать ее больше увиденного. Зал был залит ярким светом, в обоих очагах пылал огонь, в каждом настенном держаке горел свежий факел, а на столах и на всех подходящих сундуках и ящиках стояли канделябры с зажженными свечами. Оба мужчины выглядели уставшими, но довольными. Генрих, стоявший возле кресла леди Херефорд, по своему обыкновению что-то говорил, оживленно жестикулируя. Генрих подтолкнул Херефорда своим бокалом, и тот обернулся.

— Элизабет! Откуда ты, черт побери, выскочила?

Он, собственно, не ожидал ответа, а подбежав, сердечно обнял ее. Впервые в жизни Элизабет онемела от удивления и удовольствия. Роджер подвел ее и представил Генриху, что дало ей еще несколько мгновений полностью овладеть собой, пока она, склонив голову, приседала в надлежащем для короля приветствии. Этих же мгновений хватило и Херефорду прийти в себя, чтобы спросить, что она тут делает.

— Ради Бога, ты что, еще не ездила в Честер? Ты же знаешь, как я тороплюсь! Если ты опять задумала изводить меня своими причудами, то ты зашла слишком далеко! Я же тебя излуплю!

Вот тут и началось. Все негодование, которое она в раскаянии глотала, вдруг ударило ее в грудь и заставило вскочить из низкого поклона, будто она уселась на горячие угли. Генрих, увидев ее величественную и нарастающую ярость, присвистнул и залился беззвучным смехом.

— Сукин ты сын! Как ты со мной разговариваешь при гостях! Ты смотри, как бы тебе самому еще хуже не влетело! Ты спрашивай по-человечески, если хочешь услышать ответ, а не ори, как осел!

Херефорд стал пунцовый и остолбенел. Рука потянулась к поясу, рука Элизабет — к ее кинжалу. Генрих положил руку на плечо леди Херефорд, удерживая ее от вмешательства.

— Не надо, — шептал он, — не мешайте им. Видеть и слышать такой разговор любящих — это чудо! Они, конечно, соскучились друг по другу. Я не дам им причинить себе вреда.

— Ты мне будешь отвечать, подлая тварь, перед гостями или перед всем людом, иначе я спущу с тебя шкуру на площади на потеху дворовым!

— Это ты-то! Давай еще десятерых, гадина! Ты сначала попробуй, сунься только! Герой нашелся! Иди зови сюда свою армию! С ними ты, конечно, справишься с одной женщиной!

Херефорд так рассвирепел, что никак не мог расстегнуть свой пояс. Генрих сначала вертел головой, как наблюдают за перебрасыванием мяча, потом, дав волю своему изумлению, что-то забормотал и рухнул, закатившись хохотом. Это подействовало на Элизабет, как ведро холодной воды. Со своей заносчивостью, будь они наедине, она бы осадила Роджера или была избита до полусмерти. Но позорить мужа на глазах его господина — такой жертвы ее гордость не принимала.

— Ой… Хватит… Погоди… Мой проклятый характер! — начала она заикаясь. — Была я в Херефорде. Только сегодня днем вернулась. Отец будет готов. При мне войско стало собираться.

Себя она отстояла, хотя была готова провалиться сквозь землю, еще более покраснев и столь же великолепная в своем стыде, как и в гневе. Не дав сказать Херефорду ни слова, Генрих вышел вперед.

— Оставь ее, Роджер, — тихо сказал гость. — Этот раунд за тобой. Будь великодушен. — Но думал он немного иначе: Херефорду не следовало испытывать судьбу. По Элизабет он ясно видел: если бы вступили в дело клинки, успешнее мог оказаться ее.

Такую ситуацию никак нельзя было считать пустяковой, и потому, вдоволь натешившись, Генрих повел себя благородно и, пока Херефорд бурчал, а Элизабет приходила в себя, взял на себя труд поддержать разговор. Он ловко вовлек ее в беседу, начав тонко расспрашивать об отце. Хорошо обученная держаться и скрывать внутренние неурядицы, Элизабет сумела вежливо, хотя и кратко, ответить, а успокоившись, повела беседу с таким умом и блеском, что целиком завладела вниманием собеседника. Могло показаться странным, но Генриха ничуть не шокировала разыгравшаяся сцена: в среде, его воспитавшей, это было нормой. Отличие этого дома он нашел в том, что Элизабет была много красивее его матери и с лучшим вкусом. Было очевидным, что она предпочитает ссориться с мужем наедине, тогда как Матильда получала удовольствие только от публичной склоки. Генрих был очарован и лез из кожи вон, чтобы самому очаровать собеседницу. Все больше воодушевляясь его открытым восхищением, Элизабет стала ему подыгрывать, и наконец ее умопомрачительные глаза заиграли таким кокетством, какого не видел даже Роджер.

Херефорд не мог быть вежливым с женой и потому совершенно исключался из разговора. Переведя дух, он воспользовался занятостью гостя и велел матери доставить Генриху приличную девчонку, не холопку, не девственную и, кроме того, не пугливую; Генрих предпочитал женщин услужливых. Тут же он подумал, не сделать ли такой заказ и для себя, чтобы отомстить Элизабет, но эта мысль ушла так же быстро, как пришла. Когда она была рядом, никакой другой женщины он не желал. Несмотря на всю свою злость, жена оставалась для него желанной; это чувство навсегда осталось для него сильнее самой ярой злости. Он бесцеремонно прервал Элизабет, которая углубилась в рассказ о тактике обороны Честерского замка.

— Милорд, уже далеко за полночь. Нам пора укладываться спать.

— Да-да, — отмахнулся Генрих и продолжал увлеченно: — Нет, леди Элизабет, это не ваш успешный маневр, а глупость противника привела его к поражению. При таком численном превосходстве ему ничего не стоило отвести воду ото рва и засыпать его. Затем…

— О, воду отвести невозможно, сир. Ров наполняется ручьями, но основной поток идет из подземного русла реки. Честер взять невозможно; замок будет стоять вечно!

Генрих хлопал глазами. Его «честер» уже стоял…

— А где же выход реки?

— Не знаю, милорд, и отец не знает. Однажды он мне поведал, что пытался отыскать его, когда из пруда ушла вся рыба и он решил перегородить его. Но не нашел.

«Возможно, она говорит правду, но возможно, и сочиняет, — думал Генрих. — Так всегда с умными женщинами: с ними интересно поболтать, но пользы от них никакой. Женщина — лгунья от природы и от нее же доверчива. Сочетание природы с умом делает ее бесполезной как источник сведений, если ею не руководит любовь».