Альдана Последняя королева эпохи - Надежда Кархалёва

— Иди, — разрешила Кларисса.

Дашка проводила глазами Клавьера, вставшего и удалившегося. Ей было обидно, что это слово сказала именно Кларисса. Последнюю свою фразу парень произнёс, словно извиняясь: «Простите, я совершенно не разбираюсь в магии; хоть в нашей компании все разговоры только о ней, я по-прежнему ничего не понимаю, и вообще я могу лишь делать то, что мне говорят — к сожалению, я такой». А Кларисса сильнее и чаще других заставляла его чувствовать такую вину.

Минут десять для виду послушав дискуссию, Дашка вздохнула:

— Всё-таки сосредотачиваться на чём-то мне удобнее в тишине.

Когда она шагала к двери, то поймала на себе несколько расстроенных взглядов. Самолюбие довольно замурлыкало: в последнее время с её мнением стали считаться, более того — надеяться на то, что оно в очередной раз появится и, вероятно, спасёт ситуацию.

Клавьера Дашка отправилась искать в Парке Героев, который находился в конце улицы. Название это место получило из-за того, что там было около сорока скульптур тех, кто совершил какой-то подвиг, сделал важное открытие или просто внёс вклад в историю Альданы. Духам всех этих героев молились здесь же, у изваяний.

Клавьер сидел возле статуи Эвальда Ангрелиса, покровителя воинов, совсем не знающих магии. Этот человек возглавлял армию, которая должна была подавить бунт в землях Кинефы. Основная и непреодолимая на первый взгляд трудность заключалась в том, что в армии Эвальда оружием были лишь стрелы и мечи, а кинефские колдуны не уступали в мастерстве королевским. Но Эвальд смог заставить своих воинов поверить в то, что они неуязвимы к магии, а некоторым даже внушил, что у них есть колдовские способности. Из Кинефы не вернулось и четверти армии, но возвратившиеся принесли победу, вернее, обескураженные бунтари, имея в войсках больше народу, сами сдались.

Увековеченный в белом мраморе Эвальд держал наготове волшебный жезл, а рука с мечом была опущена, хоть и не расслаблена. Магическое оружие было украшено настоящим изумрудом, Клавьер не сводил с него глаз, и блики в них точно повторяли игру света на гранях зелёного камня. Изваяние стояло на постаменте, и поэтому юноше пришлось высоко задрать голову. Позы он не менял, так что, должно быть, у него уже болела шея, но Клавьер вряд ли замечал это: сквозь танец отблесков в глазах была видна молитва.

Дашка мешать ему не стала, а тихо, внимательно глядя под ноги, чтобы случайно не наступить на сухую ветку, отошла к скамейке, села. Ей показалось, что она могла бы вот так смотреть на Клавьера ещё долго. В парке не было ни души, но его не хотелось называть пустым. Пустота — злое слово, а сейчас было ощущение одиночества, которое, давая лёгкий привкус грусти, помогало тяжёлым мыслям выбраться наружу, со дна разума, и покинуть голову, а облегчающим, дарующим надежду — выбраться оттуда, откуда их было слишком плохо видно, чтобы они могли излечить.

Изумруд блеснул особенно ярко: знак того, что молитва была услышана. Клавьер поднялся, отряхнулся и, выпрямившись, узнал, что за ним наблюдали.

— Я вам понадобился? — он подошёл к Дашке, но не сел рядом, ожидая, что колдунья подтвердит предположение и они пойдут домой.

— Не могу знать, — улыбнулась Дашка, — я от них тоже сбежала.

— Зачем? Ты им нужна, — Клавьер опустился на скамью.

— Один вечер потерпят. Они все эти часы будут пробираться к выводам, которые можно озвучить за пять минут. Я внесу свои поправки, где надо будет.

— Странно рассуждаешь. Без тебя они, вероятно, так к ним и не придут. Да и если все станут так же считать, то кому останется дорогу прокладывать?

— А полагать так не каждый может. И я своими соображениями ни с кем не делюсь. Только тебе вот сказала, — добавила Дашка.

Клавьер, задумавшись, отвернулся.

— Ты чего? — заволновалась колдунья. — Я тебя задела? Прости.

— Правильно сделала, что решила со мной поделиться. Я всё равно мало что понял. Кто может так же, как ты, рассуждать, а кому этого не дано… Знал бы, о чём речь — проговорился бы, все потом решат, что своё время на поиски самой верной идеи тратить не стоит — тогда идеи исчезнут вовсе, — преодолев что-то в себе, он посмотрел на Дашку.

— Глупости! Я не поэтому! — она испугалась, что не сможет переубедить его. — Я это предположение могу хоть при всей компании сказать, это ничего не изменит. Веришь!?

Клавьер закивал, как-то отстранённо пробормотав:

— Тогда объясни, что ты имела в виду, — и покраснел.

— Почти все в нашей компании уверены, что прорубить путь к истине можно только вместе. Так и есть, но каждый, в отличие от меня, думает, что команду первопроходцев может возглавить только он. Поэтому я могу позволить себе немного наглости, пользуясь их готовыми предположениями, — довольно закончила Дашка.

— Да уж, — Клавьер смог улыбнуться тоже, чем, не подозревая об этом, обрадовал подругу. — Кстати, меня кое-что озадачило, пока я сюда шёл. Если задам тебе этот же вопрос, постараешься ответить?

— Конечно! — Дашка заметила, что Клавьер перестал смущаться.

— Ты слышала, когда Томас признался в том, что подумал: кому-то удалось уничтожить источник зла, сделав то, что не удалось нам. Как считаешь, а если вправду так произойдёт, что будет с нашими друзьями? Это расстроит их? Мы же стремясь к цели, столько сил потратили, столько потерь перенесли, и вдруг окажется, что напрасно! Или они будут счастливы, раз воля их оказалась выполнена, пусть и чужими руками? — Клавьера, по всей видимости, этот вопрос сильно беспокоил, так как его будто прорвало: — Бруно лишился лучшего друга, Феликса. Он теперь чувствует себя одиноким среди нас. У Тины больше нет сестры, а ведь с ней она прошла через самые ужасные годы своей жизни — детство. Королевство освободится от зла, но зло вернётся, потому что так всегда происходит, а погибшие друзья — никогда. Получается, если в Альдане воцарятся свет и добро стараниями кого-то другого, им всем будет плохо?

— Как точно ты это подметил, — изумилась Дашка, ощущая, как все эти вопросы проникают и в неё.

— Что, думаешь, они в таком случае будут жестоко разочарованы?

— Я не об этом. Просто мысль очень умная: рвёмся ли мы к цели из принципа или же искренне хотим народу Альданы счастья?

— Спасибо…

Они помолчали чуть-чуть, и Дашка, повторяя про себя монолог Клавьера и обнаружив там кое-что, спросила:

— Почему ты не задумался над тем, что произойдёт со мной и с тобой? Говорил только обо всех остальных? Ты уверен в том, что почувствуешь, если возможность, натолкнувшая тебя на размышления, обратится в реальность, и знаешь, что буду испытывать я?