Дальние снега - Борис Изюмский

Дохтуров больше всего боялся, что откроется его краткая связь с тайным обществом, куда он согласился было вступить, поддавшись убеждениям Бестужева, но вышел еще в прошлом году. Правда, почти никто об этом не знал, так как на заседаниях общества он не появлялся. Но недавно представилась возможность перевестись с флота в жандармерию, что сулило значительно более быстрое продвижение по службе. Не дай бог, если теперь станет известно о его необдуманном согласии примкнуть к заговорщикам — это может разрушить все планы и надолго испортить карьеру. Поэтому — так решил он — лучше самому помочь арестовать Николая Бестужева — если же тот и проговорится на допросе об отношении Дохтурова к тайному обществу, это легко можно будет выдать за наговор из мести на верного слугу царя и отечества.

…Получасом позже адмирал фон Моллер протянул рапорт дежурного офицера генералу Степовому — он в это время оказался у него в кабинете с докладом о делах училища.

— Ознакомьтесь, Михаил Гаврилович.

Степовой пробежал глазами рапорт и с недоумением возвратил его.

— Не понимаю, ваше превосходительство, какое отношение это имеет ко мне?

— Офицер, о котором здесь идет речь, может быть только заговорщиком из тех, кто служил в Кронштадте. Судя по приметам, это, скорее всего, капитан-лейтенант Бестужев. Попрошу вас отправиться в дом, где он жил, и проверить, не остановился ли преступник у кого-нибудь из соседей?

— Ваше превосходительство! — возмущенно сказал Степовой. — Такое поручение более пристало бы квартальному надзирателю… Прошу вас избавить меня…

Собственно, если бы речь шла о другом офицере, генерал, вероятно, не решился прекословить начальству. Но Бестужев… Как ни ненавистен был теперь Степовому этот человек, использовать свою власть для его задержания было бы низкой местью, позорящей его в собственных глазах.

— А я вас прошу, генерал, не рассуждать! — сердито посмотрел из-под рыжих бровей фон Моллер. — Вы знаете этого преступника в лицо. Возьмите с собой моего старшего адъютанта и немедленно отправляйтесь. Все.

На их звонки в бывшую квартиру Бестужева никто не отозвался, а когда им открыл дверь Гавриков, и они вошли в прихожую, первое, что увидел Дохтуров, — была шинель с капитан-лейтенантскими эполетами, плохо прикрытая на вешалке какой-то накидкой.

Павел Афанасьевич глазами показал на шинель Стоповому и спросил у слуги:

— Есть в квартире кто-нибудь, кроме тебя?

Фрол молчал, но зная, что ответить.

— Посмотрим соседнюю комнату, — сказал Дохтуров.

Услышав это, Бестужев вышел сам.

— Здравия желаю. Что вам, господа, угодно?

— Нам приказано… — начал было неуверенно Дохтуров.

Все же он чувствовал неловкость от этой миссии.

— Вы имеете возможность, — сказал Бестужев, обращаясь к генералу со сдержанной горечью, — расквитаться со мной…

Генерал гневно свел брови на переносице, недобро посмотрел на Бестужева.

— Нам здесь-ш больше нечего-ш делать, — бросил он Дохтурову и резко повернувшись, вышел в коридор. Адъютант неохотно последовал за ним.

Подойдя к двери, Бестужев услышал их разговор в коридоре.

— Вы напрасно его не арестовали, — стараясь говорить тихо, возбужденно сказал Дохтуров, — и не выполнили приказ адмирала…

— Мне приказано-ш только удостовериться, в Кронштадте ли он-ш, — мрачно возразил Степовой, — но запомните — я его не видел-ш. Пойдемте.

— Непозволительная слабость, ваше превосходительство.

— Я никого не нашел-ш, — резко сказал Степовой.

Они вместо вышли на улицу. Но минутой позже Дохтуров возвратился, видно, с солдатом.

— Ефрейтор Щеглов, — послышался его голос, — стань у этой двери и жди меня. Если из квартиры выйдет офицер — не выпускай! Не послушает — останови силой, можешь даже стрелять.

— Слушаюсь, ваше высокородие!

«Ай да Паша, ай да верный слуга монарха! — с презрением подумал Бестужев, — вылавливает заговорщиков!»

Но надо было действовать. У него, вероятно, было теперь времени в обрез, пока Дохтуров дойдет до комендатуры и оттуда придут арестовывать.

— Фрол, дай мне воды.

Николай Александрович сел за стол, прислонив небольшое зеркало к стопке книг, сбрил бакенбарды, разлохматил пробор, гримом нанес тени под глазами, сузил и удлинил их, придав прищур, сделал морщины и сразу стал выглядеть много старше.

— Давай-ка свои вещи, — попросил он Фрола.

Надел поверх мундира потерханый тулуп, натянул валенки, облезлый заячий треух. Достав из бумажника купюру в 25 рублей, протянул ее Фролу:

— Возьми. За вещи.

Тот оскорбительно отступил:

— Да что вы, ваше высокородие. Я к вам со всей душой…

В прихожей Бестужев увидел дровяные салазки.

— Я их во дворе оставлю. Ну, не поминай лихом, поклон передай Катерине Петровне.

Он обнял Фрола, плотнее нахлобучил шапку и поволок салазки по коридору. Сильно прихрамывая, миновал ефрейтора. Тот равнодушно посмотрел на старика: наверно, слуга за дровами пошел.

Бросив салазки у дровяного сарая, Бестужев, держась ближе к стенам домов, медленно поковылял по улице в сторону Толбухинского маяка на косе, верстах в восьми от Кронштадта. В удостоверении, которое Николай Александрович сам себе выписал, стояло, что он назначен в штат прислуги на этот маяк. Он шел долго, понимая, что нельзя спешить, дабы не вызвать подозрение.

К слободе Косной, перед самым маяком, он вышел уже в сумерках. Постучал в один из матросских каменных домиков под черепичной крышей. Здесь была жарко натоплена печь и возле нее что-то варила ухватистая бабенка в валенках на босу ногу. В комнате пахло кислой капустой, старой кожей, салом для смазки сапог и квасом.

— Хозяюшка, нельзя ли у тебя поснедать? — спросил он.

— А чего ж, можно, — откликнулась женщина, остро взглянув на него, — только сам себе бери. Я вар для свиней готовлю.

Она протянула репу:

— На, поскобли! Ты-то сам кто таков будешь?

— Матрос, — ответил Бестужев, принимаясь за репу, — послан на Толбухин маяк служить.

Хозяйка — жена фейерверкера Белорусова — с удивлением поглядела на странного матроса, который скоблил репу так, будто делал это впервые в жизни, и вдруг обмерла. Батюшки! Одежа мужицкая, а на руке перстень с камнем горючим. Не иначе убивец, от закона скрывается, а то, гляди, и ее порешит!

Белорусова накинула плисовую шубейку, платок на голову и, сказав:

— Пойду золу вынесу, — вышла из дома.

Куда бежать? Муж назначен на пост, но к нему далеко. Может, к соседям?

Безлюдно стыла пустынная улица. А вон кто-то в конце ее показался. Да это никак титулярный советник Аполлинарий Никитич Говоров. В лучшей своей шинели с воротником из куницы. Он возвращался из гостей после сытного обеда, был навеселе, грассируя, напевал романс:

Вспомни, вспомни, мой любезный,Нашу прежнюю любовь…

Белорусова, запыхавшись, подбежала к нему, выпалила:

— Барин, хичник у нас в хате! Бает, что матрос, и одет мужиком, а на пальце кольцо золотое с камнем!

Хмель мгновенно сошел с Говорова. Они как раз сегодня, во время обеда, говорили о бунтовщиках на Сенатской. Это наверняка один из них. Вот удача, что эта баба подбежала именно к нему!

У Аполлинария Никитича фантазия была богатейшая, недаром играл он в театре у Бестужева. Обычно исполнял характерные, комические роли и, так как внешность имел смешную: лицо дулькой, маленькие, вытаращенные глазки, то одно только его появление на сцене вызывало в зале хохот. А Говоров объяснял его своим незаурядным талантом.

Первое время Николай Александрович намаялся с этим «артистом». Тот пытался с пафосом произносить авторские ремарки, вроде «медленно прошелся вдоль фрунта» или «сострадательно посмотрел». Но со временем обвыкся… И так как дома у титулярного советника была сварливая жена, то он искал от нее отдохновения и убежища в театре.

Особенно ловко Аполлинарий Никитич умел — если это требовалось по ходу пьесы — падать навзничь. Здесь Говоров, не щадя себя, рушился, не сгибая ног, на спину, в полный рост, сотрясая пол и сердца зрителей.

Сейчас, услышав о «хищнике» в доме фейерверкера Белорусова, у которого он прежде бывал, Аполлинарий Никитич решил, что к начальству ему идти незачем, оно потом, гляди, награду перехватит. Но и в одиночку отправляться к преступнику не хотелось — этот карбонарий наверняка обвешан оружием и так просто не дастся.

— Ты возвращайся домой, — строго приказал он, — займи разговором этого… с перстнем, а я скоро приду. Да гляди, чтобы он никуда не отлучался!

Вслед за тем Аполлинарий Никитич, семеня, почти побежал к артпосту. Здесь он нашел прикорнувшего мужа Белорусовой.