Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Анатолий Алексин

– Андрей тоже будет делать и то и другое, – возразил ей Иван Максимович.

– Он окончательно согласился?

– Отступил перед неизбежностью. Ты тоже сдаешься?

– А Николай Николаевич? Он-то согласен на то и другое?

– Мы его очень просили. От имени дирекции. И общественных организаций… – Ивану Максимовичу было стыдно, что он так нажимал на главного режиссера. Вспоминая об этом, он страдальчески морщился, обеими руками обнимал свою большую, неказистую голову. – Что было делать? Я предложил ему: «Тогда давайте соберем художественный совет. Пусть решает…»

– А он?

– Сказал: «Ну, если проблемы искусства вы хотите решать голосованием, я отступаю».

– Значит, все-таки отступил?! – возликовала Зина. Директор посмотрел на нее с грустью и осуждением.

– Я так скажу… Мне его было жалко, – тихо произнес Костя. – Но я подумал: сколько ребят каждый вечер приходит к нам в театр? Семьсот пятьдесят. В месяц, стало быть, более двадцати тысяч. А в год, если не считать летних месяцев, около двухсот тысяч! Вот и надо, подумал я, выбрать между этими ребятами и Николаем Николаевичем!

– И выбрал ребят? Ты молодец, Костя! – Зина похлопала его по плечу. – Мы тоже не зря тебя выбрали!

Николай Николаевич, войдя в директорский кабинет, впервые не поздоровался. Он судорожно поправлял свои манжеты.

Иван Максимович с неловкой поспешностью выбрался из-за стола и пододвинул главному режиссеру стул. Но Патов этого не заметил.

– Сегодня срывается вторая беседа из цикла «Мои встречи с великими режиссерами»! Хотя этот цикл был утвержден художественным советом, чему вы, Иван Максимович, придаете такое большое значение. Оказывается, что для наших с вами артистов встреча с Андреем Лагутиным интересней, чем с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом, о котором я сегодня хотел рассказать.

– Просто с этим они работают…

– Чтобы добиться хоть каких-нибудь успехов с этим, они должны знать о том. Что происходит? В репетиции участвуют пять человек, а в зале сидит вся труппа!

– Они соскучились… – тихо произнес Иван Максимович.

– По Андрею Лагутину?!

– По работе… Вы меня простите, конечно.

– Работа артиста слагается из многих компонентов. И один из главнейших: беспрерывное постижение опыта корифеев. Без этого в актерском организме наступает авитаминоз!

– Но ведь чем больше человек потребляет витаминов, тем больше ему хочется ходить, двигаться, действовать…

– Я не думал, что вы поймете меня так буквально. С такой балабановской прямолинейностью! Кстати, балабановщина вообще затопила наш… или, вернее сказать, ваш театр. «Служенье муз не терпит суеты!» – это известно даже младенцу. А тут все бегают, носятся: из зрительного зала – в репетиционный. И обратно… «Тем, кто спешит, грозит паденье». Это строка из «Ромео и Джульетты», кстати сказать.

– Что поделаешь? Они соскучились… Застоялись! Простите меня за грубое выражение.

– Что же, мои беседы вообще отменяются?

– Видите ли, после застолья…

– Какого «застолья»?

– Так у нас в театре называют репетиции, происходящие за столом.

– И вас не оскорбляют эти ресторанные термины?

– Я привык к этому слову. Может быть, оно неудачно. Но дело не в нем. Дело в самом деле… В работе… Комитет комсомола попросил меня, чтобы репетиции «Ромео» и работа над старыми спектаклями шли параллельно. В двух наших залах. Утром и вечером.

– У меня возникло одно предложение. Вполне рационализаторское, – скрестив руки на груди, произнес Николай Николаевич.

– Какое, а? Я вас слушаю.

– В афишах и программах пишите так: «Главный режиссер – Н. Патов», а чуть пониже: «Секретарь комсомольской организации – К. Чичкун, заместитель секретаря – З. Балабанова». Раз уж этот ваш комитет играет в жизни театра такую колоссальную роль. Кто доверил ему эту роль?

– Петруша, – тихо ответил Иван Максимович. – Он обожал молодежь.

– Кто же ее не любит?!

Николай Николаевич, не попрощавшись, покинул директорский кабинет.

Иван Максимович не сдержал счастливой улыбки. «Вернулось!..» – подумал он.

Почти весь театр цитировал шекспировскую трагедию.

Иван Максимович подмечал это с радостью. «Вот и Николай Николаевич не удержался: процитировал! – подумал он. И, опомнившись, озабоченно помрачнел: – А с беседами нехорошо получается…»

На днях председатель месткома, обратив внимание директора на настроение Патова, сказал:

Ждать можно бедствий от такой кручины,Коль что-нибудь не устранит причины.

«Причина его раздражения – это якорь спасения для нашего ТЮЗа», – подумал Иван Максимович. Но вслух ничего не высказал.

… искать того напрасно,Кто не желает, чтоб его нашли. –

Этой цитатой ответила директору заведующая труппой, когда он поручил ей срочно разыскать актера, который должен был заменить другого, неожиданно заболевшего.

Защищая актера, в способностях которого решительно усомнилась Зина, Костя Чичкун медленно, на ходу припоминая, тоже произнес две строки из трагедии:

Все – свойства превосходные хранят:Различно каждый чем-нибудь богат,

Сама Зина, разумеется, чаще всех прибегала теперь к авторитету Шекспира. Требуя прямоты и ясности в отношениях с Патовым, она воскликнула:

Играть не надо в прятки,Чтобы в ответ не получить загадки.

И, наконец, дежурная, сидевшая у дверей служебного входа, комментируя драку двух юных зрителей, сказала Ивану Максимовичу:

– Налетели друг на друга, как Монтекки и Капулетти. А по какой причине? И сами не знают.

Услышав это, директор снова подумал: «Вернулось!»

Зина, Андрей и Ксения Павловна пили чай в Зининой комнате.

– Я не сомневаюсь, что лучше всего Ксении Павловне взять сцену из «Без вины виноватых». Кручинина – уже немолодая…

– Зина, – остановил ее Андрей.

– … очень красивая женщина!

– Зиночка! – остановила ее Ксения Павловна.

– Немолодая, красивая… И актриса! Все полностью совпадает. А главное: вы, Ксения Павловна, – вся в материнских чувствах. У вас и Лера – ребенок, и Николай Николаевич, и я. После большого перерыва актрисе, я не сомневаюсь, легче всего сыграть… просто себя.

– Я думаю, ты права, – согласился Андрей. – Но лучше взять не монолог, а диалог с Незнамовым. В этом больше театра… Как вы думаете, Ксения Павловна?

– Я согласна. Но кто будет Незнамовым? Просить актеров из вашего театра неудобно. Это дойдет до Николая Николаевича…

– А разве он против? – удивился Андрей.

– Мы хотим сделать ему сюрприз. Он будет вам благодарен. Только благодарен! Я вас уверяю. Но просить актеров театра, где он главный режиссер, репетировать и выступать вместе со мной… С этим он может не согласиться. Это как-то не принято.

И добродетель стать пороком может,Когда ее неправильно приложат. –

Зина опять обратилась к Шекспиру.

Андрей взглянул на нее с откровенным изумлением. «Зачем же так? При жене!..» – упрекал его взгляд.

– И все же добродетель в какой-то степени всегда остается добродетелью, – мягко возразила Ксения Павловна. – Если человек ошибается, но движим благородными намерениями, его трудно осуждать.

Чтобы Зина не успела высказать своих возражений, Андрей поспешно спросил:

– Так кто же все-таки «подыграет» вам, Ксения Павловна, в этой сцене?

– Как это кто? Ты подыграешь, – сказала Зина.

– Опять я?!

– Если бы я могла выступить в роли Незнамова, я бы сделала это не задумываясь.

– Андрей, я слышала, репетирует сразу на двух сценах… – сказала Ксения Павловна.

– А вечером, после театра, он в порядке отдыха будет репетировать с вами. Я в вашем обществе всегда отдыхаю!

Андрей не умел отказывать.

– Вообще-то роль Незнамова, не знающего своих родителей, мне близка: я ведь детдомовское дитя.

– Да-а?… – с добротой и сочувствием произнесла Ксения Павловна.

– Ты воспитывался в детдоме? Не может быть! – воскликнула Зина. – И не сказал мне об этом?

– Не успел еще… (Она положила руку ему на плечо.) Только не смотри на меня, как на круглую сироту, – попросил Андрей.

– Но в таком случае ты обязан сыграть Незнамова! Сцену его встречи с Кручининой… Там совсем мало реплик. Я помню.

– Человеческий организм не может выдержать такой нагрузки, – сказала Ксения Павловна.

– Чтобы он выдержал, познакомьте меня, пожалуйста, с каким-нибудь хорошим врачом, – неожиданно попросил Андрей.

– А что? – удивилась Зина. – Зачем?

– Так… Профилактически. Есть у меня одна болезнь, с которой, побратавшись, уже невозможно расстаться.

– У тебя?! Болезнь? Какая?

– У нее очень красивое, поэтичное имя. Нефрит.

– Это где?

– Это в почках.

– В почках? – переспросила Зина. – Это опасно?

– Надо время от времени проверяться.

– Тогда, может быть, не стоит играть Незнамова? – сказала Ксения Павловна.